Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом - Карр Джон Диксон

«В Центральном округе Эдинбурга, — благородно и сдержанно заметила «Дейли телеграф», — царит возбуждение».

Печать дает путаные сообщения о том, что происходило в тот день: заполненные избирателями экипажи, с лязгом подъезжающие к избирательным участкам, внезапно налетающие члены избирательной комиссии; суфражистка, утверждающая, что имеет право голоса, пытается прорваться к урне; и два кандидата, господин Дж. М. Браун и доктор Конан Дойл, встречаются на избирательном участке на улице Маршалл-стрит, где у них «на взгляд состоялась в течение нескольких минут приятная беседа».

«На взгляд» — это может быть и правильно. Спустя несколько часов выяснилось, что те самые плакаты были делом рук религиозного фанатика по имени Пренимер, которого поддерживали чьи-то деньги. Господин Браун тут же телеграфировал, что он совершенно не в курсе этого дела, и, хотя его партийная машина едва ли могла быть в этом невиновна, не оставалось ничего другого, как принять его слова на веру. И что оставалось делать кандидату юнионистов, когда шотландские рабочие читали плакаты и ругались последними словами?

Что касается заявлений о католическом происхождении и первоначальном иезуитском воспитании, все было правильно. Он не мог взять избирателя за пуговицу и сказать ему: «Слушай, я порвал отношения с семьей, потому что не мог принять католицизм», особенно на фоне восклицаний: «Кончать с ним!» Шли парады ходячих реклам из Ньюкасла со словами поддержки господина Брауна капитаном Лэмбтоном (герой войны); с наступлением темноты голосование становилось все более активным, на тускло освещенных улицах избиратели не могли отличить результаты выборов — то ли их кандидат, то ли соперник; происходили стычки; плакаты сделали свое дело.

«Доктор, — сказал Крэнстон, — мы проиграли». Так оно и было.

В «Олддфеллоуз-Холл» собралась толпа его сторонников, которая ждала результатов. Подсчет показал: Дж. М. Браун (либерал) — 3028 голосов, Конан Дойл (либерал-юнионист) — 2459. Либерал получил большинство в 569 голосов избирателей. Улыбаясь, потерпевший поражение кандидат произнес речь, в которой отметил, что, по крайней мере, удалось сократить предыдущее большинство в две тысячи голосов почти на полторы тысячи. Он не касался плакатов из Данфермлина, пока этого не потребовал хор голосов. Он прекратил обсуждение вопроса о плакатах заявлением о том, что, как он считает, лично его оппонент ничего о них не знал, и ушел к себе в отель. «Как обычно, издатель одержал верх над писателем», — прокомментировала одна из газет.

Но лишь по прошествии какого-то времени его мысли стала забавлять ироническая комедия этих выборов. Если бы не плакаты, он бы одержал победу: он это знал и негодовал по этому поводу.

В то время он, конечно, мало понимал в политике. Он не знал о том, что в ней все средства хороши. Он и не догадывался, что избиратели, если использовать их доверчивость и неосведомленность, могут сделать даже больше, чем нанести поражение кандидату в парламент — они могут лишить своего места даже величайшего государственного деятеля, к которому они обращались за защитой, когда над ними нависала опасность. 25 октября, когда Конан Дойл вернулся в Лондон, он председательствовал в клубе Пэлл-Мэлл, где выступал с речью двадцатишестилетний молодой человек, который тогда был только что избран в парламент. В качестве специального корреспондента этот молодой человек побывал в самом пекле бурской войны. Звали его Уинстон Черчилль.

Однако было много и литературных, и внутриполитических проблем, которые заставили эдинбургского кандидата забыть о выборах. Правительство юниони-стовтори уцелело в результате выборов и продолжало находиться у власти. Туи вернулась из Неаполя и приехала в «Андершо». Там же были и дети. Хотя официальной капитуляции буров еще не произошло, издательство «Смит, Элдер энд Ко» выпустило его историческую работу «Великая бурская война», чтобы отличить этот конфликт от менее крупного, имевшего место в 1881 году. Первое издание этой исторической работы заканчивалось захватом в сентябре Восточного Трансвааля и бегством президента Крюгера в Европу.

«Воображаю, какая буря рано или поздно разразится вокруг меня, когда думаю, как я свободно обошелся с некоторыми из наших важных персон, — писал Конан Дойл. — Буду это приветствовать». Так случилось, что «Великая бурская война» угодила и друзьям, и противникам. В чем причина? Он не зря изучал стиль Маколея в написании исторических произведений. В них была такая же абсолютная ясность, которая не заставляла читателя путаться в клубке и в замешательстве гадать, кто есть кто и кто что делает. Эта ясность была той основой, на которой держалась достоверность книги.

При обсуждении каждого спорного вопроса он сначала излагал позицию одной стороны, а затем другой. Его доводы в защиту дела буров были настолько сильны, что буры выступили с хвалебными отзывами о книге. Что же касается путаницы и неразберихи первых битв, он с такой скрупулезностью взвесил все за и против в том, что касалось некоторых командиров, что при первом чтении даже не заметишь между строк их горького осуждения.

Опубликованную в «Корнхилле» статью «Несколько военных уроков» он использовал в качестве заключительной главы. Она была опубликована более чем за месяц до выхода книги; и это действительно вызвало бурю.

Да, почти все армейские реформы — в артиллерии, кавалерии и пехоте, — которые он предвидел в 1890 году, стали кошмарной необходимостью еще до истечения двух десятилетий после этого. Да, его поддерживали большинство органов печати и некоторые из военных, включая, как выяснилось, лорда Робертса. Но общепринятое мнение о нем выражалось в чем-то между гневом и своего рода горестной жалостью, как это можно понять из высказываний подполковника Ф.Н. Мода.

«Безусловно, несколько поспешно делать вывод, — писал Мод, — что дни сабель и копий закончились, потому что местные условия вмешались в эту кампанию таким образом, что это мешало проведению кавалерийских атак… Преимущество сабель и копий в действиях кавалерии состоит в том, что тяжелое ранение сразу же выводит человека из строя. Но человек может быть смертельно ранен пулей, выпущенной из винтовки или револьвера, и продолжать участвовать в боевых действиях на протяжении еще пары часов».

(В те времена они воспитывали настоящих гигантов.)

Правда состоит в том, объяснял подполковник Мод, что никакая пехота, вооруженная магазинными винтовками, не могла выстоять против наступающей кавалерии, вооруженной саблями. Можно изрешетить кавалериста пулями, но он будет продолжать скакать и наносить удары саблей. Вы даже не сможете остановить лошадь после того, как с нее упал всадник. Вот почему, полагал он, были изобретены разрывные пули, хотя они и не применялись: «И к ним надо будет вернуться, если мы не хотим, чтобы наших пехотинцев перебили как свиней при первом же столкновении с европейской кавалерией».

Мы не высказываем здесь предположения о том, что доблестный подполковник был лунатиком. Он был просто военным экспертом. Действительно, как он заметил, его можно даже считать в какой-то степени современным человеком: он соглашался со многими взглядами Конан Дойла. Но он должен выразить несогласие с этими новыми утверждениями о необходимости укрытия от артиллерийского или ружейного огня. Тут была важна, сверхважна строевая подготовка.

В ходе такой подготовки пехота учится вести наступление и не открывать ответный огонь, пока достаточно не приблизится, чтобы с уверенностью поражать цель. Без строевой подготовки пехотинцы вообще не могли бы продвигаться вперед.

В бумагах Конан Дойла нет ответа на эти заявления. Но об ответе можно догадываться, хотя нет сомнений в том, что он действительно недооценивал важность строевой подготовки.

До Рождества он создал свой стрелковый клуб «Андершо». Народ туда повалил, несмотря на отрицания экспертами того, что гражданские стрелки могут представлять какую бы то ни было ценность в случае вторжения. Члены клуба в широкополых шляпах, на которых красовались металлические буквы U.R.C.[7], наводили ружья на цели с расстояния шестисот ярдов. Находясь в своем кабинете, где ему теперь помогал секретарь, Конан Дойл слышал раздававшиеся время от времени хлопки винтовочных выстрелов. Появление секретаря, хотя тот и освободил его от какой-то работы, казалось переменой в сторону излишества.