Откровение Егора Анохина - Петр Алешкин

— Неужто жалость? Неужто стареешь, сентиментальным становишься?

— Да-да, жалость, но не к тебе, а к матери моего сына… не тебе мне рассказывать, куда деваются члены семьи врага народа, если они публично не отказываются, не осуждают, не проклинают своих мужей, отцов… Как ты думаешь, осудит ли тебя Настя?

— За что?

— Ну вот… через месяц, а может и раньше, она окажется неподалеку от тебя, но толстые стены и высокие колючие заборы не дадут вам свидеться. Не забывай, она дочь сосланного на Соловки попа. Ты хочешь ей такой участи?

— Я давно хотел узнать, почему ты не защитил, не спас тестя? Или сам способствовал?

— Как я его мог спасти? Язык отрезать? Чтоб он не мог на каждом углу хулить Советскую власть, которая для него всегда была бесовской…

— А ты — главным бесом! — не удержался, поддел Анохин, вспомнив, как куражился Мишка над попом Александром, пытался его распять.

— Мы отвлеклись. У меня времени нет. Я не хочу, чтобы кто-то меня видел здесь, не хочу, чтобы даже шофер знал, что я у тебя был, — перебил, быстро заговорил Михаил Трофимович. — Ты хочешь спасти Настю или нет? Если хочешь, чтоб ее не тронули, быстро, сейчас же собирай ее и на поезд, в Моршанск, к матери!

— И там найдут…

— Там я о ней позабочусь.

— Позаботишься? Ты?

— Да, я о ней позабочусь! — выделяя каждое слово, твердо ответил Чиркунов.

— Ясно, ясно, — глухо, очень глухо прошептал Егор. Он чувствовал себя загнанным в угол. Чтобы спасти Настю, видел он один выход — застрелиться.

Они умолкли на некоторое время.

— Вздумаешь застрелиться, — словно прочитал его мысли Чиркунов, — Настю все равно в покое не оставят…

— А что же делать?

— Выход есть: Настю в Моршанск, а ты в бега!

— Куда?

— Куда подальше.

— Розыск у нас хорошо работает, с моими документами через день заметут.

— Подумал я и об этом… Держи документы на имя Иванова Сергея Ивановича, — протянул Чиркунов паспорт и военный билет, — а дальше думай своей головой…

Егор взял документы, осмотрел. Они были настоящие, для НКВД сделать любые документы не составляло труда. Осмотрел и поднял глаза на Чиркунова, вздохнул тяжко:

— Делать нечего…

Михаил Трофимович быстро, удовлетворенно поднялся, проговорил:

— Действуй немедля! — у двери обернулся, кинул с иронией: — Хоть бы поблагодарил! Не в первый раз спасаю!

— Жив буду, свечку в церкви поставлю… за твое здравие…

— Ну-ну…

Они не догадывались, что встретятся в следующий раз почти через двадцать лет.

Егор посидел немного в тишине, обдумывая свое положение. Доверять Мишке не стоило, не мог тот упустить момент, чтобы не избавиться от него навсегда, не мог. Анохин позвал своего зама Сергея Татаринова, который возглавлял угро района, спросил, глядя на молодого, поджарого, энергичного парня с умными карими глазами под сросшимися черными бровями, которые были у него очень подвижны:

— Твои ребята здесь?

— Да, оба, — быстро ответил Татаринов с готовностью на лице выполнить любое дело, переступил ногами на месте, как застоявшийся молодой жеребчик, и поднял брови, приготовился слушать приказ.

«Хорошо, что этот орлик под рукой, а не какой-нибудь тупарь!» — мелькнуло в голове Егора.

— Прикажи им сейчас же отправиться в пивнушку, пусть прикинутся праздными бездельниками, пьют пиво и ждут нас. Когда мы с тобой пройдем мимо пивнушки, они нас пусть не узнают, идут следом, но близко не приближаются. Предупреди их, что мы пойдем ко мне домой! Пусть все время будут начеку, ждут сигнала. И пусть помнят, Сережа, все время помнят, — повторил, выделил это слово Анохин, — задание чрезвычайно важное и опасное. Смертельно опасное. Все понятно?

— Вопросов нет! — опустил брови Татаринов так, что они вытянулись в одну прямую линию над глазами.

— Отправишь их, и через пять минут — ко мне! Да, кстати, пусть они сейчас не выходят в дверь, вылезут в окно, в сад, и с другой стороны улицы подойдут к пивнушке.

Сергей Татаринов удалился, быстро простучал подкованными каблуками сапог по доскам пола, а Егор покрутил в руках паспорт на имя Иванова со своей фотокарточкой, горестно усмехнулся, подумал: «Что ж, посмотрим кто кого! Не впервой башкой рисковать! Эх, Настенька, Настенька, недолго мы радовались, опять разлука! Эх, жизня! Видно по судьбе нашей бороной прошли!» Сунул документы в боковой карман кителя, взял ручку, склонился над листом бумаги, делая вид, что пишет, и стал ждать Татаринова. Он слышал, как один за другим спрыгнули из окна в траву, прошелестели сухой листвой два оперуполномоченных уголовного розыска. Через некоторое время услышал приближающийся стук подкованных каблуков в коридоре и ниже склонился над бумагой. Когда Татаринов вошел, не сразу поднял голову от листа, будто додумывал мысль. Пусть заместитель запомнит его таким, чтоб завтра на допросе смог рассказать об этом. Потом быстро поднялся, поправил ремни портупеи и кинул:

— Пошли, Сережа! Будь раскованным, веселым, и не оглядывайся, чтоб я тебе не говорил!

На крыльце Анохин быстро окинул взглядом небольшую площадь, отметил про себя двух мужиков в одинаковых серых рубахах и бабу в белом платке возле двери райсобеса, неподалеку от них — телегу со свежей соломой, ярко желтевшей на солнце, бородатого мужика на ней, сидевшего, свесив ноги в грязных сапогах, слушавшего с мрачным лицом седого сутулого старика с широкой седой бородой. Мужик обернулся, глянул на Анохина с Татариновым, когда они появились на крыльце, а старик продолжал ему что-то рассказывать, держа сложенные друг на дружке ладони на толстой трости. Теплый ветер шевелил его седую бороду. Какой-то парень подозрительно быстро удалялся по улице.

Анохин с Татариновым направились по небольшому переулочку к центру. По обе стороны проезжей части переулка росли клены с желтыми листьями. Когда ветер порывами трепал ветки, листья с сухим шелестом сыпались на землю.

— Бабье лето в этом году хорошее, — сказал Егор и быстро предупредил тихим голосом: — Смотри не оглянись! — и продолжил прежним тоном: — Солнышко все время. Ишь, как листья окрасило! Детишкам забава.

Перед поворотом к центру Егор нагнулся, поднял большой лист клена и кинул взгляд назад. Переулок безлюден, только дедок, разговаривавший с мужиком, сидевшим на телеге, тихонько ковылял следом, опираясь на свою толстую палку.

Прошли мимо пивнушки и направились, намеренно ускорив шаг, по улице в сторону дома, где жил Анохин. Здесь тоже по всей улице росли клены, листья шелестели под ногами. Минут через пять довольно быстрого хода Егор приостановился, поднял с обочины за горлышко разбитую бутылку, проговорил:

— Дети будут бегать, ноги порежут, — поставил ее в угол, к забору, и мигом оглянулся.

По противоположной стороне улицы следом за ними по-прежнему ковылял старик с седой бородой, а метрах в пятидесяти за ним, прикидываясь праздными шалопаями, шли два татариновских опера. «Ух, ты, быстрый какой старикан! — подумал Егор. — На вид ветром качает, а не отстает!»

Они двинулись дальше.

— Теперь, Сережа, слушай внимательно! — негромко и жестко обратился Анохин к Татаринову. — И действуй решительно! Сейчас мы с тобой мило попрощаемся, пожмем друг другу руки. Ты сразу перейдешь на другую сторону и пойдешь назад. Навстречу тебе будет идти старикан, дряхленький такой, но он нас с тобой переживет. Борода и волосы у него фальшивые, но трость и револьвер с финкой настоящие… Иди навстречу спокойно, не смотри на него, поравняешься — сходу бей! Бей сильней, сбивай с ног, наваливайся на него, зови орлов своих. Один ты, Сережа, с ним не справишься… Не собьешь сразу с ног, он тебе мигом тростью череп расколет. Это опаснейший преступник!.. Имей в виду, у него могут быть документы сотрудника НКВД, он может кем угодно прикинуться!.. Кстати, в Тамбове Маркелин арестован, за ним еще не один человек пойдет. Чует мое сердце, что нам с тобой скоро придется в Тамбове служить! Но это к слову, давай, Сережа, действуй быстро и решительно. — Анохин улыбнулся, остановился, протянул руку для прощания и еще раз предупредил: — Не оглядывайся! — Попрощался и тем же шагом пошел дальше к своему дому, вслушиваясь, что происходит сзади. Он, казалось, превратился в одно большое ухо.

Сначала слышал удаляющийся шелест шагов по листьям, потом глухой удар, стук о камни упавшей тяжелой палки, вскрик Татаринова: — Ребята, сюда! — Топот сапог по камням. Анохин повернулся и тоже бросился к катающимся на тротуаре Татаринову и старику. Он видел, как дедок ловко сбросил с себя Сергея так сильно, что он отлетел от него метра на три, покатился по земле. Но тут подоспели два опера, не дали подняться старику, навалились на него. Он яростно сопротивлялся, силен был, долго не давал скрутить руки. Только вчетвером с ним справились.

— Хорош старикашка! — тяжело дыша, хрипло, с восхищением выговорил, двинул бровями Татаринов и сорвал с его головы седой парик. — Как он меня ловко киданул! Я думал, через забор перелечу!