Очерки Крыма - Евгений Марков

Невольно хочется видеть в этом прибое слабые следы морских приливов. От волнения на море прибой мало зависит; случается, что в большую волну нет совсем прибоя, и, наоборот, при сильнейшем береговом прибое, остальное море спокойно.

Большой прибой очень красив. Берег, обыкновенно покрытый водою, обнажается на значительное расстояние, и вам делается видна вся влажная мозаика береговых скатов.

Прибой у крутого берега бьет одним валом, не образуя параллельных гряд, догоняющих одна другую, как это замечается у мелких берегов. Вал прибоя густой и тяжелый, грязно-бурого цвета, с пенистою гривою на хребте, поднимается иногда выше человеческого роста, и, остановившись у подошвы обнаженного ската, вдруг переламывается по всей бесконечной линии своей и тяжело рухает вниз… Кажется, что он обрывается через какой-нибудь невидимый барьер. Гул, плеск, шипенье оглушают вас; целая скатерть расплющенной воды, кружась и шипя, взбегает вверх по скату берега, обливая песок и голыши на далекое пространство. От белой сплошной пены берег кажется облитым сметаною… Быстро сбегает эта водная скатерть опять вниз, с шумом унос за собой камешки. Интересно входить в прибой в момент его перелома. У кого спина и грудь не очень церемонны, то только и может пробоваться это удовольствие. Слабогрудому может быть худо. Редко устоишь под ударом водной массы, обрушающейся на вас сверху; ноги подламываются сами собою, камни бегут из-под ног, и вы описываете такие курбеты, на которые нельзя смотреть со стороны без смеха; прибой закрутит вас, как ловко пущенный волчок, и выкинет на берег вместе со щепками и медузами. А прорвитесь сквозь барьер прибоя, будете себе спокойно плавать по неподвижной поверхности. Когда смотришь на сильный прибой с прибрежной горы и можешь окинуть одним взглядом все входящие углы боевой линии берега, все эти бастионы, образуемые мысами и заливами, то движение прибоя кажется энергическим штурмом огромной армии, которая дружным, развернутым строем бросается разом на всю линию укреплений.

Гром и стон падения прибоя и несмолкаемая дробь катящихся голышей еще более увеличивают сходство; а белая пена, дымящаяся и клубящаяся вдоль всего берега, — совершенный дым канонады…

Веселее всего плыть по морю в довольно крупную волну в компании надежных пловцов. Вы несетесь на хребте кого-то живого, упругого и сильного; под вами проносятся и ныряют какие-то влажные чудовища, неуловимые, неудержимые. Ничто не покоряется вашей воле; распущенные, бешеные стаи, очертя голову, перегоняют друг друга, и вы — хотите, не хотите — неситесь с ними.

Вот вздох моря вскинул вас высоко, как на качелях; вы повисли на макушке волны, мгновенно создавшейся, одно мгновение существующей и в одно мгновение исчезающей. Под вами и пред вами недра моря распахнулись глубокою черною лощиною. С приятным замиранием сердца вы стремглав падаете в нее легко и неслышно, будто скатились с английской горки; не успели очнуться внизу, уже вас опять взнесло на гребень дрожащего, прозрачного холма, и оттуда открылась опять ожидающая вас внизу разинутая пасть моря, и вы опять скользите вниз, опять на горе, опять в лощине, пока не прибьет вас к каменистому берегу.

Тут нет никакой опасности; она воображается только людям, не пробовавшим плавать в волну. Вас не заливает, не обдает, если вы хоть немного искусный пловец. Вы только послушно следите за всеми изгибами морской поверхности, оставаясь постоянно выше ее, внизу ли вы, вверху ли, — все равно. Одно только скверно в таком купании: голова кружится, как от корабельной качки.

Х. Поход на Кастель

Утренняя прогулка. — Стены и циклопические постройки Кастели. — Легенда о царице Феодоре. — Вид с Кастели. — Кратер. — Цикада. — Афонский пустынник. — Камыш-бурун.

Славно вставать рано. Только четыре часа; солнце, хотя над морем, но еще без огня. Даже деревья еще спят. Всюду тени, всюду роса; что уже живет, то еще живет в полусне, не владея еще собою.

Оттого такая поразительная тишина. Коровы у дойника молча оглядываются, ожидая доенья, и не мычат. Птицы еще не поют, да тут нет и птиц. Мы идем, нагруженные сумками, вооруженные палками, холодною лесною тропинкою, через горы, к горе Кастели.

Никому не говорится, но всем хорошо в этой зеленой, безмолвной степи. Изредка испуганно переползет дорогу и спрячется в лесу проворная змейка, с хорошенькою и злою головкою, вся в сером кружеве. Есть женщины, такие же красивые, такие же опасные. Кастель стоит так близко, когда смотришь на нее из окна. А гора за горою перелезается, одна выше другой, а она все еще далека и высока по-прежнему. Когда начинается подъем на нее, море видно хорошо и широко. Дорожка каменистая, усеянная обломками, вся в лесу. Тут кругом, впрочем, лес, куда ни пойди; сама Кастель в лесу с пяты до макшуки. Этим она отличается от старейших великанов, своих соседей, Бабугана, Чатыр-дага, Демерджи, на которых пояс лесов кончается ниже макушки. Дорожка скоро кончается. Теперь надо ползти вверх; камни скользят и обрываются; если бы не деревья, — не влезть бы. Но зато деревья держат больше, чем бы нужно. Тут есть прекрасный куст держи-дерево, с длинными колючками, которые не любят выпускать того, что в них раз попало. Сам куст очень красив; я уже говорил, что им обросли все скалы морских берегов, вместе с бальзамическим тамариском, худосочным дубняком и какою-то другою колючею породою, вроде береста.

На горе к ним присоединяется колючий шиповник, колючий терновник и колючий боярышник.

Если еще прибавить, что три четверти растений, растущих на глинистых камнях, тоже колючки, то нельзя будет не сознаться, что семья горных колючек достаточно для того, чтобы сделать горный путь любопытному туристу буквально тернистым.

На полугоре змеи уже не попадаются, зато бесконечное множество самых маленьких ящериц; особенно красива медяница, зеленая как ярь и золотистая как бронза.

Удивленные шумом шагов, они выбегают из-под камней и с быстротою полета спасаются под другие камни. Трава долго остается погорелою и желтою, несмотря на подъем; от этого еще пуще скользит нога; деревья становятся крупнее и разнообразнее, по мере движения вверх, видно, здесь их не так легко достает татарский топор. Впрочем, и их рубят сильно.

Часто встречаешь ровненькие дубки, без веток, скаченные сверху, и видишь на глинистой почве борозды, ими оставленные. Эти постоянные скатывания бревен также немало сглаживают неровности склонов и затрудняют путь.

Лезть на Кастель долго и очень трудно. В первой половине своей она едва не отвесна; отдыхать надо часто. Сумки с бутылками и провизией немало обременяли нас. Немного выше половины горы, там, где склон из очень крутого делается покатым, лежат широким и длинным поясом развалины стены, окружавшей когда-то гору Кастель.