Клуб неверных мужчин - Фридрих Незнанский

— Не может быть, — проворчал Турецкий. — Однополые браки в стране запрещены. Тут вам не Голландия, юноша.

— Мужа звали Федор Резник, — невозмутимо продолжал Борис. — Работал инструктором в спортивном клубе, где они, собственно, и познакомились. Брак продлился четыре месяца. При разводе пострадал один мужчина. Впрочем, через неделю его выписали из больницы, претензий к бывшей жене не имеет. С той поры с мужчинами было завязано решительно и бесповоротно. Анна продала квартиру, переехала в другой район. Живет одна. Кстати, она пошла по стопам бывшего мужа, трудится инструктором в спортивном клубе «Батыр», который посещают и мужчины, и женщины… Руководство склоняется к мысли, Александр Борисович, что эту особу надо брать. Если прокурор не даст санкцию, хотя бы задержать на сорок восемь часов. Вы дома?

— Я дома, — подтвердил Турецкий. — И с нетерпением ожидаю продолжения нашего балета.

Продолжение «балета» последовало через два часа. Турецкий еще не страдал от невыносимой скуки, но отдельные ее признаки уже проявлялись. Ирина с подозрением наблюдала за его метаниями.

— Новость первая, — важно сказал Борис, — за Анной Григорян установлено плотное наблюдение. В девять утра она зашла в четвертую квартиру, где пробыла недолго, вышла расстроенная.

Жанна Верещагина жива — ненавязчиво проверили. Григорян поехала в свой клуб, через два часа его покинула, села в свои «Жигули»…

— Не серые? — встрепенулся Турецкий.

— Семе-ен Семе-еныч — протянул Борис, — кто же ездит на дело на собственной машине? Нет, машина у Григорян не серая, модель другая, и вообще, без слез на нее смотреть нельзя. Заехала в булочную, купила черного хлеба, покатила домой, где, по-видимому, сейчас и находится. Новость вторая, прокурор, в предвкушении благополучного исхода дела, дал санкцию на арест Анны Григорян. Группа захвата уже готова. Не хотите принять участие?

Турецкий тоскливо покосился на Ирину, которая показала ему выразительный кулачок. Вздохнул.

— Справляйтесь сами. Не забывайте, что преступница опасна, при аресте может оказать сопротивление.

— Не учите отца, — сказал Борис и разъединился.

— Эх, Турецкий, — покачала головой Ирина, — в желании испробовать как можно больше, легко прожить всю жизнь и этого не заметить. Давай кино посмотрим?

— Наливай, — вздохнул Турецкий.

— Жалко мне тебя, — погладила его по головке Ирина. — Сделал всю работу, а тяжесть лавров понесут другие. Это нормально, Саша. Твое присутствие ничего не изменит. В каждом деле есть «лошади», выполняющие тяжелую работу, и есть «повозки», которые пользуются всеми благами, не ударяя пальцем о палец.

В шесть часов вечера Борис снова вышел на связь.

— Операция прошла успешно?

— Не совсем, Александр Борисович, — в голосе оперативника отчетливо звучали виноватые нотки. — Члены группы захвата проявили некомпетентность. Майор Воронцов, дистанционно руководивший акцией, так и обозвал их в сердцах: членами. Планировалось взять Григорян, когда она будет выходить из квартиры. Но она не выходила. Группа нервничала. Жильцы дома, ходившие по лестнице, тоже проявляли недовольство. Старший группы принял мужественное, но неверное решение: брать Григорян на хате. Доставили храбрую соседку с первого этажа, которая сказала через дверь, что письмо для третьей квартиры сунули по ошибке в ее ящик, и даже показала какой-то конверт. Старушку прикрыли, группа ворвалась в квартиру. Сопротивление ожидалось, но чтобы такое… Это гарпия, Александр Борисович. Свирепая гарпия. Она сломала ключицу оперативнику, бросилась на кухню, выпрыгнула в окно. Второй этаж, девушка спортивно развитая, могла бы приземлиться без травм и уйти, но зацепилась штрипкой трико за гвоздь на подоконнике, траектория полета превратилась в траекторию падения… В общем, упала неловко, ударилась о землю головой, отвезена в тридцать четвертую больницу. Она жива, но без сознания, серьезное кровоизлияние в мозг, врачи ничего не обещают.

— Замечательно, — уныло заключил Турецкий.

— В квартире проведен тщательный обыск, под кафельной плиткой на лоджии найден пистолет «браунинг» восьмого калибра с неполной обоймой. Экспертизу провели без очереди. Эксперт уверен, что стреляли в Кошкина, Эндерса и Пожарского из этого пистолета.

— Что и требовалось доказать, — пробормотал Турецкий.

— Да, Александр Борисович, — сконфуженно признался Борис. — Вы гениальный сыщик, преклоняюсь перед вашим мастерством. Будем надеяться, что Григорян придет в себя и что-нибудь скажет. Недалеко от ее дома, на пустыре, найдены серые «Жигули» с разбитым задним бампером. Машина, судя по всему, брошена несколько дней назад, с нее сняты колеса, удален аккумулятор. Криминалисты открутили левую заднюю лампочку указателя поворота. Она неисправна. Венедикт Гурьянов оказался не таким уж плохим свидетелем. Все, Александр Борисович, это финиш.

— Я приеду в больницу, — пообещал Турецкий, — я должен ее увидеть.

Он положил трубку и виновато посмотрел в укоризненные глаза Ирины.

— Прости, Ириша, это мое дело. Я должен напоследок увидеть эту женщину.

Усиленной охраны у палаты он не заметил. Зевал на подоконнике какой-то сержант с дубиной, покосился на Турецкого, но препятствий не чинил. Охрана и не требовалась, по заверению врачей, если преступница очнется, встать с кровати без посторонней помощи она не сможет. Помимо кровоизлияния в мозг, серьезное повреждение позвоночника. Анюта лежала под капельницей в одноместной палате — неподвижная, с закрытыми глазами, с забинтованной головой. Он подошел поближе, остановился, почувствовав опаску. Кто ее знает, что у нее, больной, на уме. Он смотрел на ее обострившееся суровое лицо, на острые скулы, на нос с горбинкой, на редкие ресницы. Казалось, что они дрожат. Но это только казалось. Женщина была неподвижна, только простыня слегка поднималась и опускалась в такт прерывистому дыханию. Он осмелел, подошел еще ближе, склонился над ее лицом. Стало неприятно, сжалось все внутри, он отошел.

— Здравствуйте, Александр Борисович… — он вздрогнул, перехватило дыхание.

— Мать твою, Борис…

— Простите, не знал, что вы такой впечатлительный… — Борис ухмыльнулся. Он тоже выглядел каким-то осунувшимся, усталым. — А вы ее побаиваетесь, Александр Борисович… Это нормально. Вы бы видели, как она билась с превосходящими силами противника…

Турецкий вспомнил, как она обрушилась на него с козырька, — словно фондовая биржа. Влюбленная фурия в гневе страшнее осатаневшего талиба. Не прояви он все свое усердие, она бы убила его, можно не сомневаться.

— Дело закончено, Александр Борисович, забудьте, — сменил тон Борис. — Олег Петрович Нагибин, кстати, говоря, имел содержательную беседу с Жанной Верещагиной.

— Как она? — встрепенулся Турецкий.

— Плачет, — манерно опечалился Борис. — Признается, что до сих пор любит свою Анюту. Блин, такая женщина пропала… Я Жанну имею в виду.

— Члены клуба «Эквилибриум» так не думают, — пожал плечами Турецкий. — Что мы знаем о любви? У нее, проклятой, бывают такие причудливые проявления… Ничего конкретного Жанна не рассказала?

— Совместно они не жили. Общались, проводили вместе время, не больше. Жанна — занятая. Анюту бесила ее работа. И чем дальше, чем больше крепли их отношения, сильнее бесила. Да, у Анюты был ключ. Да, она могла проникнуть в квартиру в самый интересный момент. Всякий раз, когда у Жанны появлялись мужчины, Анюта закатывала дикие истерики. Впрочем, быстро мирились, гм… Жанна допускает, что все могло произойти именно так, как мы думаем. Анюта — мстительная, решительная, злая. Но в общении с Жанной эти черты характера редко проявлялись, даже истерики ее были какие-то жалобные. Кошечка, одним словом… — Борис боязливо покосился на неподвижное тело. — Как вы думаете, прошептал он, — она нас слышит?

— Это фантастика, мальчик, — вздохнул Турецкий. — Ладно, если что произойдет, держи меня в курсе.

— Поздравляю, Турецкий, — прочувствованно поздравил его по телефону Меркулов. — Твое участие закончено. Чем собираешься заняться?

Кое-какие дела у Турецкого оставались. Разобраться с аккумулятором — не век же теперь на такси ездить, нанести визит Евгении Геннадьевне Мещеряковой, намекнуть, что, в связи с успешно раскрытым делом, хорошо бы вспомнить об обещанном гонораре. Но он не будет это делать сегодня. Сегодня он поедет домой, примет сто грамм, проведет остаток вечера с любимой женой…

— Домой поеду, — признался он честно. — Ты еще в больнице пролежни обретаешь?

— Выписался, — обрадовал Меркулов. — После тяжелой, продолжительной болезни… Почетный кортеж доставил до дома, лежу на кровати в окружении родных и близких. Но ты не думай, рука у меня постоянно на кнопке контроля…