Камень, ножницы, бумага - Элис Фини

тебе, когда ты вошел в ресторан, но каким-то образом ты понял, где я. Учитывая, что все лица кажутся тебе одинаковыми, а на мне было надето то, чего ты раньше не видел, уверенность, с которой ты сел за наш столик, показалась удивительной. Я была в равной степени озадачена тем, сколько внимания ты уделил официантке, теряясь в догадках, каким образом при своей особенности ты разглядел черты лица этой двадцатилетней красотки.

Думаю, я знала, что мы будем препираться, еще до того, как ты сказал то, что сказал. Иногда ссоры подобны штормам, и можно предвидеть их приближение.

— Мне жаль, но Генри хочет, чтобы я поехал с ним в Лос-Анджелес. Учитывая всю шумиху вокруг нового фильма, студия хочет экранизировать еще одну его книгу, и он говорит, что поддержит эту идею, только если я пойду им навстречу и соглашусь написать сценарий.

— А как насчет «Камень-ножницы-бумага»? Ты же не собираешься отказываться от него, не так ли? Случившееся с Октобер ужасно, но есть и другие актрисы. Предполагалось, что работа над романами Генри станет лишь ступенькой к…

— Я не считаю, что создание сценария блокбастера по роману-бестселлеру, написанному одним из самых успешных авторов всех времен, является ступенькой.

— Но весь смысл этого был в том, чтобы помочь тебе создавать собственные телесериалы и фильмы! Чтобы делать то, что ты действительно хочешь!

— Я и делаю то, что хочу. Мне жаль, если выбранная мною профессия недостаточно хороша для тебя.

Мы оба знали, что я не это имела в виду, и невооруженным взглядом было видно, что на самом деле тебе совсем не жаль.

— А как насчет того, чего я хочу? Это ведь была твоя идея — провести вдвоем несколько дней в Нью-Йорке! Но с тех пор, как мы здесь, я тебя почти не вижу…

— Потому что я не мог оставить тебя дома, чтобы потом наблюдать, чем это закончилось.

В кои-то веки мне кажется, что это я не способна узнать своего супруга.

— Что?

— Похоже, сейчас у тебя нет ни друзей, ни даже собственной жизни.

— У меня есть друзья! — восклицаю я, изо всех сил пытаясь вспомнить хотя бы одно имя, доказывающее мою правоту.

Это тяжело, потому что, кажется, у всех моих ровесников, с которыми я когда-то общалась, теперь есть дети. Все они исчезли в своих новых блестящих счастливых семьях, и перестали меня приглашать. Это немного напомнило мне школу… Крутые ребята меня избегали, потому что у меня не было какого-нибудь обязательного новомодного аксессуара. В детстве мне не раз приходилось менять школу. Я постоянно была новенькой, а все остальные знали друг друга уже много лет. Я не вписывалась — я никогда не вписывалась! — а девочки-подростки могут быть жестокими. Я пыталась завести подруг, и какое-то время мне это удавалось, но я всегда находилась на периферии солнечной системы тех детских отношений, словно маленькая, тихая планета, вращающаяся на расстоянии вокруг более ярких, красивых и популярных небесных тел.

Я пыталась поддерживать связь — время от времени посещала вечеринки по случаю дня рождения, или обязательные девичники, или свадьбы тех, с кем я не разговаривала годами, — но по мере того, как мы взрослели и отдалялись друг от друга, я, наверное, становилась все более отчужденной. Мои детские отношения задали тон тем, которые я сформировала, став взрослой. Основополагающим в них было чувство самосохранения. Я никогда не забуду женщину, которая утверждала, что кормит грудью своих детей, и перестала лгать об этом, только когда им исполнилось четыре года. Всегда находила предлоги, чтобы не встречаться со мной — словно мое бесплодие могло быть заразным. В наши дни я больше забочусь о том, чтобы нравиться себе, чем о том, чтобы нравиться другим, и я больше не трачу свое время на фальшивых друзей.

Ты потянулся к моей руке, но я отдернула ее, и тогда ты взял свой бокал.

— Мне жаль, — проговорил ты, но я знала, что на самом деле это не так. — Я не это имел в виду, — добавил ты, но это была просто еще одна ложь. Именно это ты и имел в виду. — Генри — щепетильный писатель. Он действительно беспокоится о своих романах и о том, кому их доверить. У него был трудный год…

— У меня они тоже случались. Что, на меня можно не обращать внимания? Ты вдруг ведешь себя так, будто он твой лучший друг. Ты едва знаешь этого человека!

— Я очень хорошо его знаю, мы все время общаемся.

Давненько я не чувствовала себя сбитой с толку. Я чуть не подавилась своим стейком.

— Что, прости?

— Мы с Генри общаемся довольно регулярно. По телефону.

— С каких это пор? Ты никогда не упоминал об этом.

— Я не знал, что должен рассказывать тебе обо всех, с кем разговариваю, или получать твое разрешение.

Мгновение мы смотрели друг на друга.

— С годовщиной, — процедила я, кладя на стол крошечный бумажный сверток.

Ты скорчил гримасу, означающую, как мне показалось, что ты забыл купить мне подарок, но ты удивил, достав что-то из своего кармана.

Ты настоял, чтобы я первая открыла подарок, я подчинилась. Это была маленькая подвесная рамка из меди. За стеклом красовалось семь медных монет достоинством в один пенни. За разные годы, по одной на каждый, что мы женаты. Должно быть, потребовалось много усилий и времени, чтобы найти их все.

Ты выглядел немного смущенным и, откашлявшись, произнес:

— С годовщиной.

Я промямлила «спасибо», и мне очень хотелось чувствовать благодарность, но что-то между нами все еще казалось сломанным. Было ощущение, что я провела вечер с кем-то, кто выглядел и говорил, как мой муж, но таковым не являлся. Ты открыл мой наспех купленный подарок, и я покраснела от смущения, подумав о приложенных тобой усилиях.

— Где ты это взяла? — заинтересовался ты, поднося американский пенни к свече. На нем рядом со словом «свобода» был выбит смайлик.

— На Кони-Айленд сегодня днем, — ответила я. — Я наткнулась на игровой автомат с надписью: «Счастливый пенни». Бумажный журавлик, который я сделала для тебя, выглядит немного поношенным, поэтому я решила подарить тебе на удачу что-нибудь новенькое, чтобы ты хранил его в своем бумажнике.

— Я буду дорожить ими обоими, — улыбнулся ты, убирая пенни к своему журавлику.

Вскоре ты снова вернулся к разговору о Генри Винтере. Твоя любимая тема. Слушая вполуха, я не могла перестать думать о безвременной кончине Октобер О’Брайен и о том, что в наши дни ты, похоже, больше заботишься о творчестве Генри, чем о своем собственном. В Голливуде полно страшных историй, и я не имею