Боги и люди - Эдвард Радзинский

И она засмеялась и нежно прикоснулась к его лицу.

Коляска ехала по городу, играли музыканты.

«Но откуда она про Дитцеля знает? И про Шмидтшу? Ляхи рассказали? Готовили ее? Но времени выяснять уже более нет. В Петербурге, чай, уже. Неделя блаженства закончилась, Ваше сиятельство».

В дворцовом саду адмирал Грейг докладывал Орлову:

– Большой ропот среди моряков, Ваше сиятельство. Дисциплина стремительно падает.

Орлов молча передал Грейгу запечатанный пакет.

– Возвращайтесь на корабль, адмирал. Пакет вскроете на корабле, там мои подробные инструкции. В ближайшее время дисциплина на кораблях не будет внушать опасений.

Грейг откланялся. И тотчас в саду появился Рибас:

– Все ее бумаги в бауле, их охраняет Доманский. Когда он уходит из дома, к баулу приставлен верный слуга, чех Ян Рихтер. Пытаться похитить бумаги бессмысленно.

– И не надо. Думаю, что там ничего нет. Так что… – И Орлов замолчал.

– Да, – вдруг сказал Рибас, – хочешь – не хочешь. – Он вздохнул.

– Дьявол ты, Осип Михайлович, – глухо сказал Орлов. – Ступай.

Орлов медленно шел через анфиладу дворца. Остановился перед зеркалом. Глядел, усмехался на свое отражение:

– Как он сказал? «Не хочешь..». Не хочешь… Самозванка она. Это точно. А если б не самозванка была?

Человек в зеркале печально усмехнулся.

– Вот в том-то и дело, – сказал граф отражению. – Только самолюбие свое тешил. А на самом деле конец игре точно знал. Потому как на самом деле – холоп ты, давно холоп!

Она сидела у камина. На столике стоял шандал, сделанный когда-то для нее князем Лимбургом. Шандал был зажжен, и на экране она так же сидела у камина. И у ног ее, как на экране, на маленькой скамеечке пристроилась камеристка Франциска фон Мештеде.

Слуга доложил – и быстрыми шагами вошел, почти вбежал Орлов. Он протянул ей бумагу.

– Депеша! Из Ливорно! Злая драка в городе! Англичане, союзники наши, и мои моряки сильно пьяные были. Раненые и убитые с обеих сторон. Волнения на кораблях. Хотят жечь английскую эскадру. А у меня в адмиралах англичанин Грейг. Бунт назревает! – Он мерил залу своими огромными шагами. – Я выезжаю в Ливорно. Немедля.

– То есть как? – сказала она капризно. – Значит, вы можете вот так уехать? Оставить меня?

– По-моему, вы забыли, Ваше императорское высочество: кроме любви, нас связало и нечто другое. Я не могу потерять эскадру накануне…

– Боже мой, я действительно все забыла!

Она поднялась с кресла и сказала величественно:

– Это знак судьбы. Пора начинать. Я еду с вами в Ливорно.

– Пора начинать, – как эхо, повторил граф. – Но учти: условие будет.

Она сразу стала настороженной.

– Мы повенчаемся в Ливорно, – сказал граф. – И, как положено внучке Петра, венчать нас будет православный священник.

– Православный священник – в Ливорно?

– Есть! У меня на корабле есть, там и повенчаемся. Это будет началом восстания. Сразу после венчания я объявлю флоту свою волю. Твою волю.

Она задумалась, долго глядела на него. Затем сказала:

– Ну что ж, ты прав. Святое дело зовет – и будь что будет! Поцелуй меня!

Он целовал ее бесконечно, безумно.

– Вот теперь я верю, – сказала она смеясь. – Все будет…

Христенек: Чин майора

На следующий день в покоях принцессы появился Христенек. Он стоял у камина, ожидая выхода принцессы, когда услышал приближающиеся шаги и отрывистый разговор.

– Можно обманывать днем, но не ночью, – говорил голос принцессы.

– И все-таки ты сошла с ума, – отвечал мужской голос:

– Запомни: сошел с ума тот, кто влюблен. А он влюблен, и безумно – уж в этом я разбираюсь. Влюбленный – всегда глуп. «На забаву нам и созданы глупцы».

– Но, умоляю, будь осторожна.

– Рискнем… Тем более это наш единственный шанс. Все или ничего! Рихтера оставишь здесь с бумагами. Сами поедете со мной. На худой конец.

Христенек громко кашлянул. Голоса замолкли, и через мгновение в залу торопливо вошла принцесса.

– Что вы тут делаете, милейший?

– Слушаю то, что мне слушать не положено. На вашем месте я рассчитал бы слуг: в дом может войти всякий.

Принцесса молча, пристально смотрела на него.

– Я пришел просить вас об исполнении слова, – усмехнулся Христенек – Вы обещали похлопотать перед графом о майоре Христенеке. На корабле готовят свадьбу, это будет самое время для подобной просьбы.

Она молчала.

– Кроме того, – продолжал Христенек, – раньше у вас не было денег, у меня были. Но теперь, к сожалению, наоборот.

Принцесса с облегчением вздохнула, подошла к шкатулке и вынула мешочек с золотом.

– Сдается, что вы большой плут, мой юный друг!

– Это не так плохо, – сказал Христенек, – иметь своего плута при графе. Но это будет стоить хлопот о чине. И денег. Много денег!

– Вы будете майором, – засмеялась принцесса и с торжеством обернулась к Доманскому, стоявшему в дверях.

«Вот теперь ты точно поедешь», – сказал себе Христенек.

21 февраля 1774 года в Ливорно стоял солнечный ветреный день. В доме Дика, английского консула в Ливорно, собралось блестящее общество. Двери залы распахнулись. Богатырская фигура Орлова заслонила вход, и он провозгласил:

– Ее императорское высочество Елизавета!

В великолепном туалете, сверкая бриллиантами, подаренными графом, появилась принцесса.

Низко кланяясь, подходили гости к руке принцессы. С благоговением целовали руку.

Граф Орлов представлял ей одного за другим:

– Английский консул в Ливорно и кавалер российского ордена Святой Анны сэр Джон Дик с супругой… Адмирал русского флота Самюэль Грейг…

Грейг в орденах, в парадном мундире почтительно целует руку принцессы.

– Ишь, старая лиса, – шептал принцессе Орлов, – мундир парадный надел. Теперь никуда ему от нас не деться.

Пир в доме Дика в разгаре. В широкие окна гостиной виден залив и корабли русской эскадры на рейде. С кораблей начали палить пушки.

– В честь Вашего императорского высочества! – провозгласил Орлов. – Салют русских моряков наследнице престола!

Гости за столом захлопали. Опьяневший Черномский что-то страстно доказывал по-польски Христенеку. Тот, соглашаясь, кивал. Они поцеловались.

И только один Доманский был совершенно трезв и не спускал глаз с принцессы. Но та не смотрела на него. Она жадно глядела на море, где, медленно совершая маневры, двигались русские корабли. И шептала жене консула Дика, с которой уже успела подружиться, шептала так, чтобы граф слышал:

– Да, да, я его люблю. И пусть я много страдала из-за любви, но я благословляю это страдание.