Искатель. 1993. Выпуск №1 - Рафаэль Сабатини

С диким ревом герцог бросился на шута, по ноги у того оказались так же проворны, как и язык. Он ускользнул от Джана Марии, пулей вылетел на террасу и нашел убежище за юбками своей госпожи.

Глава 7. Коварство Гонзаги

Пожалуй, не следовало мессеру Пеппе распускать язык перед Джаном Марией, ибо речь его только раззадорила герцога. Обидевшись, он обычно старался отомстить, а тут еще шут подсказал ему, как это сделать.

Он без обиняков сказал, что сердце Валентины занято другим мужчиной. И влюбленного, но отвергнутого герцога обуяла ревность. Кто-то, неизвестный ему, стоял у него на дороге, ведущей к девушке, и Джан Мария видел один-единственный выход — убрать это препятствие. Но первоначально требовалось установить личность этого человека, и в этом, с мрачной улыбкой подумал Джан Мария, шут мог бы оказать ему немалую услугу.

Поэтому, вернувшись в свои апартаменты, где вовсю шли приготовления к отъезду, герцог вызвал Мартина Армштадта, командира своей гвардии, и отдал ему короткий приказ:

— Возьми четырех человек и останься в Урбино. Выясни, где живет шут Пеппе. Схвати его и доставь в Баббьяно. Соблюдай осторожность, чтобы на нас не пала ни малейшая тень подозрений.

Наемник поклонился и, коверкая слова, ответил, что воля герцога для него закон.

Перед самым отъездом Джан Мария заглянул к Гвидобальдо, пообещал вернуться через несколько дней и обвенчаться с Валентиной. У правителя Урбино создалось впечатление, что молодые люди пришли к взаимному согласию, а это далеко не соответствовало действительности.

И только когда Джан Мария уже покинул Урбино, Гвидобальдо выяснил у самой Валентины подробности визита последнего к племяннице. Она нашла дядю в маленьком кабинете, где тот уединялся, если его мучила подагра или просто хотел отдохнуть от дворцовой суеты. Он лежал на диване с книгой Пиччинино в руке, красивый, одетый с иголочки, тридцати с небольшим лет от роду. По бледному лицу, темным кругам вокруг глаз Валентина поняла, что у дяди очередной приступ и ему сейчас не до пее, но не смогла сдержаться.

Отложив книгу, Гвидобальдо выслушал ее жалобы.

Поначалу рассердился на мужлана из Баббьяно — сам Монтефельтро отличался безукоризненными манерами, потом заулыбался.

— Откровенно говоря, я не вижу особого повода для негодования. Разумеется, любой мужчина, даже если он герцог, должен соблюдать определенные приличия в общении с такой знатной дамой, как ты. Но раз вы в самом ближайшем будущем поженитесь, мне кажется, можно закрыть глаза на некоторые вольности Джана Марии.

— Похоже, вы меня не поняли, — вздохнула Валентина. — Я не намерена выходить замуж за этого увальня-герцога, которого вы выбрали мне в мужья.

Брови Гвидобальдо взметнулись вверх, в красивых глазах отразилось удивление. Он пожал плечами. С младых лет в нем воспитывали правителя, поэтому иногда Гвидобальдо забывал, что он еще и человек.

— Мы многое прощаем запальчивости юности, — ледяным тоном ответствовал он. — Но у каждого из нас есть терпение. Как твой дядя и правитель государства, в котором ты живешь, я имею над тобой двойную власть, а ты — дважды моя подданная. И данной мне властью я повелеваю тебе выйти замуж за Джана Марию.

Ответила же ему не принцесса, но женщина:

— Ваша светлость, я не люблю его!

Гвидобальдо не замедлил ей возразить:

— Я тоже не любил твою тетю. Но мы поженились, а со временем научились любить друг друга и обрели счастье.

— Нет ничего удивительного в том, что монна Элизабетта полюбила вас, — нашлась и Валентина. — Вы же не Джан Мария. Он толстый и уродливый, глупый и жестокий, а вы — другой.

Польстить тщеславию мужчины — испытанный путь к его сердцу, но с Гвидобальдо у Валентины вышла осечка. Он лишь покачал головой.

— Спорить тут не о чем. Мы оба не лишены недостатков. Принцы, дитя мое, не простой люд, а поэтому отношение к ним особенное.

— Но в чем их отличие? — не унималась Валентина. — Разве они не должны есть и пить? Не болеют теми же болезнями, что простолюдины? Разве им неведомы радости обычной жизни? Ведь они рождаются и умирают точно так же, как все. Так в чем же заключается то особенное, свойственное принцам, — в том, что им запрещается выбирать себе супруга по душе?

Гвидобальдо, ужаснувшись, всплеснул руками. Теперь он ясно видел, что Валентина абсолютно не понимает, какая роль уготована ей на сцене жизни. И ахнул от боли, вызванной резким движением. Заговорил он, когда боль утихла:

— Их особенность состоит в том, что они не вольны распоряжаться собой, как им того хотелось бы. Жизнь их принадлежит государству, коим они рождены править, и наиболее наглядно это проявляется ь выборе супруга. Они могут вступить лишь в тот брачный союз, который принесет наибольшую выгоду их подданным. — Валентина тряхнула своими золотыми волосами, не соглашаясь с дядей, но тот продолжал сурово и холодно, словно обращаясь не к юной девушке, а к своим капитанам: — В настоящий момент нам, Урбино и Баббьяно, угрожает общий враг. Порознь мы не сможем противостоять ему, но, объединившись, получим шанс на победу. Таким образом, союз этот настоятельно необходим.

— Я не отрицаю его необходимости. Но если обойтись без этого союза нельзя, почему не ограничиться сугубо политическим договором, вроде тех, что связывают вас с Перуджей и Камерино? Зачем втягивать в это меня?

— Ответ несложно найти, заглянув на страницы истории. Подобные договоры быстро заключаются, но с той же легкостью и расторгаются, если противоположная сторона предлагает более выгодные условия. Однако, скрепленная браком, связь эта перерастает в кровную. Говоря же об Урбино и Баббьяно, следует не забывать о том, что у меня нет наследника. И, может статься, что твой сын, Валентина, еще крепче свяжет наши герцогства. А со временем они оба объединятся под его началом, превратившись в силу, с которой в Италии придется считаться всем. А теперь оставь меня, дитя. Как ты видишь сама, я страдаю и в те минуты, когда болезнь, этот злобный тиран, цепко держит меня в своих когтях, предпочитаю оставаться один.

В наступившей паузе Гвидобальдо пытался встретиться с девушкой взглядом, но она упорно смотрела в пол, хмурилась, сжимая пальцы в кулаки и поджав губы. Жалость к страдающему от подагры дяде боролась в ней с жалостью к самой себе. Наконец Валентина вскинула головку, жестом своим давая понять, что смирения от нее не дождаться.

— Я сожалею, что приходится докучать вашей светлости в такой час, но умоляю простить меня. Должно быть, все сказанное вами справедливо. Плапы ваши — самые благородные, тем более что для их свершения нужно пожертвовать вашей плотью и кровью, то есть мной, вашей племянницей. Но я отказываюсь приносить себя в жертву. Возможно, мне не хватает величия души, а может, я недостойна высокого положения, на которое обречена с рождения волею судьбы. Поэтому, мой господин, — в голосе девушки звучала непреклонная решимость, — я не выйду замуж за герцога Баббьяно, не выйду, даже если бы этот брак скрепил союз сотни герцогств.