Мещане - Алексей Писемский

- Вы в деревне живете? - спросил Бегушев: он давным-давно не видал Долгова.

- Жил было в деревне, - отвечал тот, - хотел настоящим фермером сделаться, сам работал - вон мозоли какие на руках натер! - И Долгов показал при этом свои руки, действительно покрытые мозолями. - Но должен был бросить все это.

- Отчего?

- Семья подросла! Семью надо было воспитывать.

- А велика?

- Слава богу, четыре сына и три дочери; но средства очень ограниченные... Мне бы весьма желалось приехать к вам и побеседовать, знаете, этак по душе, как прежде беседовали.

- Приезжайте! - сказал Бегушев.

Снова явившийся граф Хвостиков прервал их беседу.

- Надо ужинать идти!.. Наши знакомые отправились!.. - сказал он с ударением.

Бегушев понял его и поднялся с своего места.

- Пойдемте, поужинаем вместе! - отнесся он к Долгову.

- Хорошо! - согласился тот.

Когда Бегушев пришел в столовую, то Домна Осиповна, Янсутский, доктор Перехватов, а вместе с ними и Офонькин сидели уже за отдельным небольшим столом.

Граф Хвостиков тоже потребовал, чтобы и для их компании дали отдельный стол.

Когда они разместились, то мимо их прошел волосатый художник.

- Присядьте к нам ужинать! - сказал ему Бегушев, желавший его немного вознаградить за свою недавнюю сухость к нему.

Художник несколько замялся: у него ни копейки не было в кармане денег.

- Это Александр Иванович дает ужин своим друзьям!.. - поспешил ему пояснить граф Хвостиков, очень хорошо ведавший на себе эту болезнь.

Художник сел к столу.

Нельзя вообразить себе людей, более непохожих между собою, как те, которые сидели с Домной Осиповной, и те, которые окружали Бегушева: они по нравственному складу как будто бы были существами с разных планет, и только граф Хвостиков мог витать между этими планетами и симпатизировать той и другой.

Вскоре в столовой желающих ужинать все более и более стало прибывать; некоторые из них прямо садились и начинали есть, а другие пока еще ходили, разговаривали, и посреди всего этого голос Янсутского раздавался громче всех. Он спорил с Офонькиным.

- Русские женщины, уверяю вас, - самые лучшие в мире!.. - говорил он, мельком взглядывая на Домну Осиповну.

- Есть еврейки очень хорошенькие!.. - возражал ему тот с любострастной улыбкой.

- Подите вы с вашими еврейками! Особенно они хороши у нас в Виленской, Ковенской губернии: один вид их так - брр!.. (Этим сотрясением губ своих Янсутский хотел выразить чувство омерзения.) У нашей же русачки глаза с поволокою, ресницы длинные! - говорил он, опять-таки взглядывая на Домну Осиповну, у которой в самом деле были ресницы длинные, глаза с поволокой. Румянец... - натуральный, вероятно, он предполагал сказать, но остановился.

- Вероятно, во всех странах есть хорошенькие женщины и дурные! выразила свое мнение Домна Осиповна.

- Да!.. Да! - подтвердил Офонькин.

Бегушев, сверх обыкновения ничего почти не евший, исподлобья, но беспрерывно взглядывал на Домну Осиповну. Она тоже ничего не кушала и только прихлебывала несколько раз вина из рюмки. Болтовню Янсутского, который перешел уж на неблагопристойные анекдоты, она не слушала и очень часто обращалась с разговорам к сидевшему рядом с ней доктору. Хоть слова ее, почти все долетавшие до Бегушева, были совершенно пустые, но ему и то не понравилось.

Перед жареным, когда на том и другом столе было подано шампанское, Хвостиков наклонился к Бегушеву и шепнул ему:

- Я предложу тост за дам; ты встань, подойди к Домне Осиповне и выпей за ее здоровье!

- Я тебя убью, если ты сделаешь это! - произнес почти со скрежетом зубов Бегушев.

Граф Хвостиков мысленно пожал плечами: Бегушев ему казался робким мальчишкой... школьником; да и Домна Осиповна была ему странна: когда он говорил с нею в кадрили о Бегушеве или, лучше сказать, объяснял ей, что Бегушев любит ее до сих пор без ума, она слушала его внимательно, но сама не проговорилась ни в одном слове.

К концу ужина Янсутский, как водится, значительно выпил и, забыв, что он не поклонился даже Бегушеву, подошел к нему и, подпершись обеими руками в бока, сказал:

- А мы с вами, Александр Иванович, разве не разопьем бутылочку?

- Нет, не разопьем! - проговорил тот.

- Почему?

- Я не пью вина! - отвечал Бегушев.

Янсутский перед тем только видел, что он пил вино.

- Гм! - произнес язвительно Янсутский и, повернувшись на одной ноге, отправился на прежнее место.

- Шампанского! - крикнул он.

Домна Осиповна что-то негромко, но строго ему сказала.

- Не могу! Я сегодня в экзальтированном состоянии, - отвечал Янсутский.

Домна Осиповна насмешливо улыбнулась.

- А вам смешно это? - спросил ее Янсутский.

- Не смешно, а удивляюсь только! - отвечала, слегка пожимая плечами, Домна Осиповна.

- И мне тоже удивительно, - подхватил злобно Янсутский.

При всем этом разговоре доктор на лице своем не выражал ничего; он даже встал из-за стола и направился к Бегушеву.

- Начали, наконец, и вы немножко развлекаться? - сказал он ему.

- Если вы находите, что быть в этой духоте и толкотне наслаждение, так, пожалуй, я развлекаюсь!.. - отвечал резко и насмешливо Бегушев: он на доктора еще более злился, чем на Янсутского.

Перехватов после того отошел от него и стал ходить по столовой, встречаясь, здороваясь и перекидываясь словами со множеством своих знакомых.

Домна Осиповна смотрела то на него, то на Бегушева, у которого за столом начался между Долговым и молодым художником горячий спор.

- Микеланджело гигант!.. Великан!.. - восклицал Долгов, разгоряченный вином, которого обильно ему подливал граф Хвостиков.

- Я согласен, что он гигант, но не для нашего времени! - возражал ему, тоже горячась, молодой художник.

- Для всех времен и для всех веков! - восклицал Долгов. - Вот это-то и скверно в нынешних художниках: они нарисуют три - четыре удачные картинки, и для них уж никаких преданий, никакой истории живописи не существует!

- Нет, существует, - петушился не менее его художник, - скорее для таких судей, как вы, не существует школы современных художников, потому что вы ничего не видали!

- Я все видел! - закричал было Долгов и остановился, потому что Бегушев в это время порывисто встал из-за стола. Никто не понимал, что такое с ним. Дело в том, что доктор, пройдя несколько раз по столовой, подошел опять к Домне Осиповне и сказал ей негромко несколько слов. Она в ответ ему кивнула головой и поднялась со стула.

- Разве вы не со мной едете? - спросил ее громко на всю залу Янсутский.

- Нет, я еду с Перехватовым.

- Предпочтение!.. Доколотить хотите меня! - проговорил со злобою и с перекошенным ртом Янсутский.

- Не очень, я думаю, этим доколочу вас! - сказала Домна Осиповна и пошла.

Доктор последовал за ней.

Бегушев, как бы не дающий себе отчета в том, что делает, тоже шел за ними.

В той комнате, где раздают платье, он увидел, что Домна Осиповна и доктор вместе потребовали свои шубы, и затем у надетого Домною Осиповною капора, который к ней очень шел, Перехватов завязывал ленты, и она ему за это улыбалась ласково!..

Если бы Бегушев не прислонился в эту минуту к стене, то наверное бы упал, потому что у него вся кровь бросилась в голову: ему все сделалось понятно и ничего не оставалось в сомнении. Домна Осиповна, обернувшись и увидав Бегушева, в свою очередь вспыхнула, как будто ей сделалось стыдно его; с лестницы она стала спускаться медленно. Доктор следовал за ней; на лице его виден был чуть заметный оттенок насмешки. Сев в карету с доктором, Домна Осиповна вся спряталась в угол ее и ни слова не говорила. Доктор тоже молчал и только у самого почти ее дома спросил ее: "Вы, кажется, нехорошо себя чувствуете?" - "Немножко!" - отвечала она, и, когда карета, наконец, подъехала к крыльцу, Перехватов еще раз спросил Домну Осиповну: "Вы не позволите к вам зайти?" - "Нет! - проговорила она. - Я очень устала!" Доктор пожал торопливо поданную ему Домною Осиповною руку и уехал. Она же быстро поднялась по лестнице, прошла через все парадные комнаты в спальню свою и бросилась на диван.

- Маша, дай мне ножницы!.. Поскорей!.. Меня очень душит!.. - вскричала она.

Испуганная горничная прибежала с ножницами.

- Разрезывай мне платье и корсет! - продолжала задыхающимся голосом Домна Осиповна.

Горничная дрожащими руками то и другое частью расстегнула, а частью разрезала, так что платье, вместе с корсетом, спало с Домны Осиповны, и она осталась в одном белье. Накладные волосы прически Домна Осиповна своими руками сорвала с головы и бросила их.

- Ступай, оставь меня! - приказала она горничной; та, не убрав ничего, ушла.

Глаза Домны Осиповны, хоть все еще в слезах, загорелись решимостью. Она подошла к своему письменному столу, взяла лист почтовой бумаги и начала писать: "Мой дорогой Александр Иванович, вы меня еще любите, сегодня я убедилась в этом, но разлюбите; забудьте меня, несчастную, я не стою больше вашей любви..." Написав эти строки, Домна Осиповна остановилась. Падавшие обильно из глаз ее слезы мгновенно иссякли.