Второй шанс — 2 (СИ) - Марченко Геннадий Борисович

На столе блюда сменяли одно за другим. Мама расстаралась, одних салатов было четыре наименования, по советским меркам, и уж тем более по меркам небольшого провинциального города вполне даже прилично. Нам с ровесниками было позволено даже пригубить разлитого по рюмкам вина. Я заикнулся, что вино пьют из бокалов, а из рюмок водку, на что батя тут же отреагировал:

— Это ты вроде как намекаешь, чтобы тебе в рюмку водки плеснули? Не, я могу, мать, правда, меня щас вилкой в бок за такие слова пырнёт, — добавил он, покосившись на грозно сдвинувшую брови маму.

Мама не утерпела, похвалилась свежим номером «Юности», демонстрируя моим друзьям, какой у них талантливый товарищ. В общем-то, я и сам собирался это сделать, только чуть попозже. В девятом часу для бабушки вызвали такси, а когда она уехала, мы с молодёжью закрылись в моей комнате, и тут я врубил, наконец, музон. В этот вечер мы слушали только песни нашей группы, Игорь с Андрюхой, впервые это слышавшие, заценили альбом на пять с плюсом. Инга, что характерно, с нашим творчеством тоже была незнакома, как-то она не спрашивала, и я не предлагал, а тут вот подвернулся случай. Я прогнал даже «Волколака», хотя всем больше всего понравилась баллада за нашим с Валентином авторством. А вот Пашка, как выяснилось, уже был счастливым обладателем записи «какой-то неизвестной группы», которая попала к нему от старшего брата, а тот привёз её от знакомого из Москвы. И теперь, когда выяснилось, что в этом деле замешаны не только его земляки, но и бывший одноклассник, Пашка от восторга чуть не писал кипятком.

Около десяти вечера, когда все друзья засобирались по домам, я пошёл провожать Ингу домой. В эти дни уже пробивалась оттепель, но к вечеру снова подморозило, и нужно было внимательно смотреть под ноги, чтобы не надвернуться на заледеневшей снежной каше. Я взял Ингу под руку, и она с готовностью прижалась ко мне, так и дошли до её дома, болтая по пути о всякой всячине.

— А ты замуж за меня пойдёшь? — огорошил я её вопросом уже у самого подъезда.

— Когда? — часто-часто заморгала она.

— Ну, в шестнадцать жениться, наверное, рановато, — с самым серьёзным видом заявил я, — а вот когда мы отучимся в своих вузах…

— А ты куда собрался поступать?

— Есть мыслишка попробовать поступить в Литературный институт.

— Ты серьёзно?!

— А почему нет? Жаль, конечно, ещё два с лишним года терять в училище, но других вариантов нет. Хотя, в общем-то, после «железки» и в армию загреметь можно на два года, тогда с институтом придётся обождать. А вообще мечта — заселиться на дачку в Переделкино, я бы сидел на веранде за пишущей машинкой, а ты приносила бы мне кофе…

— Так, это что ещё за патриархат?!

Она вроде бы шутливо толкнула меня в бок, однако я не без труда сохранил равновесие.

— Ой, извини!

— Да ладно, — улыбнулся я. — Главное — получить от тебя принципиальное согласие. Тем более помнишь — я поклялся любить тебя и только тебя.

— Конечно помню…

Она остановилась, посмотрев мне в глаза.

— Макс, хочешь, я тоже дам такую же клятву?

— Инга…

— Я тогда настояла на том, чтобы ты поклялся, и все эти дни мне было… не знаю, стыдно что ли перед самой собой. Ты принёс клятву, а я нет. Теперь я хочу сделать то же самое. Я хочу, чтобы мой первый мужчина оставался моим единственным на всю жизнь… Не перебивай, я понимаю, что сейчас в нас с тобой говорит юношеская влюблённость, что жизнь длинна и случиться может всякое… Но, Макс, это мой выбор, и я клянусь тебе, что тоже буду любить только тебя одного. И замуж, само собой, пойду только за тебя.

Она улыбнулась, привстала на цыпочки и … Как же я люблю с ней целоваться! И плевать, что редкие прохожие с неодобрением, а кто-то даже с завистью смотрит на нас, сейчас во всём мире существуем только я и она.

У подъезда, прежде чем окончательно проститься, достаю из-за пазухи свёрнутые в трубочку и скреплённые чёрной резиночкой для волос листы моего эссе, протягиваю Инге.

— Что это?

— Помнишь, мы с тобой ещё только когда начали встречаться, фантазировали на тему, как могла бы развиваться история нашей страны? В общем, я написал небольшое эссе, антиутопию, почитай, может, тебе будет интересно.

— Антиутопию? Как интересно… А в этом эссе, надеюсь, нет таких же ужасов, о которых ты мне рассказывал?

— Хм, ну, вообще-то, антиутопия как жанр уже подразумевает, что грядущие события отображаются в пугающем, негативном свете, и я не стал выдумывать что-то новое, написал так, как увидел будущее. Если не хочешь читать, давай я заберу рукопись обратно…

— Нет-нет, оставь, — она прижала свёрнутые листы к груди. — Завтра же прочитаю, пусть даже мне твоя фантазия и не понравится.

К чтению эссе Инга приступила не на следующий день, а сразу же, как только переступила порог своей комнаты. До этого пришлось выслушать вопросы мамы, как прошёл день рождения у Максима, не голодна ли дочь и понравился ли имениннику купленный папой подарок? Михаил Борисович в разговоре не участвовал, он делал вид, что изучает свежий номер «Советского спорта», но было заметно, что к беседе всё же прислушивается.

— Да, мам, всё прошло классно. За столом я просто объелась, потом мы с его друзьями слушали музыку, а купленные папой часы, — она выделила слово «папой», — Максиму очень понравились. Он сказал, что о таком подарке не мог и мечтать. Можно я теперь приму душ и пойду к себе?

Четверть часа спустя, забравшись под тёплое одеяло и, немного подумав, она включила бра и взяла в руки эссе. На чтение ушло около сорока минут, после чего Инга бросила рукопись на пол. В её глазах стояли слёзы. Она не ожидала, что эссе произведёт на неё такой эффект. Неужели и впрямь страну может ждать такое ужасное будущее?! Будущее, в котором есть Афганистан, беженцы из союзных республик, развал СССР, Чечня, бандитские разборки, вечно пьяный Президент, который и двух слов не может связать… Что уже коррупция разъедает партию, особенно на южных окраинах страны, что зря мы вкладываем миллиарды долларов в так называемые братские станы, которые нас предадут при первой же возможности, и что на эти деньги можно было бы поднять уровень жизни советских людей почти до уровня жизни в Америке. И не только это, далеко не только… Почему, зачем Максим это написал? Или это эссе-предупреждение?

Этой ночью Инге снились кошмары, и под утро она проснулась совершенно разбитой, с тяжёлой головой. Даже мелькнула мысль, не отказаться ли от посещения школы, суббота всё-таки, разрешат денёк поболеть без справки, но решила, что это будет проявлением слабости. А она привыкла быть сильной.

Под вечер в гости пришёл дядя, они долго что-то обсуждали на кухне с отцом, а потом он постучался в её комнату.

— Не помешал?

— Нет, что ты, дядь Серёжа! Я тут музыку в одиночестве слушала, как раз запись кончилась.

— Вчера, слышал, ты была на дне рождения Максима?

— Ага, он меня, если что, после до дома проводил.

— А как у тебя с ним, если, конечно, не секрет, развиваются отношения?

— Тебе же всё папа наверняка рассказывает, — иронично улыбнулась Инга.

— Хм, ну, в общем-то, кое-что рассказывал, кгхм… А сама-то ты как настроена? Нравится он тебе? В смысле, Максим?

— Честно? Мы друг другу дали клятву. Что он будет всю жизнь любить только меня. а буду любить только его.

— Ого, клятва — штука серьёзная, — выпятил нижнюю губу Сергей Борисович. — Только ох как трудно будет её сдержать, жизнь…

— Штука сложная, — закончила за него Инга, и они оба рассмеялись.

— А это что у тебя?

Дядя взял со стола скромную пачку машинописных листов.

— «Шурави», эссе Максима Варченко, — прочитал он вслух и поднял на племянницу глаза. — Шурави?

— Это так афганцы русских называли… Вернее, будут называть. В общем, это антиутопия, в которой в декабре следующего года Советский Союз введёт войска в мятежный Афганистан, и за десять лет там погибнут десятки тысяч наших ребят. Там не только про это и, честно говоря, мне было не очень приятно это читать. Не хотела бы я такого будущего нашей стране.