Эликсир вечной молодости - Ирина Арбенина

— А я могу! — сказала Светлова. — У меня уже нет правил. При наличии стольких трупов все правила куда-то испарились! Осталась только целесообразность.

Но непреклонный Богул, как всегда, страшно занятый своей милицейской текучкой, все-таки уехал.

А Светлова осталась в квартире Кудинова.

Анна и Богул, по-видимому, как-то незаметно поменялись амплуа. Богул под влиянием постоянного зудения Светловой о “неевропейской дремучести, тотальном неуважении к человеку и совковом беззаконии” стал говорить о каких-то правилах. А Светлова, доведенная до точки всем, что случилось с ней за последнее время, уже стала забывать такие слова, как “уважение к правам” и “правила”, и готова была ради целесообразности на что угодно.

Это означало, по-видимому, что действительность была всесильна — она подминала под себя приезжего, с какими бы правилами он сюда ни заявлялся.

Но право же, сейчас Светлова, глядя на пьяного Кудинова, не знала, что лучше: когда человек трезв и понимает, что говорит, и не несет всякий бред, но при этом хорошо контролирует себя и, если не хочет, не проговорится!.. Или когда он вот такой: расскажет обо всем, что ни спросишь. Даже о самом, так сказать, сокровенном. Что было и чего не было!..

При взгляде на Кудинова невольно приходили на ум строчки из “Жуд-Ши” — про “три периода”.

Как там? В первом периоде опьянения теряют благоразумие и стыдливость, стараются сохранять спокойствие И воображают, что говорят правду.

Во втором делаются похожими на взбесившихся слонов и совершают безнравственные и безрассудные поступки.

В третьем теряют сознание, падают, как мертвецы, и решительно ничего не помнят.

К счастью, Кудинов еще не добрался до второго и тем более до третьего периода. Но стоило ли радоваться, что он уже достиг первого, когда воображают, что говорят правду?

— Алексей Борисович, “Огонек” вам давно принадлежит? — поинтересовалась Светлова, заставив выпить Кудинова две чашки очень крепкого кофе.

— Огонек? — Кудинов уставился на Светлову, как баран на новые ворота. — Какой еще, на хрен, огонек?

— Кафе “Огонек”. Или кафе-харчевня — как вам больше нравится…

— А-а.., кафе! Много будешь знать — скоро состаришься. А ведь не хочется, правда?

— Пока не знаю.

— Огонек, говоришь… — Кудинов ухмыльнулся. — Заметьте, как Леша Кудинов нужен — пожалуйте, Лексей, к нам на огонек… А как Леша больше не нужен — проваливай, Кудинов, никакого огонька. Жизнь — подлая штука. А все женщины одинаковы. И такие же подлые, как жизнь… И я вам вот что скажу… А может, и хорошо, что так все вышло? Я ведь…

Он наклонился к Аниному уху:

— Боюсь! Поняла? Натурально боюсь!

— Кого вы боитесь, Алексей Борисович?

— Кого… Ха-ха.., так тебе все и расскажи. Кого Алексей Кудинов боится, он никому никогда не признается, — пробормотал Кудинов.

И вдруг вскочил на ноги и заорал:

— Я боюсь? Да ты что?! Никого я не боюсь! Всех замочу, если что!

Конечно, белая глина на подъезде к “Огоньку” реально свидетельствовала о том, что Кудинов может замочить. И если не всех, то многих. Это точно.

Но, глядя на бьющего себя в грудь, качающегося и бесконечно пьяного Кудинова, Светлова мало в это верила.

Но… Анна еще раз напомнила себе: все “впечатления” от человека бывают очень обманчивыми.

Даже если этот пьяный бред — не спектакль… Вполне возможно, что в ином своем состоянии Кудинов и способен на то, во что Светловой не верилось.

В конце концов, она никогда не видела его трезвым. Возможно, в состоянии трезвости Леша Кудинов — само воплощение хладнокровия, собранности, изощренной жестокости и хитроумия!

И вообще… Гораздо более, чем “впечатления”, важны и заслуживают внимания факты.

А факты таковы: Кудинову принадлежит сверхподозрительное и уединенное в лесу заведение — кафе-харчевня “Огонек”.

На подъезде к “Огоньку” — та самая белая глина.

Кудинов — супруг сбежавшей Амалии.

— Аня! Я должна сообщить вам нечто совершенно исключительное! — Елена Ивановна остановила Аню, как всегда, ухватив за локоть. Но на этот раз ее пальцы, лежащие на сгибе Аниного локтя, были как-то слишком напряженно сжаты. Словно их свело судорогой. Можно сказать, не взяла за локоток, а практически впилась, будто боялась, что Светлова вырвется.

— Что-то случилось?

— Несомненно.

— Что же именно?

— Идемте со мной.

Туровская повела ее по коридору, ведущему к служебным помещениям.

Аня тут, в общем, уже неплохо ориентировалась. Именно здесь находилась комната Немой.

Они действительно остановились возле двери этой комнаты.

И Туровская явно подрагивающей рукой достала связку ключей и открыла дверь.

— Понимаете… Милиция уже осматривала, конечно, после ее гибели эту комнату. Но получается, правда, что они увидели не все…

— Не все?

— Да, я устроила сегодня большую уборку и… Елена Ивановна наклонилась к батарее отопления, просунула между ее ребрами тонкие, изящные пальчики и протянула Светловой блестящую вещичку.

Это снова были часы. На этот раз — дамские.

— А можно мне их взять с собой? — попросила Светлова.

— Конечно, конечно! Ведь истина должна восторжествовать!

— Спасибо.

— Вы удивлены?

— Воистину! — совершенно искренно выдохнула Светлова. — Ничего более удивительного я в своей жизни еще не видела!..

— Сергей Александрович!

Аня снова была в гостях у Кривошеева. Начала она с него просто потому, что Кривошеев находился от Рукомойска по расстоянию ближе других родственников пропавших женщин. К тому же с ним был контакт.

Если не повезет, конечно, придется беспокоить и остальных. Свиридовых… Айвазянов…

— Взгляните! Вы не узнаете эту вещь? Хозяин дома посмотрел на часы — и тут же закрыл лицо ладонями.

— Это Галины часы, — едва слышно пробормотал он.

Светлова вышла из дома Кривошеевых, мало сказать, потрясенная.

Вот и ответ, зачем Туровская бросила тень подозрения на Немую после ее самоубийства!

Хозяйка мотеля “Ночка” хотела отвести их от себя.

Тогда, за чаем, когда Аня после гибели Немой навестила хозяев “Ночки”, Елена Туровская разыграла все, как по нотам…

Задумка была, конечно, неплоха: ей надо было обвинить Марину Скворцову, но Елена слишком хитра, чтобы делать это напрямую. И вот — создала иллюзию, будто полна всяческих нелепых идей насчет “яблоньки и яблони”, свято верит в наследственность. Несмотря на то что Туровский противоречил жене и был недоволен, она — наперекор! — развила эту тему, тему причастности Немой к исчезновениям людей: “Вся в папу, а папа у девочки страдал шизофренией”.

Как будто неизвестно, что это заболевание передается по мужской линии…

А теперь еще и “нашла” в комнате Немой часы исчезнувшей Кривошеевой.

Одного Елена Ивановна только не учла в своем стремлении повесить все исчезновения людей на “дочь маньяка” Скворцову. Не учла, потому что не могла об этом знать…

Светлова уже осматривала комнату Немой.

Но тогда между ребрами батареи не было этих часов. Уж чему-чему, а осмотру помещения старинный приятель Дубовиков Аню научил! Не было там, не было этих часов! И вообще никаких часов не было!

Так откуда же взяла их Елена Ивановна? Ведь часы действительно принадлежали Кривошеевой.

Ясно, откуда. У самой Кривошеевой.

Значит, Елена?

— Мы, кстати, у Кудинова кое-что обнаружили, — сдержанно, но “с чувством”, как об очередном своем сюрпризе, сообщил Светловой Богул.

Лейтенант отказался от расспросов пьяненького Алексея Борисовича, но, как оказалось, времени даром не терял.

От “осмотра помещения”, то бишь квартиры Кудинова — скорее всего несанкционированного, — “правила” Стаса Богула не удержали.

— Что же именно вы нашли?

— А то… Следы работы со взрывчаткой.., вот что!

— Так вы думаете, что это он Осич взорвал?

— Говорю же, умелец! Золотые руки!..

— Ой, золотые! Вы уже поинтересовались у него, что и откуда взялось? И как он эти “следы” объясняет?

— Пока нет. Не хочу его вспугнуть. За Кудиновым станем следить, — пообещал Богул. — И уж если он поедет в свой “Огонек”, будем, разумеется, особенно начеку.

— Богул, это ваше “начеку” — действительно начеку? Или — как с Кикалишвили и Кудиновой? Кикалишвили вы, помнится, тоже не хотели раньше времени тревожить. Ну да Отарика хоть нашли, а Кудинову так и нет — словно в воду канула.

— Вы несправедливы, — обиженно заметил Богул. — Кстати, вы постоянно акцентируете внимание на моих промахах, а вот когда я сообщаю вам информацию, о которой вы без меня и мечтать бы не смели, вы, Светлова, принимаете это как должное. Простого “спасибо” от вас не дождешься.

— Например, Богул?

— Например, я знаю, что вы усиленно сейчас обдумываете версию Туровской. А вам не приходило в голову, что Амалия могла оговорить Туровскую? Ну, я имею в виду эти ваши с ней беседы на пленке, которую вы дали мне послушать… Так вот. Я вообще склонен думать, что ее откровения с вами насчет Елены Ивановны — это ее месть. Не смогла она Туровскую простить.