Лед и вода, вода и лед - Майгулль Аксельссон

Стыд. Больше от этого слова увернуться не удастся. Придется признать. Она стыдилась своего сына. Стыдилась самого его существования. Сбежала от него. И боялась его, потому что это сын Йоргена. И только теперь, когда Бьёрну уже девятнадцать лет, до нее это дошло. И она закрыла лицо руками, прячась от себя самой, пока волны стыда накатывали на нее, одна за другой.

— Господи, — глухо простонала она. — Господи!

— Here?[27] — спросил Бьёрн, когда такси остановилось около секционного дома из красного кирпича.

— Here, — ответила Кэролайн.

Повернувшись к нему, она улыбнулась такой притягательной улыбкой, что у него закружилась голова, и на какой-то миг он замер, пораженный, что человеческое существо может быть таким красивым, таким шелково-нежным, таким душистым…

— Please,[28] — сказал он. — Не уходи. Не оставляй меня.

Она рассмеялась:

— Please what?[29]

Это он перешел на шведский. И хорошо, наверное, ведь он не хотел, чтобы она узнала и поняла.

— Мы сможем увидеться завтра? — спросил он вместо этого по-английски.

Она улыбнулась шире:

— Сможем, конечно… Ведь мы уже договорились.

— А потом ты могла бы приехать в Швецию, я пришлю…

Она поцеловала его в щеку:

— Посмотрим. Поговорим об этом завтра.

Пытаясь справиться собой, он взял ее правую руку в свои и поцеловал кончики ее пальцев.

— До встречи, — сказал он.

— Да, — сказала она. — До завтра.

И вот она выскользнула из машины и поднялась на три ступеньки одного из парадных.

Путь обратно был длинным и приятным. За окнами машины было темно и очень тихо. Таксист казался тенью, широкой тенью, он не произнес ни слова, пока они снова не очутились в центре и вокруг не засверкали городские огни.

— «Стрэнд-Палас», вы сказали?

— Да, — сказал Бьёрн.

— Прекрасный отель.

— Да.

— Роскошный.

Наступило молчание, потом Бьёрн подался вперед и схватился за спинку переднего сиденья.

— Простите, а тот район…

Он слышал, как по-мальчишески звучит его голос. И таксист это услышал, это чувствовалось по интонации, с которой он ответил:

— Где та девушка живет?

— Да, что это за район?

Таксист пожал плечами:

— Трудно сказать, на сегодняшний день. Раньше я сказал бы, что это обычный район, где живет средний класс, а теперь… Толком даже не знаю.

— Ага…

Таксист сбавил скорость.

— Там часть домов перестроили. Сделали там квартиры, маленькие квартирки для молодежи…

Бьёрн не удержался:

— Думаете, она в таком живет?

Таксист снова пожал плечами.

— Не имею представления, — сказал он. — Но она очень ничего. Просто очень!

— Уу! Lover Воу![30]

Бьёрн оглянулся — он стоял у стойки администратора. Ключ от номера уже лежал на ладони. Буссе как раз вышел в фойе, он брел, чуть покачиваясь, а Пео, шедший следом, вытянул руку вперед и держал ее в паре сантиметров от его спины.

— Вернулся все-таки, — произнес он, обращаясь к Бьёрну.

— Ну да, — сказал Бьёрн. — А остальные где?

— А хрен их знает, — сказал Пео. — Мне как-то насрать. Мне спать пора.

Буссе отступил вбок и проговорил заплетающимся языком:

— Но какого хрена…

Пео глянул на него:

— И ему спать пора.

Бьёрн, подняв брови, кивнул в сторону Буссе:

— Может, помочь?

— Ну давай, — сказал, поколебавшись, Пео. — Спасибо.

Буссе плюхнулся на красный диван, пока Пео брал ключи, и закатил глаза, но тут Бьёрн наклонился над ним и сказал:

— Пошли. Пойдем наверх.

Буссе захлопал глазами, потом самостоятельно поднялся, встал перед Бьёрном, положил руки ему на плечи и с трудом выговорил:

— Как ты, бля, только умудряешься?

Бьёрн улыбнулся:

— Что умудряюсь?

— Да всех телок. Как ты, бля, умудряешься?

Улыбка Бьёрна погасла.

— Не твое собачье дело, — тихо проговорил он. — Совершенно не твое собачье дело.

Сквозь лед

~~~

— Андерс, — говорит Ульрика. — Есть минутка?

Он поднимает голову и в следующий миг смотрит ей прямо в глаза. Внезапная мысль прорезается в мозгу. Ульрика есть! Она существует на самом деле! Он улыбается. Просто не может не улыбаться. У нее карие глаза. Взгляд серьезный и совершенно открытый, без притворства.

— Выпейте кофе, — говорит он и выдвигает соседний стул. — Роланд как раз собирался рассказывать…

— Потом, — отвечает она. — Думаю, вам лучше подняться к себе. Прямо сейчас. Немедленно.

Только теперь до него доходит, что ей, видимо, нужна его помощь. Андерс поднимается и молча кивает оставшимся за столиком. Ульрика идет короткими быстрыми шагами через кают-компанию и начинает говорить, едва они выходят в коридор, но так тихо, что приходится наклониться, чтобы расслышать.

— Эта Сюсанна…

Ульрика умолкает, и ему вдруг хочется обнять ее, но в последний момент он удерживается.

— Да?

— Ее вырвало. Около лаборатории.

— Морская болезнь?

Ульрика смотрит на него:

— Нет. Ведь качки никакой нет.

Он чувствует себя дураком. Она права. Никакой качки нет, но он судорожно ищет какой-нибудь довод в поддержку своей реплики.

— Недавно насосы включали. Некоторых от этого укачивает.

Ульрика кивает. Пожалуй. Есть люди, которых укачивает, когда судно начинает переваливаться с боку на бок, чтобы расколоть самый крепкий лед.

— Нет, по-моему, что-то другое. Она кажется немножко…

— Немножко что?

— Странной.

Ага. Значит, нервы, тут же думает он, но сразу спохватывается. Врачу следует сохранять непредвзятость.

— Где она?

— На передней палубе, — говорит Ульрика, — около лаборатории.

Она сидит на палубе, поджав ноги и оперев голову о колени. На секунду Андерса охватывает раздражение, и он уже хочет сказать ей, чтобы встала немедленно, чтобы не сидела в тонких джинсах на ледяной палубе, и указать на то, что у женщин есть причина беречь малый таз от переохлаждения, и эта причина называется «цистит», — но тут же видит, как Ульрика опускается на корточки возле Сюсанны и кладет ладонь ей на голову. Простой жест, но исполненный такой нежности, что раздражение исчезает, и он растерянно стоит рядом. Волосы Сюсанны распущены и упали на лицо. Она босая. И без куртки, только в тонком синем свитерке. А чуть в стороне виднеется ее рвота. Андерс тоже опускается на корточки.

— Здравствуйте! — говорит он. — Ну, что такое?

Она что-то бормочет, он не может расслышать что.

— Вы можете на меня посмотреть? — спрашивает он.

Она что-то отвечает, но ему не слышно. Он кладет ладонь ей на лоб — ледяной и влажный — и осторожно приподнимает ей голову. Мгновение она смотрит на него, потом медленно закрывает глаза. Он убирает руку.

— Надо отвести ее внутрь, — говорит Андерс Ульрике.

Ульрика кивает и подхватывает Сюсанну под правую руку. Андерс берется за левую. Им удается почти поставить ее на ноги, но тут она легким движением выворачивается у них из рук и снова опускается на палубу.

— Не хочу… — говорит она.

Андерс и Ульрика переглядываются, потом нагибаются и снова хватают ее за руки и тащат.

— Надо, — говорит Ульрика.

Сюсанна очень бледная. Нос покрылся бисерными каплями пота.

В коридоре она становится более покладистой, начинает идти, хоть и маленькими шагами и полузакрыв глаза.

— Мне просто стало плохо, — объясняет она, когда они уже вошли в медпункт. — Теперь все в порядке.

Андерс смотрит на нее. Не похоже, что все в порядке. Совсем даже. Она по-прежнему в испарине и совсем бледная. Правая рука чуть дрожит, на груди пятна от рвоты.

— Но я все равно должен вас осмотреть, — говорит он. — Если не ради вас, то для себя самого. Садитесь.

Он проводит ладонью по кушетке, и она садится, но в этот момент обнаруживает пятна на груди.

Со звуком «буэ» она стягивает свитер. Мгновенное движение, но достаточное для того, чтобы ее щеки порозовели. Потом она, словно опомнившись, моргает несколько раз, смотрит сперва на Андерса, потом на Ульрику, потом тыльной стороной руки вытирает нос. У нее черный лифчик, а кожа на животе совсем белая. Как будто там никогда не было загара.

— Меня стошнило?

Ульрика улыбается ей, но ничего не говорит. Андерс кивает:

— Да. Позвольте взглянуть вам за ухо.

Она поднимает руку вверх и проводит за ухом.

— Пластырь на месте.

— Да, но…

Она смотрит на него и, похоже, решает прекратить сопротивление, ее рука скользит мимо уха и только приподнимает волосы, Андерс наклоняется и ковыряет пластырь пальцем, сам не зная зачем.