Игра в ошибки - Алиса Поникаровская

— Вы к кому? – перегородил Лиане путь дюжий охранник.

— Я… – растерялась было Лиана, но тут из-за второй двери, ведущей непосредственно в помещение клуба, высунулась взъерошенная голова Митьки.

— Эта девушка в списках приглашенных от Ампиры.

— Ваша фамилия?

Лиана назвалась, и охранник зашелестел бумажками. Найденная в списках фамилия его удовлетворила. Он протянул Лиане картонную карточку гостя и кивнул:

— Проходите.

— Мить, я не поняла… Приглашенные от кого?

— Потом, – отмахнулся Митька. – Пойдем, у меня там столик занят!

Внутри клуб выглядел тоже очень впечатляюще. Каменные стены, напоминающие средневековый замок, головы волков, застывших в последнем предсмертном оскале, фотографии несущихся по дороге байкеров, огромные колонны и тяжелые деревянные столы с длинными скамьями. Над двумя колоннами по центру зала – две черные, огромные, пустые клетки. Лиана тут же вспомнила какой-то фильм про викингов, который смотрела когда-то в далеком детстве. Такие же викинги сейчас сидели за этими столами. Только вместо звериных шкур на этих длинноволосых великанах были кожаные штаны и проклепанные косухи с безумным количеством сверкающих молний. Над небольшой сценой в глубине зала зигзагами кружились неоновые лучи.

Митька уселся за столик перед самой сценой. На столе потела водка в хрустальном графине, вразброс стояли массивные кружки с пивом и несколько тарелок с разнообразной закуской – от хрустящих соленых огурчиков до дымящихся креветок.

— Садись, ты успела как раз во время. Сейчас все начнется. Что пить будешь? – радушно предложил Митька.

— Водку, – сказала Лиана.

Митька налил водки себе и ей.

Лиана опрокинула в себя рюмку, все внутренности словно обдало огнем, она запоздало вспомнила, что практически ничего сегодня не ела, бросила в рот маленький, словно игрушечный огурчик и закурила сигарету.

— Может быть, ты все-таки объяснишь мне, что именно тут происходит?

— Презентация первого альбома моей любимой девушки, – гордо сказал Митька.

— Что? – Лиана чуть не поперхнулась дымом. – Я не ослышалась? У тебя наконец-то появилась любимая девушка? Из всего количества бродящих по перекресткам этой огромной Вселенной принцесс ты наконец-то сумел выбрать одну-единственную? Митька, я не верю!!! А как же Казанова, дон Жуан и иже с ними? Как же твоя философия о том, что нет некрасивых женщин, а есть нерасторопные мужчины, как же твое желание оделить любовью всех, не взирая на возраст и социальное происхождение? Неужели нашлась дама, которая сразила сердце гениального любовника всех времен и народов наповал? Покажите мне эту женщину! Я хочу видеть этого человека!

— И на старуху бывает проруха, – притворно вздохнул Митька в ответ на ее тираду и театрально развел руками.

По сцене покатились клубы дыма, в зале резко погас свет.

— Смотри! – толкнул Митька Лиану и застыл, подавшись вперед всем корпусом, словно боясь пропустить хоть одно мгновенье из того, что сейчас будет происходить.

Всполохи света – короткие, похожие на фотографические вспышки, – превратили сцену в вереницу застывших стоп-кадров. Каждая картинка отличалась от предыдущих неуловимым изменением поз стоящих на сцене людей, каждая картинка жила своею, отдельной жизнью, но в то же время закономерно продолжала предыдущую и готовила к последующей. Стоп-кадры менялись с невероятной быстротой, втянуться в их ритм поначалу было сложно, но через несколько секунд их завораживающая, стремительная смена стала единственным смыслом, воронкой, в которой исчезло все, что окружало и мучило в повседневном мире. Хотелось только одного – чтобы этот нескончаемый, дикий ритм не уменьшался, чтобы бесконечно продолжался этот хаос света и тьмы, чтобы фигуры, летающие по сцене выдержали, выдержали и не упали, ведь тогда вместе с ними упадешь и ты…

Лиана чувствовала, как дрожит вокруг нее воздух, и все люди, сидящие рядом с ней в этом зале, думают и ощущают только одно: еще, еще, еще!!! В самый пик этого безумного мелькания, когда уже стало казаться, что все кругом вот-вот взорвется, не выдержав навязанной скорости, сцена озарилась ровным красным светом, лишь в центре, в белом световом круге, обнимая двумя руками микрофон, искусно имитированный под факел, стояла девушка.

Безумная музыка в ту же секунду стихла, девушка открыла рот и запела акапелло.

Низкий, хриплый голос завораживал настолько, что Лиана не сразу поняла, о чем она поет, не сразу услышала осторожно вступившие инструменты, не сразу смогла ее рассмотреть. А посмотреть было на что.

Затянутая в черную кожу, украшенная лавровым венком и какой-то военной атрибутикой времен Наполеона, в высоченных массивных ботфортах на огромной подошве, абсолютно неподвижная, солистка скорее напоминала архитектурное изваяние имперского стиля. Живым оставалось только лицо. По нему, неуловимо сменяя друг друга, скользили то горечь, то гнев, то радость, то обида, то смех, то страдание. Маски меняли друг друга с тем же поразительным, стремительным ритмом, в котором до этого возникали стоп-кадры.

«Ампир – стиль в архитектуре и искусстве трех первых десятилетий XIX века, завершающий эволюцию классицизма. Ориентируясь на образы античного искусства, ампир включил в их круг художественное наследие архаической Греции и имперского Рима, черпая из него мотивы для воплощения величественной мощи и воинской силы; монументальные формы массивных портиков, военную эмблематику в архитектурных деталях и декоре – дикторские связки, воинские доспехи, лавровые венки, орлы… – давно забытое архитектурное прошлое услужливо выловило из памяти Лианы подходящую цитату. – Вот почему Ампира… Удивительно точное определение… Интересно, это сознательное определение или случайное совпадение? Хотя, вряд ли, в шоу-бизнесе, как правило, случайных совпадений не бывает…»

Девушка пела о том настоящем, что существует внутри каждого человека, что заставляет каждого человека по-настоящему жить: плакать и смеяться, страдать и любить; о страхах, которые прячутся глубоко, на самых задворках нашего подсознания: о драконах, пожирающих душу, о чудовищах, раздирающих сердце; о маленьком ребенке, живущем внутри каждого человека, о ребенке, загнанном в угол и наказанном неизвестно за что, которому страшно и больно в стране этих безумных взрослых догм и навязанных правил игры… Было странное ощущение того, что ты на самом деле давно все это знаешь, только почему-то никогда не находишь нужным облекать это знание в слова, или, может быть, просто боишься… А теперь, когда все это прозвучало вслух, ты можешь подписаться под каждым словом, потому что абсолютно то же самое много раз шептало тебе твое сердце…

Лиана перевела дух только тогда, когда объявили перерыв, и солистка скрылась в гримерке за сценой.

— Где ты ее нашел? – повернулась Лиана к Митьке. – Это же…это же… Я много разной музыки слышала в своей жизни, но сейчас у меня просто нет слов…

— Понравилось? – самодовольно спросил Митька.

— Еще как! – искренне отозвалась Лиана. – Кто она? Откуда?

— Я с ней на одной тусовке познакомился. Увидел – и… пропал. Хотя вокруг нее такая толпа воздыхателей крутится… Я пойду к ней, не скучай, мы сейчас подойдем, – Митька поднялся из-за стола и тоже исчез за сценой.

Лиана задумчиво налила себе водки. Тот шквал эмоций, который сейчас бушевал внутри нее, нельзя было описать словами. Огромный, колючий ком из обрывков воспоминаний, каких-то фраз, стоп-кадров изображений, круговерти людей, картинок, звуков; ее переполняла необычайная эмоциональная сила – ощущение того, что рано или поздно весь этот шквал уляжется, и душа, словно море после шторма, выбросит на берег ненужные ей детали – обрывки водорослей, остовы кораблей, останки корабельной роскоши, неутешность воспоминаний, непонятность отношений, и останется только гладь – ровная, чистая, спокойная гладь души, над которой ярко засияет послештормовое солнце…

— Это и есть та самая Лиана? – раздался хриплый голос над ее ухом.

Ампира по-хозяйски расположилась за столом, закинула ногу на ногу. Митька суетливо схватился за графин с водкой.

— Дима, – в голосе Ампиры скользило неприкрытое раздражение. – Ты же знаешь, что я пью только виски…

Лиану резануло это брошенное – Дима. Сколько она помнила себя с самого начала знакомства с Митькой, – никто никогда не называл его Димой. Митей, Митькой, Митяичем, даже Митричем, но только не Димой. Как все поэты он был очень чувствителен, и ему почему-то страшно не нравилось это звукосочетание по отношению к его собственной персоне. Лиана внимательно вгляделась в сидящую напротив девушку. Из-под искусно нарисованной белой маски выглядывали странно знакомые черты. Почему-то неожиданно вспомнился зеленый портрет девушки с огромными, серьезно смотрящими глазами, без улыбки, с длинными прямыми волосами, чуть угадывался бледный, едва намеченный рот, что придавало лицу выражение безграничной тоски. А вокруг лица была трава. Трава и только что распустившиеся листья. Это было так давно…