Жизнь Бальзака - Грэм Робб

В 1824 г. Бальзака постигла первая неудача, которую он склонен был называть «Березиной» или «Ватерлоо». Роман «Аннета и преступник» (Annette et le Criminel) с треском разгромили на страницах «Фельетон литтерер». Возможно, его друзья-либералы сочли, что Бальзак слишком всерьез воспринял роль роялиста. Другая причина заключалась в том, что он писал куда лучше, чем они. То, что в той же самой газете только что опубликовали хвалебную рецензию Бальзака на собственный роман, никакой роли не играло. Редакция решила «открыть читателям глаза» 12 мая 1824 г. Рецензия вышла гневной. Судя по всему, ее автор хорошо знал Бальзака. Возможно, именно та рецензия послужила источником болезненного отношения Бальзака к печатной критике, даже если автор сочувствовал ему и действовал, как он считал, из лучших побуждений. «Мистические банальности» Бальзака сравнивались в рецензии с остроумной проповедью совести одного из его любимых авторов, Лоуренса Стерна – разумеется, не в пользу Бальзака. Его героев назвали ходульными, стиль неряшливым, а весь роман в целом – фантастическим: только кормилицы да младенцы способны поверить, что героиня-девственница может влюбиться в закоренелого преступника, сорокалетнего «Геракла с вьющимися волосами». Нападки лицемерно прикрывались добрыми советами и, как всякая злая критика, содержали в себе толику правды. Орас де Сент-Обен наслаждался религиозной сентиментальностью не потому, что был сторонником церкви как таковой, а потому, что тайком собирал коллекцию «для себя». В доказательство приводилась лицемерная одержимость виселицами и тюремными камерами: висельный юмор без «соли». Все это замечательно для печально известных своими нездоровыми пристрастиями английских читателей, но французы ни за что не поддержат такой образчик дурновкусия.

Бальзак был довольно большим знатоком современной ему литературы и понимал, что «Аннетта», как и «Ванн-Клор», произведение, которое он собирался отшлифовать и издать, – в высшей степени оригинальное сочетание романтической мелодрамы и буржуазного реализма. Более того, судя по заметке, нацарапанной на задней стороне приглашения на памятную службу по бабушке Саламбье, автор надеялся, что его романы образуют правое крыло более крупного сооружения: «3 тт. о частной жизни французов»275. Самое больное заключалось не в самой критике; в конце концов, гениев никогда не понимают276. Тяжелее всего Бальзак воспринял плохо скрываемую цель рецензии. Она стала очевидной попыткой погубить репутацию, которую завоевал Сент-Обен за последние три года. Его делали мишенью для политических и националистических выпадов. Правда, Бальзак, подобно Люсьену де Рюбампре, сам стал причиной своего падения, противопоставив себя коллегам. Он тоже умел «топить» конкурентов, причем разгромная рецензия на первый взгляд казалась вполне беспристрастной: «То было ужасающее наслаждение, мрачное и уединенное, вкушаемое без свидетелей, поединок с отсутствующими, – когда острием пера убивают на расстоянии, как будто журналист наделен волшебной властью осуществлять то, чего он желает, подобно обладателям талисманов в арабских сказках»277.

Дальше – хуже. Вскоре после того, как Бальзак переехал в свою квартиру на пятом этаже на углу улиц Турнон и СенСюльпис, вышло новое издание «Последней феи». Ее развязка стала правдоподобнее; Бальзак позаимствовал ее из последней части еще не опубликованного романа «Ванн-Клор». Самоплагиат уже стал для него приемом, значительно экономящим время. Отчасти благодаря ему творчество Бальзака – настоящая мечта для любого биографа. На сей раз молчали даже те, кто в свое время поддерживал «Аннету». В газете «Хромой бес», несмотря на то что одним из ее основателей был Рессон, напечатали еще одну разгромную рецензию. Отзывы читателей на «малоприятный» роман резюмировали словами: «Ну и что?»

Последнюю ставку Орас де Сент-Обен сделал на «ВаннКлор». По иронии судьбы, его выход сопровождался двумя хвалебными рецензиями, подписанными неким Анри (на самом деле Гиацинтом) де Латушем. Во многих отношениях Латушу предстояло стать литературным спасителем Бальзака. По словам Поля Лакруа, анонимный «Ванн-Клор», как ни странно, произвел такое сильное впечатление на литературный авангард, что его приписывали лидеру движения романтизма. Но в сентябре 1825 г., когда роман вышел, Бальзак уже сменил род занятий. Лишь спустя много времени он написал странно беззубое «послесловие» к роману «Ванн-Клор», подписанное неаристократичным «О.С. Обен»278. В нем утверждалось: что бы ни говорили об авторе, ему все равно, так как он прекращает писать: «Смею утверждать, что закончил свою карьеру романиста даже успешнее, чем надеялся». Успех в данном случае означал не более и не менее, чем добрые чувства, которые Сент-Обен, как он надеялся, пробудил в душах неизвестных читателей; «Ванн-Клор» стал его прощальным романом. То ли он воспринял критику близко к сердцу, то ли просто сделал выводы из того, что ни один из его романов не имел коммерческого успеха. Бальзак явно имел в виду не просто Сент-Обена, но себя в целом. В 1827 г. он получил письмо от Лёве-Веймара, переводчика Гофмана на французский язык, который, очевидно, просил прислать ему какие-то труды Сент-Обена. «Ваше письмо, – ответил Бальзак, – для меня чрезвычайно лестно, и я самым искренним образом благодарю вас за ваши добрые намерения; но некоторое время назад я приговорил себя к забвению после того, как публика довольно зверским образом доказала мне, что я – посредственность. Итак, в данном вопросе я перешел на сторону публики и избавился от литератора, заменив его типографом».

Предательство собратьев по журналистскому цеху и внезапная немилость, в какую впал Сент-Обен, предопределили образ действий Бальзака на последующие четыре года, а в некотором смысле – и на всю оставшуюся жизнь. Наверное, отрицательные рецензии считаются нормальной составляющей жизни писателя, как травмы считаются нормальной составляющей для спортсмена; однако было бы неблагоразумно ожидать, что даже самый крепкий профессионал будет сыпать соль на свои раны.

Уничтожение Сент-Обена помогает объяснить, почему Бальзак так часто представляется современным Диогеном, который ходит с фонарем по улицам Парижа, ища друга. Видимо, подобное поведение не помогло ему привлечь на свою сторону возможных союзников. Бальзак предъявлял огромные требования к тем, кто вращался на орбите вокруг него. Главным для него всегда было его призвание и женщина, которую он в тот или иной период обожествлял. В школе он был больше предан идеалу дружбы (и идеалам самых разных чувств), чем несовершенным примерам данных явлений. Итак, несмотря на горький опыт 1824 г., он оставался в стане республиканцев. Через три года, если верить Этьену Араго, Бальзак услышал о некоем тайном обществе, которое создали молодые люди, фанатично преданные социалистическим принципам Сен-Симона. «Ах! – вздохнул Бальзак, движимый обещанием товарищества и оккультной силы. – Как бы мне хотелось принадлежать к ним!» После того как его приняли, он понял, что не в силах всерьез относиться ко всем правилам и законам общества. Его обвинили в том, что он провокатор, и попросили покинуть общество279.