Сексуальная жизнь в Древней Греции - Ганс

Между тем как раз в это время правитель той области приказал неподалеку от подземелья, в котором вдова плакала над свежим трупом, распять нескольких разбойников, а чтобы кто-нибудь не похитил разбойничьих тел, желая предать их погребению, возле крестов поставили на стражу солдата. С наступлением ночи солдат заметил среди надгробных памятников довольно яркий свет, услышал стоны несчастной вдовы и по любопытству, свойственному всему роду человеческому, захотел узнать, что там делается. Немедленно спустился он в склеп и, увидев там женщину замечательной красоты, сначала оцепенел от испуга, словно перед призраком или загробною тенью. Затем, увидев, наконец, лежащее перед ним мертвое тело и заметив слезы и лицо, исцарапанное ногтями, он, конечно, понял, что это только женщина, которая после смерти мужа не может прийти в себя от горя. Тогда он принес в склеп свой скромный обед и принялся убеждать плачущую, чтобы она перестала понапрасну убиваться и не терзала груди своей бесполезными рыданиями: всех, мол, ожидает один конец, всем уготовано одно и то же жилище. Говорил он и многое другое, чем обыкновенно стараются утешить людей, чья душа изъязвлена горем. Но она от этих утешений стала еще сильнее царапать свою грудь и, вырывая из головы волосы, принялась осыпать ими покойника. Солдата это, однако, не обескуражило, и он не менее настойчиво стал уговаривать бедную вдовушку немножко поесть. Наконец служанка, соблазнившись винным запахом, почувствовала, что не в силах больше противиться учтивому приглашению солдата, и сама первая протянула руку, побежденная. А потом, подкрепив пищей и вином свои силы, она тоже начала бороться с упорством своей госпожи.

«Что пользы в том, – говорила служанка, – если ты умрешь голодной смертью? Если заживо похоронишь себя? Если самовольно испустишь неосужденный дух, прежде чем того потребует судьба?

Мнишь ли, что слышат тебя усопших тени и пепел? Не лучше ли, если ты вернешься к жизни? Не лучше ли отказаться от своего женского заблуждения и, пока можно, наслаждаться благами жизни? Самый вид этого недвижного тела уже должен убедить тебя остаться в живых».

Всякий охотно слушает, когда его уговаривают есть или жить. Потому вдова наша, которая, благодаря столь продолжительному воздержанию от пищи, уже сильно ослабела, позволила наконец сломить свое упорство и принялась за еду с такой же жадностью, как и служанка, сдавшаяся первою.

Вы, конечно, знаете, на что нас обычно соблазняет сытость. Солдат теми же ласковыми словами, которыми убедил матрону остаться в живых, принялся атаковать и ее стыдливость. К тому же он казался этой целомудренной женщине человеком вовсе не безобразным и даже не лишенным дара слова. Да и служанка старалась расположить свою госпожу в его пользу и то и дело повторяла:

«Как? Неужели любовь ты отвергнешь, любезную сердцу? Или не ведаешь ты, чьи поля у тебя пред глазами?» Но что там много толковать? У женщины и эта часть тела не вынесла воздержания: победоносный воин снова ее убедил. Они провели в объятиях не только эту ночь, в которую справили свою свадьбу, но то же самое было и на следующий, и даже на третий день. А двери в подземелье, на случай, если бы к могиле пришел кто-нибудь из родственников или знакомых, разумеется, заперли, чтобы казалось, будто эта целомудреннейшая из жен умерла над телом своего мужа. Солдат же, восхищенный и красотою возлюбленной, и таинственностью приключения, покупал, насколько позволяли его средства, всякие лакомства и, как только смеркалось, немедленно относил их в подземелье. А в это время родственники одного из распятых, видя, что за ними нет почти никакого надзора, сняли ночью с креста его тело и предали погребению. Воин, который всю ночь провел в подземелье, только на следующий день заметил, что на одном из крестов недостает тела. Трепеща от страха перед наказанием, рассказал он вдове о случившемся, говоря, что не станет дожидаться приговора суда, а собственным мечом накажет себя за нерадение, и просил, чтобы оставила его, когда он умрет, в этом подземелье и положила в одну и ту же роковую могилу возлюбленного и мужа. Она же, не менее сострадательная, чем целомудренная, отвечала:

«Неужели боги допустят до того, что мне придется почти одновременно увидеть смерть двух самых дорогих для меня людей? Нет! Я предпочитаю повесить мертвого, чем погубить живого».

Сказано – сделано: матрона велит вытащить мужа из гроба и пригвоздить его к пустому кресту. Солдат немедленно воспользовался блестящей мыслью рассудительной женщины. А на следующий день все прохожие недоумевали, каким образом мертвый взобрался на крест»[72].

Среди произведений Ксенофонта Афинского (около 430–354 гг. до н. э.) есть одно, полностью посвященное проблеме эротики, это замечательный изящный «Пир». Пир задавал богатый афинянин Каллий в честь своего богатого любимца Автолика, который стал победителем в панкратии (вид борьбы) на Панафинеях 422 г. до н. э. В отличие от времяпрепровождения на «Пиру» Платона гимнастки, танцовщицы и флейтистки принимают в нем участие наравне с мальчиками, которые развлекают гостей, выполняя гимнастические упражнения и разные трюки под музыку. После всяческих речей, серьезных и шутливых, Сократ произносит речь о любви, смысл которой сводится к тому, что скорее следует предпочитать интеллектуальные способности любимого мальчика, чем его физические качества. Представление завершается балетом на мифологический сюжет, изображающий любовную сцену между Дионисом и Ариадной, что производит такое впечатление на гостей, что еще не женатые клянутся обзавестись супругами как можно скорее, а женатые, вскочив на коней, поспешают домой в объятия своих жен.

«Анабасис», в котором Ксенофонт описывает неудачный поход Кира Младшего против его брата Артаксеркса и полное невзгод и опасностей отступление греческого наемного войска, также должен быть здесь упомянут, поскольку там, хотя и не постоянно, возникают эротические мотивы: например, любовь между все еще не бритым мужчиной и мужчиной бородатым или насилие над девочками и мальчиками, трогательная история Эписфена, красивого юноши, и спасение мальчика от смертельной опасности. Его произведение «Экономика», трактат о ведении домашнего хозяйства, уже упоминавшийся, содержит прелестное описание жизни семьи недавно поженившейся молодой пары. Эротические проблемы затрагиваются и в его произведении «Гиерон», в диалоге между Симонидом и сицилийским тираном Гиероном, к нему мы еще вернемся. И наконец, надо упомянуть «Киропедию» («Воспитание Кира»), педагогический и политический роман, поскольку там также присутствуют эротические сцены, самая прелестная из которых – история Панфеи и описание ее трогательной любви и преданности.

Работы по греческому красноречию, то есть ораторскому искусству в широком смысле слова, также вносят вклад в историю античной эротики, каким бы странным это ни казалось. И все же факт остается фактом, ораторы не только любили приводить примеры и параллели из легендарной истории, чтобы подчеркнуть и уточнить свои мысли. Более того, во многих речах разбираются судебные случаи сексуального характера, как если бы они случились в действительности, самые значительные мы кратко приведем здесь. До нас, например, дошла обвинительная речь Антифона, в которой описывается, как незаконный сын в целях выгоды обвинял свою мачеху в том, что она якобы хотела отравить отца. Интересно, как оратор Андокид сумел дать обратный ход политическому приговору, вынесенному против него; он знал, как его сограждане охочи до красоты, и сумел организовать хор мальчиков, певших так замечательно, что они покорили сердца всех присутствующих, склонив их на сторону Андокида.

Далее мы приведем «эротическое письмо» оратора Лисия, которое Платон поместил в диалог под названием «Федр» с парадоксальным выводом, что наградой любви должны пользоваться те, кто не любит, а не тот, кто любит. Другие любовные письма Лисия также частично сохранились до наших дней, и он, кажется, был первым, кто сделал эпистолярный жанр столь популярным. Самые известные из его речей были речи «Против Эратосфена» и речь в защиту женатого человека, который, будучи коварно обманутым Эратосфеном, искупил позор обманутого мужа, убив любовника своей жены.

То, что философия также рассматривала проблему любви все более и более пристально, пытаясь разгадать ее природу, само по себе оправданно и подтверждается философскими произведениями. Ибо любовь, как некогда сказал Плутарх, – это «загадка, которую трудно понять и нелегко разрешить», хотя, несомненно, философы спекулировали, в соответствии с греческим подходом, скорее на Эроте, нежели на Афродите.

Из произведений Платона, в которых поднимается проблема эротики, диалоги «Хармид», «Лисид», «Пир» и «Федр», будут рассмотрены позже, поскольку они целиком или в основной своей части посвящены проблеме гомосексуальности.