Краткая история стран Балтии - Андрейс Плаканс

населения Инфлянтов смена верховного правителя в 1772 г. могла не показаться важным событием, поскольку в краткосрочной перспективе для них почти ничего не изменилось — ни в составе населения, ни в административных структурах. Еще до разделов этот регион использовался для своих целей российскими войсками; местные ополяченные (как в культурном, так и в языковом отношении) землевладельцы не были достаточно организованными, чтобы создать сопротивление; все институты, связанные с католической церковью, остались на тот момент нетронутыми, а крестьянство — закрепощенным. При разделе 1772 г. Россия провозгласила, что некоторые из восточных территорий Речи Посполитой, по утверждению Екатерины Великой, являются «исконно русскими», то есть завоеванными Великим княжеством Литовским в XV–XVI вв. Теперь эти земли были населены различными славянскими народами, которых тогда называли белорусами или русскими[17]. В действительности же славянское население распределялось между несколькими регионами, и в Инфлянтах оно было в значительной степени разбавлено латышами, говорящими на латгальском, поляками и литовцами. С точки зрения вероисповедания население Латгалии, по оценкам 1784 г. составлявшее 190 тыс. человек, распределялось следующим образом: 62 % — католики, 31 — униаты, 4 — лютеране, 2 — иудеи, 0,5 — реформаты и 0,2 % — старообрядцы. Екатерина и ее сын и преемник Павел I (1796–1801) создали ряд схем административной реорганизации, согласно которым различные части территории Инфлянтов присоединялись, отделялись и вновь присоединялись к другим вновь вошедшим в состав России польско-литовским землям и в процессе этого подвергались переименованию. Латгалия перестала существовать как отдельная территория, но вновь созданную в 1802 г. Витебскую губернию до 1917 г. населяли люди, говорившие на латгальском языке.

Герцогство Курляндское и Земгальское было присоединено к Российской империи в 1795 г. в ходе третьего раздела Польши — завершения процесса поглощения этого государства, начавшегося задолго до официальных разделов. Это присоединение одобряли и герцоги, и большая часть курляндской знати — во-первых, с удовольствием согласившись на уговоры и обещания российских царей и петербургского двора, а во-вторых, увидев на примере Лифляндии, что верность русскому престолу может обеспечить большую безопасность и лучшую защиту их привилегий, чем лояльность слабеющему польскому монарху.

После нескольких лет политических интриг и переговоров между Пруссией, Габсбургами и Россией, во время которых оговаривалось множество вариантов раздела захваченных территорий, было решено, что Империя среди прочих территорий «получит» Курляндию. Легкость перехода этих земель под юрисдикцию России была омрачена лишь негативной реакцией Литвы. Данное препятствие привело к краткому военному конфликту между русскими и польско-литовскими войсками, которые фактически вторглись в Курляндию и почти достигли ее столицы — Митавы (Елгавы). Но это не могло предотвратить неизбежного. В апреле 1795 г. Екатерина II издала указ, напечатанный на русском и немецком языках, о «принятии» подчинившегося России политического руководства Курляндии. В этом акте императрица поясняет, что Курляндия становится частью государства Российского «по воле Всемогущего Бога», и заверяет курляндскую политическую элиту: «Заверяем нашим Императорским словом, что вы не только сохраните право свободно исповедовать религию, унаследованную вами от предков, ваши права, привилегии и всю собственность, которой вы владеете по закону, но также отныне [вы] будете пользоваться всеми правами, привилегиями и преимуществами, которые имеют все российские подданные милостью Наших предков и Нашей». Собственность герцогской семьи перешла российской короне в обмен на единовременно выплаченные 2 млн рублей и ежегодный доход в 86 250 рублей для Петра Бирона, последнего герцога курляндского, отправившегося затем в Силезию.

Эти заверения были легко забыты Екатериной — причем очень быстро. В новую губернию был назначен генерал-губернатор, в задачи которого входило решить вопрос с многочисленными представителями курляндского рыцарства, не подчинившимися закону о присоединении Курляндии. Их земельные владения были конфискованы короной, а сами они высланы в Сибирь. Российский генерал-губернатор председательствовал в совете курляндского рыцарства, чьи права ограничивались российским законом. Могущественный курляндский ландтаг, который на протяжения столетия или даже более сопротивлялся различным проявлениям абсолютизма со стороны герцогской семьи, потерял теперь какой бы то ни было контроль над управлением этой землей. Однако распределение власти в других слоях общества осталось прежним. Отношения между помещиками и крепостными крестьянами в их поместьях не изменились; лютеранскую церковь и другие религиозные институты не тронули, и количество русских — как военных, так и штатских — на территории Курляндии оставалось небольшим, не более 2 % всего населения. Обычное право, восходящее еще к XVII в., продолжало действовать, и, за исключением нескольких незначительных уточнений, границы этой земли не изменились. С точки зрения российского правительства, как старые территории (Эстляндия и Лифляндия), так и новые (бывшие Инфлянты и Курляндия) оставались различимыми; при этом Курляндия стала официально называться Курляндской губернией. В Эстляндии, Лифляндии и Курляндии немецкий оставался официальным языком делопроизводства и документации; там, где местная администрация имела дело с российскими властями, он дублировался русским. К концу XVIII в. население Курляндии составляло примерно 390 тыс. человек, из которых, в соответствии с языком, определяемым ими как родной, по оценкам, 82,6 % были латышами, 9 — немцами, 2 — русскими, 1,2 — евреями, 0,6 — ливами, и около 1 % составляли все остальные (поляки, шведы, литовцы). Фактически, все, кто говорил на латышском языке, являлись крепостными крестьянами частных или коронных поместий; курляндские города были небольшими (по сравнению с Ригой в Лифляндии), что почти не давало крестьянам возможности выбрать занятие, не связанное с сельским хозяйством.

По окончании разделов Великое княжество Литовское — Magnus Ducatus Lithuaniae — исчезло как отдельное политическое образование, но не ушло из сознания его жителей. И это неудивительно, поскольку история Великого княжества была наиболее впечатляющей из всех территорий восточного побережья Балтики. На протяжении столетий оно сохраняло собственные институты — такие, как Литовский статут, — обеспечивавшие представление о независимой Литве. Однако в XVIII столетии в официальной документации обозначение литовских земель как Великого княжества встречается все реже; литовские высшие классы — магнаты-землевладельцы и дворяне — в значительной степени перешли на польский язык и тяготели к польской культуре. Крестьяне Литвы (в большинстве своем крепостные) продолжали говорить по-литовски, но те из них, кому удавалось выйти за пределы своего сословия и найти занятие более высокого статуса, проходили через то же, что и крестьяне Эстляндии, Курляндии и Лифляндии в аналогичных ситуациях, — то есть ассимилировались в иной языковой и культурной среде (применительно к Литве эта среда была чаще польской, а не немецкой).

Разделы Речи Посполитой поставили завершающую точку в территориальных потерях княжества. При Витовте Великом Литовское княжество достигло апогея в своей экспансии, а его площадь составила около 930 тыс. кв. км за счет постоянного расширения границ на востоке и юге и включения в своей состав одной территории за другой. После Люблинской унии 1569 г. размеры княжества начали сокращаться; достигнутое соглашение предусматривало передачу почти половины его территории под контроль Польши. После разрушительной Северной войны и значительного ослабления Польско-Литовского государства в течение последующих