Сестры-близнецы, или Суд чести - Мария Фагиаш

Однажды ночью в марте Алекса проснулась от стука одной из оконных ставень. Весь день с северо-востока дул штормовой ветер, деревья вырывало с корнем, у многих домов были снесены крытые соломой крыши. В каминах завывало, в комнату врывались потоки ледяного воздуха. Не помогали ни рулоны из марли между рамами, ни тяжелые портьеры.

Это было незадолго до полуночи. Фрейлейн Буссе, с нетерпением ожидавшая каждый номер «Ежедневного обозрения», где печатался роман с продолжением, легла пораньше в постель, девицы, наведя порядок на кухне, спали в своем закутке за прачечной. Ержи спал в хлеву. Дмовски — в каретном сарае.

Стук оконных ставень доносился снизу, из пустого бального зала. Алекса так и не смогла заснуть. Она включила свет и увидела, что кровать Ганса Гюнтера была пуста. Значит, он все еще работал у себя в кабинете. Алекса спустилась по лестнице. Она не хотела ему мешать и решила сама попробовать закрепить ставень. Но когда она из прихожей вошла через широкую дверь в зал, на нее хлынул поток ледяного воздуха. Зал уже несколько недель не отапливался. В темноте она не могла отыскать выключатель. Ставень меж тем стучал все чаще и громче. И тогда она решила попросить Ганса Гюнтера его закрепить. Из-под двери кабинета пробивался свет. Позднее она не могла вспомнить, постучала ли она в дверь или просто зашла.

Комната была слабо освещена, горела лишь одна свеча, стоявшая на письменном столе. В первый момент ей показалось, что две переплетенные нагие фигуры, чьи огромные тени видны были на белой стене, заняты какой-то борьбой. Пламя свечи заметалось от ворвавшегося в открытую дверь ветра. Алекса стояла, остолбенев, не в силах пошевелиться.

Дмовски первым заметил Алексу и зло посмотрел на нее. В комнате воцарилась тишина. Ганс Гюнтер, облокотившись на локоть, повернулся в ее сторону. В отблесках свечи его лицо напоминало мертвенную маску.

— Что тебе надо? — глухо спросил он.

— Оконный ставень в бальном зале… — Голос ее оборвался. Алекса разразилась истерическим смехом, резко повернулась и выскочила из комнаты. Не включая свет, она взлетела по лестнице вверх. Позднее Алекса задавалась вопросом, не искала ли она спасения в темноте. Она забралась в кровать и укрылась с головой одеялом. Когда в спальню пришел муж, она не могла сказать. Он включил ночник и разделся, медленно и методично, как всегда. На этот раз поцелуя со словами «спокойной ночи», само собой, не было. До сих пор этот ритуал неуклонно соблюдался, и даже тогда, когда она уже спала.

Какое-то время он ворочался с боку на бок. Услышав его равномерное дыхание, Алекса поняла, что он уснул. Sang froid[25] мужа привело ее в удивление. Это было нечто большее, чем sang froid, это было ужасно, бесчеловечно, грубо, это означало абсолютное безразличие к тому, что он причинил ей такую боль.

Внезапно ее охватил дикий, убийственный гнев. Пять лет, пять безвозвратно ушедших лет ее жизни были растрачены напрасно. Она поражалась теперь своей наивности. На какое чудо она еще надеялась после процесса и показаний капрала Зоммера? Существовали разве хотя бы какие-то предпосылки или возможности завоевать его снова?

Алекса включила ночную лампу и посмотрела на спящего мужа. Раньше вид этого загорелого юношеского лица вызывал у нее материнскую нежность, но с этим было покончено. Чудо, на которое она надеялась, не произошло. Ее прекрасную грудь, тонкую талию, ее зовущие бедра он предпочел крестьянскому телу какого-то Боллхардта, сучьему шарму Зоммера и наглому цыгану Дмовски.

Свинцовая усталость охватила ее, и Алекса забылась тяжелым сном. Когда она проснулась, было утро, серое и зимнее. Кровать Ганса Гюнтера была пуста. Он, как и обычно, тихо встал, оделся и ушел в казарму.

Глава XIII

Первого марта Николас переехал на Бендлерштрассе. К этому его подвигнул назойливый интерес квартирной хозяйки к его личной жизни. Создалось впечатление, что даже его почта не оставалась нетронутой. На Бендлерштрассе он арендовал весь второй этаж. Владельцы дома, отставной генерал и его жена, оба за девяносто, жили на первом этаже, и в их комнатах за последние полвека ничего не менялось. Они были дедушкой и бабушкой барона Зорга, женатого на сестре графа Новакова, той молодой женщине, которую Николас практически считал агентшей своей шпионской сети. Через ее мужа барона, гофмаршала наследного принца, они имели доступ к ближайшему кругу дам семейства Гогенцоллернов. Уставшие от утомительных посещений больниц, школ и сиротских домов, от освящения кораблей и еще больше от необходимости всегда олицетворять женскую добродетель, они находили отдохновение в болтовне. Эта болтовня позволяла баронессе Зорг так же беззаботно собирать ценную информацию, как собирает какой-нибудь мальчишка сливы в соседнем саду. Ей нужно было только слегка потрясти дерево, и вот уже, словно дождь, проливалась сочная, сладкая болтовня.

Одной ненастной мартовской ночью Николасу пришлось убедиться, что деятельность молодой баронессы не ограничивается предписанной ей территорией прусского двора.

У него еще не было все обустроено в новой квартире на Бендлерштрассе, и он как раз приводил в порядок свою библиотеку, когда около полуночи в дверь позвонили. Его экономка и денщик давно уже спали. Поэтому он открыл дверь сам и увидел перед собой баронессу Зорг.

— Какой чудесный сюрприз! Заходите, пожалуйста. — Тут он заметил, что был без пиджака. — Простите меня, мой китель в спальне.

Баронесса удержала его за руку.

— Оставьте его там. Сейчас не до соблюдения приличий.

Она была довольно привлекательной женщиной, не достигшей еще тридцати, но уже теряющей девичью стройность. Последствия родов и чешская кухня были причиной появления ее круглых форм. Она была блондинкой с усыпанным веснушками лицом, на котором голубые, с широким разрезом глаза, казалось, с детским удивлением смотрели на мир. Благодаря этому невинному взгляду ей зачастую удавалось получать ценнейшую информацию.

Руки Николаса от возни с книгами были в пыли.

— Ну хотя бы руки я могу помыть?

— Оставайтесь здесь и послушайте, наконец, меня. Я должна вам кое-что сказать. Простите, что я потревожила вас в такое позднее время, но так безопасней.

— Это зависит от того, что за опасность вы имеете в виду.

Она пропустила мимо ушей его банальную шутку.

— У меня есть для вас секретное сообщение. Вы встречались с князем Ойленбургом во время его последнего приезда в Берлин. Вы единственный человек, не считая родственников, с которым он захотел видеться.

— Так сообщение идет от князя? — Николас начал терять терпение. — Баронесса, давайте не играть в прятки и перейдем к делу.

— Я пришла по поручению графа Меттерниха. Конечно, это вас удивит.

Для Николаса действительно это было полной неожиданностью.

— Какого Меттерниха?

— Пауля Меттерниха. Немецкого посла в Англии.

Он недоуменно покачал головой.

— Ну, знаете ли, нужно сказать, что… Что же нужно Меттерниху от меня?

По глазам баронессы было видно, что она получает удовольствие от встречи.

— Ойленбург на днях уклонился от приглашения кайзера. Вы должны его уговорить не отказываться от встречи.

— Я? Почему именно я?! Почему бы не заняться этим самому Меттерниху? И почему для него так важно, чтобы Ойленбург встретился с кайзером?

— Меттерниха пугает реакция англичан на увлечение кайзера строительством военного флота. Складывается впечатление, что это все приведет к войне. Вильгельм окружен одними лизоблюдами, способными только бить в ладоши, когда он хвастается, сколько крейсеров он построит, чтобы обогнать Англию. Только Ойленбург может убедить его свернуть с этого опасного курса.

— Боюсь, князь не захочет этого. Он совершенно отстранился от политики. Он устал и просто изнурен болезнью.

— Однако он должен это сделать, должен. Это абсолютно необходимо.

Ее рвение начинало его озадачивать.

— Вы начинаете меня удивлять, баронесса. Я думал, что ваша обязанность информировать нас, какие из отпрысков Гогенцоллернов ведут себя, по оценке их воспитателей, хорошо или плохо, а теперь вы приходите ко мне с известием от немецкого посла при дворе Сент-Джеймс. Я ничего против этого не имею, вы же по замужеству немка. И все-таки должен вас спросить: кто вы, собственно? Наши «уши» при дворе кайзера или их курьер? Или то и другое?

Она нервно рассмеялась.

— Вас послушать, так действительно звучит жутко. Можно подумать, что я какой-то агент или даже двойной агент. Само собой, и в наших кругах есть некоторые, которые состоят на службе пресловутого Охранного отделения.

— Ну, вы, конечно, нет.

— Что вы, что вы. Только не для русских! Но вернемся к послу. Меттерних считает, что кайзер играет в игру, которую только он один считает игрой. Он раздувает свой флот, думая этим рассердить своего дядю, но военные корабли — это не фигурки из майснеровского фарфора, которые хранят под стеклом. Военные корабли должны быть использованы прежде, чем они устареют. Кайзер ставит англичан в сложное положение, адмирал Фишер уже носится с планами превентивного удара.