Москва: кольца столетий - Михаил Горбаневский

В годы его царствования соколиная охота перешла в ведение Приказа тайных дел и вообще была окружена загадочностью и таинственностью. Главными людьми оставались «начальные сокольники». Они отвечали за сохранность птиц своих «статей» (пород) перед самим государем. Должность «начальник сокольников» была ответственна и почетна. Царь придумал специальный торжественный обряд «поставления сокольника в начальные», описание которого дошло до наших дней. Кстати говоря, при совершении этого обряда использовался специальный условный язык (разновидность арго), придуманный опять-таки самим Алексеем Михайловичем для особо важных случаев в охотничьих делах. Собственно говоря, это были простые сокращения слов, непонятные непосвященному человеку.

Главную роль в птичьей охоте играли именно соколы, особенно одна их разновидность – кречеты. Для самцов существовало специальное название – челиги. Птицы были самых разных расцветок – белые, красные, крапчатые. Они имели свои клички: Алмаз, Арап, Беляй, Золотой, Змей, Красной, Стряпчий, Яхонт и другие. О соколе по кличке Ширяй, которая стала основой нескольких московских топонимов и даже современного стадиона «Ширяево Поле» (опять-таки в районе Сокольников!), я уже упомянул в главе «Собачья площадка».

Кроме соколов обучались и использовались в охоте почти все хищные птицы, которые бьют пернатую дичь сверху, снизу и вдогон: кобчики, дремлюги, ястребы и даже орлы. За каждым сокольником закреплялись определенные птицы. Вот как об этом сказано в одном из документов той далекой поры: «Парфентью самому: кречетъ сибирский цветный Гамаюнъ да челигъ цветный же Малец... А Парфентиева челига цветнаго Мальца держать Зотке. Ивашке челигъ цветный Палецъ, Афоньке Орелъ, Кизилбай... Кирсанке молодикъ цветный Анпрасъ да серый Арбасъ, да сибирский Армасъ. Протаске молодики, перелетный Нагай да серый съ крапинками Нечай».

Сначала хищных птиц нужно было просто приручить. Поэтому их «держали» – сажали в клетку, и специально приставленные для этого мальчики шумом – криками и погремушками – не давали им спать. После 3—4 дней вынужденного «бдения» птица впадала в состояние отупения, смирялась и давалась в руки. Затем ее надо было «искоблучить», то есть приучить носить на своей голове колпачок-клобук, не бояться и не сбрасывать его. После чего птицу начинали «водить». Заключалось это в том, что ее приучали есть с руки мясо – сначала в помещении, затем в поле. Одновременно она привыкала к людям, лошадям, собакам. Очень важным элементом обучения ловчей птицы был «выпуск» и «напуск». На этом этапе сокола приучали бить дичь, поначалу мертвую, затем – связанную, а потом уже и свободную. Завершало обучение «ворочание». Необходимо было заставить птицу научиться после каждого ее удара возвращаться и садиться на руку сокольника по его призыву.

Процесс соколиной охоты блестяще описан многими русскими писателями. Яркое и исторически точное описание дано в романе Алексея Константиновича Толстого «Князь Серебряный».

Как же впоследствии сложилась судьба Сокольничьей рощи и Сокольничьего поля? Уже в начале XVIII века роща стала одним из любимых мест загородного отдыха жителей Москвы. Кстати, в ту эпоху благодаря Петру I и возник сокольнический топоним – Майский просек. Надо сказать, что царь Петр Алексеевич, не в пример своему отцу, охоту не любил – ни зверовую, ни псовую, ни соколиную, поскольку она «от дел царских отвлекала и от славы к бесславию уводила». Но все же Сокольничья роща Петра привлекла. Именно по его приказу в роще была прорублена Майская аллея – Майский просек. Как выяснил москвовед И. К. Мячин, молодой царь устраивал здесь пирушки для своих друзей из слободы Кукуй – иноземных мастеров и ремесленников: в день празднования весны 1 мая на Майской аллее накрывали специальные столы, расставляли вина, закуски, всякую снедь – и начиналось застолье! Так что бессмысленно искать в топониме Майский просек связь с маевками и рабочим движением начала XX века.

С конца XVIII века в Сокольничьей слободе разрешено было селиться купцам и мещанам. Вот как описывалась слобода в приложении к одному из планов столицы конца XVIII века: «Сокольничья слобода ведомства Обер-Егермейстерской конторы. Под селением – 9 дес., сенокоса – 40 дес., леса – 8 дес., неудобной (земли) – 2 дес. На суходоле при оной слободе стоит Сокольничей двор деревянной и при Камер-Коллежском вале небольшая у проселочной дороги застава деревянная (Сокольническая), лес строевой; незаселенная выгонная земля лежит впусте». Территория эта стала активно застраиваться лишь во второй половине XIX века. Но все же Сокольники для москвичей продолжали оставаться (вплоть до 30-х годов XX столетия) дачным местом.

Ловчих же птиц и охотников-сокольников в Москве сейчас практически нет. Одно из необычных исключений – соколы, стоящие на довольствии в Главном управлении охраны, в подразделении, охраняющем Кремль. Системам спецсвязи и прочей хитроумной аппаратуре весьма мешают вороны, голуби, галки. Для борьбы с ними никакое оружие, никакое приспособление не годится. Пришлось обучить премудростям соколиной охоты нескольких военнослужащих из кремлевского полка охраны.

Да и в Сокольниках сейчас другие времена – гуляют родители с маленькими детьми, толпятся посетители выставок, тренируются спортсмены. Нет даже древних деревьев, которые бы видели царскую соколиную охоту и дожили бы до наших дней. Но память о веках минувших верно хранят географические названия, о чем свидетельствуют строки Льва Ошанина:

А в Сокольниках, как живые,Сосны старые до небес,Стрелы – просеки лучевые —Здесь летят в соколиный лес.

На севере «соколиный лес» – Сокольники – граничит с известным заповедником «Лосиный остров». Граница проходит по реке Яузе и Ростокинскому проезду. Собственно говоря, Сокольнический парк и лесопарк – это часть огромного зеленого клина, «легких» Москвы на ее северо-востоке, снабжающего нас кислородом. На карте этот клин очень хорошо виден – он проходит с северо-востока через кольцевую автостраду, пересекая ее, вниз, преодолевает Окружную железную дорогу и, дойдя до Яузы, как бы рассыпается – превращается за ее голубой линией в сокольнический парковый круг, лучи-просеки и полукружия.

Хамовники

До недавнего времени москвичи часто употребляли в устной и письменной речи слово Хамовники – название большого района в Москве между Садовым кольцом и Лужниками. Сейчас оно используется реже, хотя и возродилось в наименовании муниципального округа «Хамовники». К сожалению, теперь далеко не все жители этого округа хорошо знают историю своей «малой родины» и ее очень интересного старомосковского имени! А ведь когда-то здесь была большая Хамовная слобода, слава мастеров которой перешагнула границы не только Москвы, но и Руси.

Имена бывших ремесленных слобод, как вы уже успели убедиться, читая мою книгу, стали в Москве весьма познавательными и интересными в историческом отношении внутригородскими топонимами или же основами для названий улиц, площадей, переулков, бульваров.

Хамовная слобода была слободой ткацкой. Жители ее, ткачи, прозывались хамовниками, потому что ткали особое льняное полотно, именовавшееся хам, и изготавливали разнообразные ткацкие изделия. Первоначально здесь жили мастера, переселенные из Твери в 20-е годы XVII века, когда спрос на русское льняное полотно резко возрос. Первое название слободы – Тверская Константиновская, так как по сути это была переведенная из Твери Константиновская ткацкая слобода. Константиновской она называлась, вероятно, по имени или фамилии того, кто был ее создателем или первопоселенцем. Все жители ее, обосновавшись в Москве, поступали в распоряжение Хамовного двора (не забудьте, что в языке наших предков слово двор имело и непривычное для нас с вами значение – «производство, предприятие»: Пушечный двор, Монетный двор и т. д.). Эти ткачи делали «государево хамовное дело» частично в помещении Хамовного двора в Кадашах, а частично там, где они жили: в Хамовниках, в собственных избах.

Мастера-хамовники находились на особом положении. Они облагались невысокими налогами, освобождались от некоторых повинностей, в частности от обязательных работ, которые должны были выполнять все жители Москвы. Но вместе с тем они не могли уходить на жительство из своей слободы куда-либо еще, не имели права отдавать дочерей и сестер замуж в другие слободы. Поселиться же, определиться на жительство в Хамовную слободу было практически невозможно. Для этого следовало подать челобитную самому государю и привести в ней убедительные аргументы в пользу своей просьбы. Несколько таких челобитных дошли до нас и хранятся в архиве. Вот, например, некто Харитон Дмитриев сын Темков просит в 1627 году царя Михаила Федоровича разрешить ему поселиться у родственников в Хамовниках: «А родимцы, государь, мои живут за государем в Хамовниках в Тверских под Девичьим монастырем... Вели, государь, мне жити за тобою государем в твоей государевой в Тверской Констентиновской в Хамовной слободе с родимцами моими в Хамовниках. Царь государь, смилуйся, пожалуй». На другой челобитной, поданной в 1678 году Кузьмой Тихоновым, начертана царская резолюция, из которой нам становится ясно, что для получения государева разрешения поселиться в Хамовной слободе человеку было необходимо найти нескольких поручителей за себя и что хамовническому новопоселенцу не позволялось заводить свой двор и хозяйство – его «записывали в бездворные», а налогом облагали небольшим: «Собрать по нем (то есть о Кузьме Тихонове. – М. Г.) поручную запись в Хамовную слободу и написать з бездворными, оброку имать по полуполтине».