Ящик Пандоры - Александр Ольбик

В магазине он купил три бутылки вина, одну из которых попросил продавщицу открыть и которую, возвращаясь домой, он наполовину выпил. В палисаднике еще были люди, которые больше походили на тени, а длинные тени деревьев походили на лежащих людей… Слышался смех Пандоры, и в нем Дарию почудился крик о спасении или даже мольба, смысл которой для него был непонятен. За столом уже не было ни Григориана, ни Легионера с женой, лишь Модеста, склонив на грудь голову, распустив на кофту слюни, мерно спала.

Пахло застоявшимися салатами, прогорклым дымком от брошенной в тарелку с сардинами непогашенной сигареты. Втроем – Дарий, Пандора и Конкордия – продолжили выпаривание из тел и души зловредных для них апатии и неопределенности. Они пили вино, Дарий курил и прислушивался к несшемуся из окон Флориана бельканто – рождественской песни «Мария сушит пеленки» в исполнении Карузо. А взгляд его параллельно слуху услаждался тем, что через вырез в блузке Конкордии выпирало наружу. Смуглые, налитые соком неизведанной жизни сиськи. Он облизнулся и сглотнул подступившую к зубам слюну. А между тем, если бы он не был так занят созерцанием холмов Венеры… то бишь холмов Конкордии, он обязательно увидел бы, какие алчные взгляды бросает на грудь Конкордии его Пандора. Шалавы, одна другой стоит. И когда обе женщины поднялись и под предлогом сходить в туалет скрылись в доме, Дарий в одиночку, с приливом тоски и непонимания смысла всего сущего, пил вино, курил, бросал во́рону кусочки хлеба и под не обыкновенно своевременную мелодию Карузо (или какого-то другого итальянского вокализа…) был преисполнен элегии и умиротворения. Он видел, как из дома вывалилась кургузая плоть Олигарха, ныряющим шагом преодолевшего дорожку и выбежавшего за калитку, как на кухне Медеи зажегся свет, как Медея закуривала сигарету и трясущимися руками пыталась налить в рюмку водки, как… Впрочем, ничего интересного, если не считать прошедшего по улице Че, ведущего за руль велосипед. Простые фрагменты ничего не объясняющей жизни. Но где же Пандора с Конкордией? Взяв со стола бутылку вина, сигареты с зажигалкой, он направился к себе домой. Его сопровождали сумерки, и первая, только-только народившаяся звездочка, и это для него было обнадеживающим знаком…

Когда он вошел в квартиру и, не зажигая в прихожей света, прошел в комнату, его поразил аромат смешанных духов, которые накануне исходили от Пандоры и Конкордии. Он включил свет и увидел почти фантастическую для себя картинку: Конкордия, побледневшая, с закрытыми глазами, сидела, откинувшись спиной к стене, а Пандора, припав к ее обнаженной груди, делала такие же движения, какие обычно совершал с Пандорой сам Дарий, предваряя ламбаду. Но что ему показалось еще более фантастичным, так это то, что ни та ни другая никак не отреагировали на включенный свет, а продолжали пребывать в нирване, предаваясь упоению снизошедшего на них искушения одновидовой любви.

И Дарий, застывший на месте, несколько мгновений размышлял, как ему поступить в столь экстравагантной, очень даже нештатной ситуации. Сохраняя молчание и подчиняясь внутреннему возгоранию, он поставил на стол бутылку с вином, положил сигареты с зажигалкой, а сам уселся в кресло и почувствовал себя зрителем партера. И, видимо, его присутствие взбодрило и каким-то образом простимулировало Пандору, ибо она стала проявлять большую активность, вовлекая в процесс истуканисто застывшую партнершу. Более того, Пандора начала ее раздевать, и Конкордия, подобно тряпичной кукле, подчинялась, поднимая одну руку, чтобы удобней было снять кофту, вторую… Такой же пируэт сотворила с ногами, когда Пандора снимала с нее трусики. Потом Пандора сама разоблачилась, при этом все движения производились с закрытыми глазами, и обе они походили на сомнамбулы, подверженные лунатизму и лишенные сознания. И началось то, что показывают по ночному каналу: те же ужимки, то же лизание тел, тот же взаимно вменяемый минет, словом, все то, на что способны дешевые телелесбиянки. Ни творчества, ни вдохновения. Однако что касается вдохновения… Нет, они обе горели в холодном огне, внутренний ток терзал их плоть, что выражалось через нездоровую бледность лиц и сбивавшееся дыхание… И, естественно, глядя на этот вальс-бостон, у Дария тоже загорелось нутро, в низ живота ударил фугасный снаряд, и его Артефакт, словно геройский панфиловец, поднялся во весь рост, готовый выйти из окопа. На вид вроде бы гренадер, а по существу – мочалка, которой пришел срок отправляться в мусорное ведро. Но ведь не зря творилась сексуальная, пардон, революция, хотя, по его пониманию, от такой революции никакой поллюции… Но когда Дарий, отбросив условности (о чести и совести ни слова!), расшнуровал и скинул с ноги одну кроссовку, увидел торчащий из носков давно не стриженный ноготь большого пальца, пыл его угас. Он ощутил всю нееестественность и нелепость своего присутствия в данной точке существования, и его мысли, подобно вишневому клею, призрачно застыли на коре древа жизни. Не снимая припаренных носков, он поднялся с кресла и вышел в прихожую. И уже там, перед овальным зеркалом, на котором когда-то Пандора написала для него «Я тебя люблю!» и на котором в недалеком будущем начертает ему свой приговор, он поймет, насколько иллюзорен и абсурден мир, из которого ему лучше всего исчезнуть.

Взглянув на водопроводную трубу, идущую под потолком из квартиры Григориана, он понял, как должен поступить. Подтащить тубаретку не проблема, проблема подвески… шнура, веревки, бечевки, ремня, вожжей, телефонного провода или чего-то другого, что выдержит и со стопроцентной уверенностью разорвет соединительные жилы вместе с шейными позвонками. Хорошо бы струну, та только разрежет аорты, но ничего не порушит. И, вспомнив серый день 9 марта одного давно минувшего года, он вошел в другую комнату и вытащил из петель халата пояс, решив до конца быть подражателем чужой трагедии. Но пояс оказался коротким и вряд ли соответствовал предначертанной цели… А если не дотягиваться до трубы, а с помощью дверной ручки? Слишком низко, никакого разгона да и поза будет скомканная, коленопреклоненная. Он думал за тех, кто будет после взирать на его труп, когда его душа со скоростью невидимой молнии уже будет возноситься к небесным лагунам.

Повесив на ручку двери пояс, он заглянул в овал зеркала и увидел в его отражении безобразный лик реалиста, у которого отсутствовали рот и глаза. И это его не удивило, ибо и он сам был незрячий и безголосый. И сколько было сил и напора в его шейно-плечевом аппарате, он наотмашь головой подался вперед, стараясь проскочить в отраженный мир, спастись в его застылой никчемности… Однако ничего, кроме боли в теменной части головы, не ощутил. Он отрикошетил от зеркала, словно был осколком, а зеркало – бронированной, непробиваемой плитой.

Дарий вытянул шею и провел рукой по недобритым местам на щеках, по острому кадыку и, озаренный новым приливом суицидной похоти, ринулся в комнату и вытащил из ящика угольный карандаш. Вернулся с ним к зеркалу и приступил к гриму. На шее, следя за пульсацией сонных артерий, провел две жирные черные полосы, вокруг кадыка нарисовал несколько колец, затем принялся за лоб и, не пропуская ни единой морщинки, избороздил его мелкоячеистой сеткой. Под глазами начертил несколько продольных линий и на каждую из них насадил по нотному знаку. Он слышал внутри своего существа музыку, ликующую и зовущую в сине-золотистые дали детства.

Придирчиво осмотрев себя, он по привычке заложил карандаш за ухо, а сам направился на кухню. В ящике стола выбрал самый большой нож-пилу, провел по нему большим пальцем и снова вернулся к зеркалу. Приложил клинок к одной из сонных артерий и уже сделав раздвижной жест, за которым должно было последовать впивание зубьев ножа в тело, как что-то за дверью стукнуло, послышались сбивчивые шаги по лестнице, и Дарий, отвлеченный странными ночными звуками, самосохранился. Опустив руку с ножом, он начала приходить в себя.

Вернулся в комнату, где предавались ласкам Пандора с Конкордией, и, как ни в чем не бывало, спросил:

– Мамзели, кто за то, чтобы выпить винца?

– Мы согласны, – ответила Пандора и накинула на колени Конкордии ее платье, а в лицо бросила ее форсистые трусики. И, приподняв зад, Конкордия стала надевать трусы-ленточки, стыдливо прикрыв изумительной формы выпуклости платьем. Пандора, поднявшись с дивана, сделала шаг к Дарию и, увидев на его лице боевую раскраску, покрутила у виска пальцем.

– Тоже мне ирокез выискался… – И вышла из комнаты.

Поднялась и Конкордия, пряча глаза, одернулась, поправила волосы и тоже вышла. Стукнула наружная дверь.

В ванной плескалась Пандора, а Дарий, пребывая в сиюстороннем мире, присосавшись к горлышку бутылки, утолял жажду, и ощущал нехорошую саднящую боль в области… «Наплевать, – хорохорился разгоряченный художник, – закончу у Флорика сказки, схожу к доктору, но пока ведь все функционирует нормально… В конце концов, главное не в крайней плоти, а в конечном результате…» И он принялся обуваться, чтобы быть готовым к любым неожиданностям.