Княжий пир - Юрий Никитин

Вместо красивого лица было кровавое месиво, откуда темными струйками выбивалась кровь, торчали обломки костей, хрящей. Ноги слабо дернулись пару раз, застыли. Не веря, что так нелепо и быстро все кончилось, Залешанин потрогал сраженного витязя, осторожно попробовал снять шлем. Лоб остался цел, но уже из пробитой переносицы выплескивался бурунчик алой крови, стекал через правую глазницу за ухом в землю, где быстро расплывалось темно-красное пятно.

— Эх, — сказал он досадливо, оглянулся на свою лошадь, та уже обнюхивалась с боевым конем витязя, — черт, и сказать нечего… До чего ж все по-дурацки!

От шлема через ладони по рукам вливалось ощущение силы, защищенности. Изнутри шлем был выложен мягкой кожей, края ровно загибались по краю, удерживаемые крохотными шляпками серебряных гвоздиков, борта опускаются ниже ушей, но все равно шлем кажется легким, что значит из лучшего булата, выдержит даже удар палицы… Правда, личина чуть смялась, но она лишь для защиты от дальних стрел или скользящего удара саблей, кто предполагал, что удар придется вот так в лицо…

— Против умного остережешься, — сказал Залешанин вслух, — а против деревенщины оплошаешь… Ждал, что я с тобой буду красиво сабелькой размахивать?

Над головой шумно захлопали крылья. Петька красиво сделал круг, сел на грудь сраженного. Круглые глаза были вытаращенные, но довольные.

— Против умного остережешься, — каркнул он противным голосом, — а против Залешанина оплошаешь!

— Кто это говорит? — спросил Залешанин уязвленно. — Я ему перья повыдергиваю.

— Правда глаза колет! — заорал Петька, но благоразумно попятился. — Неча на зеркало пенять, коли харя крива!..

Уже придя в себя, без угрызений совести содрал с убитого доспехи, кольчугу, раздел, даже сапоги пришлись по ноге, только личину пришлось малость постучать рукоятью палицы с внутренней стороны, но почти выправил. По крайней мере, когда снова взобрался на коня, доспех сидел совсем неплохо, а погнутая личина лишь молча говорила, что ее нынешний владелец знает, зачем на голове шлем.

— А чо, — сказал себе уже увереннее, — рыскать по чисту полю совсем не худо. Слава славой, но и достаток…

Он уже обнаружил спрятанные в седле по казацкому обычаю золотые монеты, прикинул, что мог бы купить вольную всем друзьям, обзавестись хатой и даже купить стадо коров. А ежели еще кого встретит с таким же кошельком…

Или свой потеряю, сказал себе трезвее. Повезло в первый раз, во второй раз можно и голову потерять. Разбой — дело прибыльное, но больно рисковое. Нет, слово дал — надо добираться в Царьград без всяких драк и лихости.

Кольчуга малость стесняла в плечах, но шлем пришелся впору, как и дорогая одежка. Он не мог нарадоваться разным мелочам, что отыскал в седельном мешке. Видать, либо поединщик был человеком запасливым, либо не одного запасливого обобрал. Деньги пропил, понятно, а три огнива зачем?

Теперь уже его конь шел в поводу, а Залешанин пересел на богатырского коня. Тот сразу пошел как зверь, грозно всхрапывая и кося огненным глазом. Залешанин даже оробел чуть, таких коней видел только изредка под княжескими дружинниками, не чета смирным селянским лошадкам.

Только Петька орал и ругался на всех языках. Когти скользили на булатных пластинах, что укрывали плечи, на шлеме вовсе не усидеть, а в кольчуге когти застревают!

…Дикое Поле, но все же не голое. Уже на следующий день он различил клубы пыли за скачущими всадниками. Определил, что там трое-четверо, а судьбу искушать — богов дразнить. Раз на раз не приходится. В этот раз скорее всего он будет таращить выпученные глаза в небо, а с его еще не задубевшего тела снимут все доспехи. Легко пришло, легко и уйдет.

Ехал затаиваясь в балках, пережидая мелкие отряды. Не просто перегоняли скот или кочевали, а как будто искали иголку в бескрайней степи.

Умный драк избегает, Залешанин скрепя сердце переборол привычку сладко спать по ночам, теперь днем отсыпался, а ночами неспешно ехал на юг, держа направление по звездам. Луна светила ярко, полнолуние, а пока сойдет на нет, много воды утечет.

Степь рассекали длинные клинья леса. Много раз переправлялся через мелкие реки, трижды через широкие, едва не утонул в болоте, а от стычек полностью не уберегся: дважды его догоняли степные удальцы, но везло, да и палица оказалась надежнее, чем их кривые сабли. Выпотрошив их карманы и седельные сумки, он торопливо пускался в путь.

По берегам рек лепились крохотные веси. Он продал лишних коней, а немногие монеты постепенно растратил, покупая хлеб и соль. Народ становился все темнее с виду, Залешанин догадывался, что Царьград уже близко: солнце злее.

Однажды пришлось ехать через россыпь скал. Он задремал в седле, воздух накален, как в печи, но вдруг левую лопатку обожгло, как будто ткнули раскаленным прутом… Он непроизвольно завел руку за спину, лапнул обожженное место, лишь тогда сообразил рухнуть с коня, искать укрытия за камнями. Взгляд василиска проходит сквозь камень, но не убивает, а обжигает. Правда, иные говорят, что есть такая порода этих ящериц, от взгляда которых человек замерзает, как в зимнюю стужу, а ежели каменная стена тонка, то сопли вовсе застывают сосулькой.

Он судорожно шарил по себе ладонями, отыскивая что-нибудь блестящее. Взгляд василиска смертелен и для него самого, если показать, к примеру, зеркало или хотя бы блестящее лезвие меча.

Конь удивленно посмотрел на хозяина, что прячется за валунами, мерно побрел вниз по дороге. Залешанин поспешно отползал, перебегал, прячась за каменными выступами. Еще два-три раза обожгло так, что кожа покраснела, того и гляди пузыри вздуются, но проклятая ящерица хоть коня не трогает, понимает, что человек опаснее. Если его убить, то и конь никуда не денется…

Конь на свист вскинул голову, мотнул гривой, дескать, все понял, побежал шибче. Залешанин выждал миг, пробежал через открытое место, прыгнул в седло, погнал галопом от опасного места, рискуя сломать шею на опасной горной тропе. Пусть герои дерутся с василиском, добывают славу и гребень диковинной ящерицы. А его дело намного проще.

Намного.

Конь пошел быстрее, весело потряхивал гривой. Петька завозился в мешке, вылез, Залешанин поморщился, когда раскрашенная птаха взгромоздилась на плечо. Цепляться приходилось за узкие щелочки между булатными пластинами, Петька качался, взмахивал крыльями, удерживая равновесие, всякий раз царапая щеку жестяными перьями.

— Ты перьями не тряси, — не выдержал он наконец. — Глаза выбьешь. Чего это вы все так взыграли?