Персидская гробница. Тигровая Луна. Ребе едет в отпуск - Джеймс Мэйо

— Вашей соотечественнице?

— Я буду с вами откровенен, — заявил Та-По. Его черные глаза сверкнули и погасли. — Мы считаем, что Таня Успенская принадлежит Китаю, что бы там Советы про нее ни заявляли.

— Она сделала свой собственный выбор, — возразил Дюрелл.

— A-а, но ведь бедная девочка не в своем уме. И мы согласны ее принять. Ей нужна помощь, нежная забота матери…

— Могу представить ее нежность, Чэнг.

— Потому я вас предупреждаю, Дюрелл. Мы знаем, где ее искать. Мы найдем ее. Наши люди уже в Исфахане. Видите, я ничего не скрываю. Иранский патриот Исмаил Хар-Бюри с нами сотрудничает.

— Хар-Бюри — ваша марионетка, — сердито огрызнулся Ханниган. — Он агитирует за Китай, используя вашу помощь в борьбе против шаха.

Ханг Та-По глянул на Ханнигана, а затем снова обратился к Дюреллу.

— Ваш здешний дружок, шпион империалистов, направит вас, сэр, в Исфахан, чтобы вы сотрудничали с тамошним английским агентом Ми-6, мистером Адамом Билем. А мы вам советуем признать, что доблесть — это прежде всего благоразумие, и ближайшим же рейсом улететь в Женеву. Это дело вас не касается. Если вы вмешаетесь, то очень пожалеете. А по дороге домой можете заодно передать мои поздравления вашему турецкому агенту, мистеру Игиту. Как я понимаю, он стал счастливым отцом еще одной дочери.

Китаец грузно поднялся и склонил свою седеющую голову. Казалось, он забавляется, но Дюрелл не был в этом уверен. Ему не нравилась непроницаемость взгляда Та-По. Только на миг в нем сверкнула ненависть, буквально физически пронзив Дюрелла.

— Всего хорошего, сэр. Вы предупреждены.

Дюрелл сидел молча, держа руки на столе, и смотрел вслед удалявшемуся легкой походкой Та-По. Ханниган вздохнул и покачал головой. Веснушки ярче проступили на его лице, а блестящие зеленые глаза потускнели.

— Я считаю, у нас нет времени сочинять новые афоризмы вместо Конфуция, — сказал он. — Лучше я введу тебя в курс дела.

Дюрелл невесело улыбнулся.

— В этом уже нет необходимости. Ханг Та-По только что сообщил мне все, что нужно.

Исфахан, жемчужина юга, город прекрасных мавзолеев, минаретов, мечетей, дворцов и садов, был построен великим шахом Аббасом на фундаменте, заложенном парфянами, Сассанидами и арабами, а после того, как Каджары перенесли столицу в Тегеран, покоился в глубоком и сладком сне.

Дюрелл прилетел частным самолетом, предоставленным Ханниганом, которым управлял молодой отчаянный фарси Айзек Сепах.

— Зовите меня Айком.

Сепах бегло говорил по-английски, его блестящие усы были черными как смоль. Он был строен и красив, и наверняка работал на иранскую службу безопасности. Все разведки мира бросились на поиски Тани Успенской.

— Я вам покажу достопримечательности, — предложил Айк. — Вы знаете, Мейден-е-Шах был когда-то площадкой для поло? Я тоже играю в поло. Здорово. Узнаете Масджид-е-Шах, голубую мраморную мечеть, всю в мозаике? Голубизна и золото. Как сладкий сон. Полный умиротворения. Вон Али-Кепа, королевский зал для банкетов, и старейшая мечеть Джам-а. Я могу вас туда отвести. И Чегель-Сотун, здание с сорока колоннами — только настоящих там двадцать, а остальные двадцать — просто отражение в бассейне. Но ведь вместе — сорок, да? И девушки красивые. Но очень религиозный город. По соседству, в Нафджабаде, есть даже исповедующие зороастризм. Все здесь поэтично, как в Ширазе, где Саади жил и писал «Гулистан». Соловей Шираза. Мы, персы, все еще очень романтичны. Хафиз в четырнадцатом веке тоже писал прекрасные газели. Знаете хоть одну?

— Несколько, — отозвался Дюрелл.

— Вы не слишком разговорчивы, — обиделся Сепах.

— Ты это восполнишь, Айк.

— Ребенком я ходил в религиозную школу, в медресе. Папа был членом Мейджлиса — палаты парламента. Меня вышвырнули, когда застукали в одном из безнравственных ночных клубов. Они травили меня до самого Лалезара, а я был недостаточно смышлен. Я хотел устроиться на базаре — это истинно персидское слово, вы ведь знаете, — но не устроился. Тогда я поступил в армию. В кавалерию. Я всегда любил лошадей. И не жалею.

— Смотри, куда летишь, — заметил Дюрелл.

— Вы нервничаете, Сэмуэл. Так на фарси будет «Сэм».

— Просто я осторожен.

Сепах засмеялся, сверкая крепкими белыми зубами.

— Ну вот и прилетели. На тот случай, если вы не знаете, я ваш гид, секретарь и вообще Пятница. Приказывайте.

— Об этом я догадывался.

В Исфахане, изнемогающем от августовской жары и неподвижного зноя пустыни, их встретил Ханух Гатан на «лендровере». Ханух с Айком были так похожи, что вполне могли сойти за близнецов. В город заезжать не стали. В мощной машине, укрытые от палящих солнечных лучей полосатым тентом с бахромой, лежали винтовки, гранаты и нечто, напоминавшее небольшую ракетную пусковую установку.

— Мы направляемся к англичанину, — объявил Ханух.

Айк Сепах рассмеялся.

— Видите, все предусмотрено. Очень легко и очень эффективно.

Слишком легко, — подумал Дюрелл, — и потому вызывает тревогу. Вовлечено слишком много людей, и надо во всем этом разобраться. Он испытывал раздражение, потому что Таня, независимо от того, побывала она на Луне или нет, — а это могло стать самым ошеломляющим успехом Советов в космосе, — не входила в непосредственный круг обязанностей секции «К». Дюрелл не замечал признаков активности агентов КГБ, но подозревал, что те где-то поблизости. Он не имел привычки их недооценивать. Между тем ему явно придется соперничать с китайцами, англичанами и иранцами. Сюда примешивались еще и отголоски иранской внешней политики. Дюрелл покачал головой, сел в тряский «лендровер» на заднее сиденье, позади двух веселых фарси, и уставился на проносящийся мимо пейзаж.

Когда-то давно, где-то в другом мире и в другую эпоху, он ходил на охоту в болота со старым дедушкой Джонатаном, и старик научил его нескольким основным принципам жизни и выживания. Дюрелл помнил зеленые и черные тени на болотах, величавое мерцание крыльев цапли, таинственную кружевную тень под дубом, испанский мох и мягкое покачивание пироги, когда он правил шестом. Дедушка Джонатан был последним из старых речных игроков, кто единственным броском игральных костей смог заполучить видавший виды колесный пароход «Три красавицы», о котором Дюрелл вспоминал как о доме детства.

Однажды в пределах досягаемости их винтовок оказалось сразу два зверя — и Дюрелл заколебался, глядя на разбегающихся оленя и лису. А старик мгновенно принял решение, и его ружье громыхнуло только раз, завалив оленя.

— Ты, словно богач, теряешься перед выбором, Сэмюэль, — сказал старый Джонатан. — Нужно научиться концентрировать внимание на одной цели. Нельзя разбрасываться.

Дюреллу казалось, что он слышит голос старика сквозь треск и рев «лендровера», державшего путь из Исфахана в пустыню. Здешняя земля была далека от залива Пэш Руж, места, где он родился. С куда более древней цивилизацией, мудрая и усталая, и опасная, как змея в пустыне, свернувшаяся