Связной - Бодров Сергей Сергеевич

25 мая 2003 года

Водолазу, приглашенному родственниками пропавших, удается войти в затопленный тоннель. Игорь Матюк продвинулся в тоннеле более чем на пять метров. До этого вниз спускался водолаз МЧС Виталий Якин, заявивший, что тоннель полностью забит селевой массой. Руководствуясь его отчетом, МЧС начало вывод отряда спасателей и поисковой техники из района бедствия.

2 июня 2003 года

Поисковые работы официально прекращены, но эта новость не достигает ущелья. В покинутом МЧС поисковом лагере остаются добровольцы.

P. S. 10 марта 2004 года

Родственники пропавших без вести и добровольцы, продолжающие работать в Кармадонском ущелье после ухода спасателей МЧС, заявляют о своем решении прекратить поиски.

За несколько недель до этого, 2 февраля, в тоннель через пробитую 69-метровую скважину спускаются несколько человек. Им удается пройти две трети тоннеля: тел пропавших или каких-либо следов пребывания людей не обнаружено.

По материалам журналов «Premiere», «Кинопроцесс»

и лентам информагентств

ПОСЛЕ КАРМАДОНА

<…> Обычно наш главный редактор говорит нам на планерках: «Если вы выйдете на улицу и у десяти человек спросите, кто это, и люди ответят, что, да, знают такого, тогда пишите». Нет, наверное, в нашей стране и десяти человек, не знающих Сергея Бодрова.

И 20 сентября, я уверена, все, кто любит, не любит, просто завидует или, наоборот, «делает жизнь с него», – вздрогнули все. И все сказали: «Не может быть». Почему-то не верилось в то, что именно с ним такое может случиться. Может, оттого, что он с самого начала как-то сразу стал на «свое место».

Киноведы, литературоведы, социологи, политологи – все спорят о том, кто он, герой нашего времени, и многие утверждают, что нет его вообще – такое, мол, время, что и героя не породило. Но если есть время, значит, и у него есть герой, как повелось с тех пор, когда Михаил Юрьевич Лермонтов словами обозначил это явление – «герой нашего времени».

Это не титул, не заслуга, это просто факт. А факт, как известно, не бывает ни положительным, ни отрицательным. Он просто есть, и все. Сергей Бодров просто есть. И все. <…>

Елена Ардабацкая, «Московский комсомолец»

Когда уходит человек, много для нас значивший, все в его предшествующей жизни начинает казаться символичным и неслучайным. Так и с Сергеем Бодровым.

И то, что он «кавказский пленник». И то, что «последний герой». Все точки риска, связанные с реальной войной и мужскими играми, кажется, совсем не случайно оборачиваются смертельной игрой природы.

Хотя совершенно ясно, что Сергей Бодров-младший попал в кино именно случайно – благодаря своему отцу и тезке, известному режиссеру. Попал не по блату, а в силу стечения обстоятельств производственной кинематографической кухни. Бодров-старший не мог отыскать партнера суперпрофессионалу Олегу Меньшикову на «Кавказском пленнике» и решил попробовать сына-непрофессионала, историка-искусствоведа. Попадание оказалось снайперским, а следующее экранное появление в «Брате» Алексея Балабанова мгновенно сделало из вчерашнего дебютанта звезду всероссийского масштаба.

Эта звезда зажглась на небосклоне почти потухшей кинематографии. Остались хорошие актеры – давно нет актеров-символов. Ни один из киногероев, кому сегодня под сорок, не может похвастаться тем, что стопроцентно узнаваем или что воплощает «дух поколения»: само выражение кажется теперь старомодным и почти забыто. Однако младшему на десять лет Сергею Бодрову удалось выразить что-то в этом роде. И то, что он профессионально не учился актерству, говорит, что его вела к этому судьба. К тому, чтобы, будучи интеллигентным московским парнем, воплотить комплексы и неврозы провинциалов, имеющих счастье и несчастье жить в новой России. Не той, где «нормальная жизнь в нормальной стране». А той, где нищета, социальное неравенство, культ оружия, криминалитет и Чечня. Где Данила – «наш брат», а девиз «сила не в деньгах, сила в правде» мы тащим в продажную Америку вместе с ксенофобией и расизмом.

Если бы эта метафора уже не была раз использована, можно было бы сказать, что персонаж Бодрова – это новый герой «безгеройного времени». Когда мы узнали о пропаже бодровской киногруппы, молодой критик, ровесник Бодрова, сказал: «Если это случится, мы получим своего Джеймса Дина». И добавил: «Лучше бы мы его не получили».

Но хотя Данила и наш брат, наше все, то есть порождение нашей абсурдной реальности, Сергей Бодров с самого начала сумел не по возрасту зрело дистанцироваться от своего образа, своего персонажа. И вообще дистанцироваться от звездного имиджа, не заболеть звездной болезнью, остаться вменяемым нормальным человеком – что крайняя редкость в актерской среде.

Его приход в режиссуру тоже может показаться случайным, но вот это уж точно не так. В интервью, которое мы записывали за год до его смерти в Венеции, Бодров сказал, что намерен сворачивать актерскую деятельность: «Началась новая жизнь. Новое состояние, к которому я всегда стремился в надежде, что когда-нибудь обязательно сниму кино. Еще когда поступал на отделение истории искусств в университет, когда ездил в ту же Венецию изучать пресловутую архитектуру, уже тогда, хоть и относился к той профессии серьезно, тем не менее понимал, что не она будет делом моей жизни. Что не буду, например, работать в музее».

Что говорить, жизнь у Сергея сложилась не музейная. За короткое время он многое успел. Сыграть несколько незабываемых ролей. Снять энергичный и попсовый, но при этом не лишенный авторской интонации фильм «Сестры». Завоевать телеэкран и на пике популярности уйти с него. Стать мужем любимой жены и отцом двух детей. Стать надеждой отечественной кинематографии – надеждой, которая, как известно, умирает последней.

Андрей Плахов, «КоммерсантЪ»

Экранный Бодров был ладный и сдержанный человек, угловатый немножко, поражавший меня удивительной экономией в движениях. Он всегда появлялся, как бы это сказать, в минимальной комплектации; он архивировал внутри себя пространство-время-слова и потом проявлял себя в реальности вспышками, взрывами, извержениями; снайперскими выстрелами. Такие люди очень хорошо умеют осаживать взглядом. Он и изъяснялся-то все больше очень простыми, но ладными выражениями, которые все до последнего, вплоть до «май кар… кирдык», вошли в пословицы. Его простые метафоры экономили миллионы слов. Его требование «Дмитрий Громов мани» было самой емкой метафорой вины Америки.

Такого рода идеальные образы никогда не – или очень редко – воплощаются, оставаясь лишь потенциями самих себя: персонажами фольклора или героями национального эпоса. Бодров – похожий на Василия Теркина, на сказочного рыцаря, на памятник в Трептов-парке (в «Сестрах» – «Слышь, малая, никакая тварь тебя здесь не обижает?») – воплотился. Воплотил собой сдержанное достоинство, национальную самодостаточность, вынужденную ксенофобию и последнюю, абсолютную мораль, право насовсем отсекать уродов от людей.

Непонятно, как человек из университетского, богемного, мажорского круга сделался магнитом, притянувшим к себе все лучшее, что есть в целом народе; так не бывает.

Неловко сказать, но Сергей Бодров удивительно соответствовал моим представлениям о том, как мог бы выглядеть воплотившийся бог, бог военного времени, чрезвычайный и полномочный посол Оттуда – Сюда. Сэкономленные жесты, слова, движения давали ему какую-то термоядерную, обжигающую энергию, которой он оделял оказавшиеся рядом существа и предметы, оживляя или, наоборот, умертвляя их. Теперь его история как-то уж совсем напоминает миф об убитом боге, Осирисе.

Представьте себе на месте Бодрова любого другого, самого лучшего, изысканного, остроумного актера, который сказал бы, что сила не в деньгах, а в правде. Ни у кого больше не получилось бы произносить все эти сомнительные монологи так, чтобы они не казались насквозь дикими и фальшивыми. Бодров уничтожил постмодернизм; он не опускался и не снисходил до иронии.