Оперативный псевдоним - Данил Корецкий

– Раз существует такая возможность, его надо «стереть».

Тимохин еще немного подумал и кивнул.

Выкрашенный в защитный цвет «Як-40», бортовой номер 05, специальным рейсом прибыл на военный аэродром под Тиходонском в семнадцать тридцать.

В семнадцать двадцать пять через КПП аэродрома прошла черная «Волга» с дымчатыми стеклами и антеннами специальной связи. Дежурящие у шлагбаума солдаты беспрепятственно пропустили ее без досмотра и проверки документов. Не потому, что знали, за кем закреплен госномер «А 002 ТД» – не их салабонское дело вникать в такие тонкости, просто начальник караула лейтенант Евсеев отдал им соответствующее распоряжение еще час назад. Лейтенант тоже не знал, что машина принадлежит начальнику Управления ФСБ, – он выполнил указание ответственного дежурного, а тот, в свою очередь, получил приказ от командира части.

Встречал самолет личный порученец генерала Лизутина. Он не знал прибывающего в лицо, но не рисковал ошибиться: на борту находился только один пассажир. Когда трап коснулся земли, в освещенном проеме люка показалась высокая широкоплечая фигура, будто вырезанная из черного картона.

Ступив на бетон взлетной полосы, московский гость попал под слепящие лучи прожекторов и сразу обрел объемность тела, недовольно заслонился ладонью от яркого света, так что лицо закрыла тень растопыренной пятерни.

Что-то в его внешности показалось порученцу необычным, но в задачу майора не входил анализ необычностей, составлявших значительный объем ежедневной службы. Поприветствовав гостя, он открыл переднюю дверь, но тот не воспользовался любезностью и сел на заднее сиденье.

Экипаж из самолета не выходил, что было странно. Два человека в камуфляжных комбинезонах «Снег» сбежали по трапу и стали у носа и хвоста «Яка», широко расставив ноги и положив руки на висящие поперек груди десантные автоматы «АКМС». Это казалось еще более странным, потому что аэродром хорошо охранялся, насколько можно применить слово «хорошо» к любому виду служебной деятельности современного военного ведомства.

«Волга» выехала из освещенных ворот в густые зимние сумерки тиходонской степи, через пятнадцать минут добралась до трассы, а еще через полчаса въехала в город. В соответствии с приказом Лизутина майор сам вел машину, пассажир не проронил ни одного слова, и в салоне стояла напряженная тишина, нарушаемая еле слышным бормотанием и потрескиванием, будто где-то вдали работала рация. Это, сноровисто настроив маленький японский приемопередатчик, москвич прослушивал служебную милицейскую волну.

– Гора, Гора, я Двадцать четвертый, прием...

– Двадцать четвертый, слушаю вас...

– На контрольные посты ГАИ прибыли какие-то люди с красными повязками, представились сотрудниками фирмы «Прогресс» и хотят участвовать в заградительных мероприятиях. Жду распоряжений, прием...

– Какие люди? Документы у них есть?

– Неизвестные люди. Молодые парни, из этих, нынешних. Показали удостоверения службы безопасности «Прогресса».

– Развелось этих служб безопасности... Сейчас запрошу Второго...

– Внимание, всем машинам в центре города получить фотографии разыскиваемого. Повторяю, ПА-8,10,12,13,14,15 – прибыть на базу для получения фотографий по последней ориентировке...

– Двадцать второй, я – Восемнадцатый, два подростка четырнадцати-пятнадцати лет нанесли ножевое ранение сверстнику в районе автовокзала, скрылись в вашем направлении. Приметы...

– Двадцать четвертый, я – Гора, прием...

– Слушаю, Двадцать четвертый.

– Второй не возражает, но держать их под контролем, без нарушений закона. Чтобы не вышло, что они мстят за своего Тахира под прикрытием милиции.

– Чтобы так не получилось, надо гнать их в шею...

– Нам сейчас не нужны осложнения. Приказано допустить к участию в заградмероприятиях, но на второстепенных ролях и под контролем наших сотрудников. Как понял? Прием...

– Да понял я все... Конец связи.

– Гора, я – Десятый, прием...

– Десятый, слушаю вас.

– Как фамилия разыскиваемого? Мы проверяем документы у подозрительного парня. Как должна быть фамилия?

– Две фамилии. Лапин или Карданов...

Человек на заднем сиденье выругался и вынул из уха крохотную капсулу, связанную с приемопередатчиком тонким витым шнуром. Потом выругался еще раз.

– Что вы сказали? – спросил порученец.

– Долбоебы! – повторил гость, и больше вопросов не последовало.

Вскоре «Волга» подъехала к огромному, на квартал, шестиэтажному зданию, которое когда-то безраздельно принадлежало Управлению НКВД СССР по Тиходонской области. Теперь здесь располагались УВД и УФСБ, а последнюю секцию в годы сокращения репрессивных органов отобрали вообще, передав местному училищу искусств. Москвич упруго выпрыгнул из машины и направился к большой, обитой медью двери. Порученец догнал гостя уже в вестибюле и сделал успокаивающий знак вскочившему прапорщику.

– Пожалуйста на второй этаж, Матвей Фомич вас ждет.

При нормальном свете он рассмотрел лицо пассажира спецрейса и понял, что показалось необычным: резко выструганный, с обрубленным кончиком нос и большие, без мочек, заправленные под шапку уши, придавали ему устрашающий, нечеловеческий вид. Когда в приемной гость разделся, впечатление усилилось: уши оказались огромными, вытянутыми вверх и остроконечными, такие бывают у хищных зверей, но не у людей. Разве что у оборотней...

Порученец имел крепкие нервы и умеренно развитую фантазию, но порадовался, что не увидел всего этого раньше, когда незнакомец сидел за спиной в темной и пустынной степи.

Майор собирался доложить, но москвич отстранил его и сам зашел в просторный генеральский кабинет.

– Здравствуйте, Михаил Анатольевич! – Лизутин встал, обошел стол, дружески встретил прибывшего и увлек в уголок для неформального общения – к двум креслам по обе стороны журнального столика.

Генерал был крупным мужчиной сановитого «номенклатурного» вида, вальяжный и уверенный в себе. Правда, в последнее время уверенности поубавилось: недавно ему исполнилось шестьдесят, поэтому увольнение на пенсию могло последовать в любой момент. Его тоже неприятно поразила внешность гостя. Казалось, что нечеловеческие уши обычно покрыты шерстью, а на острых концах шерсть распускается кисточками, как у рыси, и только на время официальных визитов звериное оволосение сбривается.

– Как долетели? – доброжелательно поинтересовался он. – Гражданский аэропорт закрыт ввиду низкой облачности.

– Уже открылся, – густым баритоном сказал гость. На вид ему можно было дать лет сорок пять, но Лизутину показалось, что это усредненное впечатление – в действительности разброс мог составить плюс-минус пять лет.

– Только что приземлился московский рейс.

Генерал неприятно удивился. Незнакомец меньше часа в городе, а проявляет осведомленность большую, чем хозяин. Если бы он знал, что этим рейсом прибыли трое сопровождающих остроухого, то перестал бы удивляться и понял, что прием одного-единственного самолета за сутки вызван не метеоусловиями, а совершенно другими причинами, далекими от капризов погоды.

Теми же, которыми объясняется столь любезная встреча начальником УФСБ совершенно неизвестного ему человека.

Остроухий неторопливо полез во внутренний карман, и Лизутин решил, что он хочет предъявить удостоверение или какое-то секретное предписание, но тот извлек изящный серебристый цилиндрик, открыл его и вытряхнул темно-коричневую сигару, от которой сразу же пошел крепкий горьковатый дух.

Он держался очень уверенно и без малейших признаков почтительности, как будто привык по-хозяйски входить к начальникам областных УФСБ и на равных держаться с генералами. «Может быть, он тоже генерал», – пришла внезапная мысль, и Лизутин вздохнул, окончательно упуская инициативу.

Два часа назад по правительственной связи с ним соединился лично Директор Российской ФСБ и предупредил о прилете господина Михеева Михаила Анатольевича, которому надо оказать посильное содействие.

– Но имейте в виду, это частный визит, – напоследок сказал Директор, чем окончательно сбил Лизутина с толку.

Звонок Директора Службы заменяет все удостоверения, пропуска и рекомендательные письма, он свидетельствует о принадлежности человека к элите отечественной контрразведки или к высшим эшелонам власти, его исключительной надежности и облеченности самым высоким доверием. А последняя фраза как бы дезавуировала безупречность аттестации. Будто Лизутина предостерегали от безоговорочной оценки именно в таком самоочевидном ключе директорского звонка.

– Насколько я понял, у вас произошло какое-то ЧП по милицейской линии, – невозмутимо проговорил Михеев, сосредоточенно обрезая маленькой серебряной гильотинкой кончик сигары. Его действительно звали Михаил Анатольевич, так удобней, потому что человек привыкает к имени-отчеству и может перепутать в тот момент, когда путать ничего нельзя. А фамилия Михеев была ненастоящей, она действовала только в обычном, легальном мире. В карманах у Михаила Анатольевича имелось удостоверение полковника Московского УФСБ, карточка депутата Государственной Думы и мандат сотрудника Администрации Президента России. Все документы были настоящими и выписаны на фамилию Михеева. В этом состоял парадокс: подлинные документы оформлены на вымышленную фамилию.