Искатель. 2013. Выпуск №7 - Николай Буянов

Вошел Андрей, молча положил на стол коричневый «дипломат», щелкнул цифровым замком.

Мадам Блонтэ вынула из кейса маленькую коробочку и открыла ее. Старинный изумруд на крышке медальона коротко блеснул, точно кошачий глаз в темноте: таинственно, тускло и слегка иронично.

— Гортензия советовала сразу отдать его в Национальный музей. Нужно было так и поступить. Или — утопить в реке, как принц Флоризель — алмаз «Око света». Истинно королевский получился бы жест, — мадам Блонтэ невесело усмехнулась. — Вы знаете, что этот медальон тоже имеет собственное имя?

— «Долина гераней»? — предположил Егор, уже ничему не удивляясь.

Мадам Блонтэ кивнула.

— Так называлось кладбище на острове Святой Елены, где первоначально был похоронен Наполеон. Вы когда-нибудь слышали о герцоге Энгиенском?

— Гм… — Егор поджал губы. — Боюсь показаться невежественным… Кажется, его несправедливо обвинили в заговоре против Наполеона и казнили…

Женщина снова кивнула.

— Теперь эту историю предпочитают не вспоминать. У нас во Франции культ Бонапарта, его почитают как божество, а божество по определению не совершает неприглядных поступков.

— Понимаю.

— Рядом с герцогом в ночь ареста находился слуга из обедневших дворян, его звали Анри Тюмирье. Каким-то образом ему удалось выскользнуть из окруженной усадьбы и спасти дочь герцога, маленькую принцессу Жанну-Луизу. Этот медальон герцог успел повесить на шею дочери.

— Откуда вам это известно?

— Из дневников Тюмирье. Я нашла их в семейном архиве. Конечно, чернила сильно выцвели, но кое-что я сумела прочитать…

Мадам Блонтэ осторожно открыла крышку медальона.

— Вот она, Жанна-Луиза де Конде. Ее привез на Святую Елену приемный отец… Видите ли, тот человек, Анри Тюмирье, подчинил свою жизнь двум целям: вырастить Жанну-Луизу как собственную дочь — и отомстить Наполеону за смерть герцога. Он всю жизнь следовал за Бонапартом в надежде его убить: в 1804 году перебрался из Этгенхеймй во Францию, затем приехал в Париж, долго выслеживал императорский кортеж на Елисейских полях… Конечно, это было наивно. Наполеона всюду сопровождала сильная охрана, а Тюмирье был один… Нет, у него не было шансов. Потом началась война с Россией, Наполеон отбыл в действующую армию… Анри Тюмирье ничего не оставалось, как снова последовать за ним.

— То есть…

— Он вступил в армию волонтером.

Госпожа Блонтэ снова помолчала.

— Он храбро воевал: переходил Неман в июне 1812 года, наступал на Смоленск и отступал из горящей Москвы… И знаете, дважды он оказывался совсем рядом с Бонапартом, буквально в десятке шагов. В первый раз это случилось у понтонного моста через Березину, когда французская армия отступала под ударами генерала Чичагова. Там, на Березине, Анри Тюмирье впервые имел шанс убить своего врага. Однако воспользоваться им не сумел — что-то помешало… Через несколько лет он — уже под другим именем — приехал на остров Святой Елены и нанялся в прислугу в Лонгвуд, в особняк, куда поместили Бонапарта.

Глава 16

Скала

За 182 года до финала.

Начало мая 1821 года, о. Святой Елены, Лонгвуд

Розы приучают к нежности, терпению и тишине. Я видел их каждое утро, выходя в сад, и здоровался с ними, приподнимая шляпу, прежде чем пройти в дощатый сарай за лейкой, граблями на длинной ручке и крохотной лопаточкой, с помощью которой я рыхлил почву. В этом саду, в местечке под названием Лонгвуд-хаус (ох уж эти английские названия!), было множество роз, собранных со всех уголков мира. Они прекрасно уживались друг с другом и с местными сортами — благодаря мягкому климату и исключительно плодородной почве. Плодородную почву сюда свозили с улусского кладбища, расположенного в двух милях к западу, — я узнал об этом через несколько месяцев после того, как получил должность садовника.

Я уцелел — непонятно как и зачем, когда целый мир вокруг, поглощенный прошедшей войной, рухнул и рассыпался в прах. И уже под новым именем — Люсьен Жизак — отправился в Фуа, в пассажирском дилижансе, что отправлялся раз в три дня с Почтовой площади маленьком городке Эльзасе на севере Франции. Коли уж человек, оставивший мне имя в наследство, когда-то жил в этом городке, то и мое путешествие (я надеялся, последнее) просто обязано было начаться там же…

Наш дом я разглядел издали. А подойдя поближе, увидел во дворе незнакомого мужчину — лет пятидесяти, худого и успевшего загореть до черноты (весна в этом году выдалась ранняя и жаркая), в рабочей рубахе и соломенной шляпе, которую он носил на крестьянский манер, полями вниз. Он сидел на деревянном чурбаке, смолил трубку и очищал от земли мотыгу.

Из дома тем временем вышла девушка с глиняным кувшином в руках.

Подала кувшин мужчине, тот кивком поблагодарил и надолго припал к горлышку. Я решил про себя, что он только что закончил какую-то тяжелую работу. Вот он утолил жажду, вернул кувшин девушке, та подняла голову и случайно встретилась со мной взглядом.

Кувшин упал в пыль. Девушка, точно сомнамбула, переступила через него, сделала шажок, потом другой — и вдруг ринулась ко мне со всех ног, подобрав полы платья. С разбега уткнулась лицом в мой запыленный мундир, обвила тонкими руками и выдохнула:

— Батюшка…

…Мужчину звали Жаком Асси, а его жену — Жоржеттой. Они уехали в Невер, промыкались там несколько месяцев в поисках работы, чуть не умерли с голоду и вернулись назад, в Фуа, — тут еще можно было прокормиться за счет натурального хозяйства. Их собственный дом был продан за долги, и они поселились здесь — с согласия Жанны, которая к тому времени осталась одна.

— Не прогоняй их, отец, — попросила Жанна, хотя я и в мыслях не держал подобного. — Они и вправду были очень добры ко мне. С тех пор, как…

Она не закончила, но я все понял.

— Давно это случилось?

— В тот год, когда была война с русскими, — хмуро ответил Жак. — Она долго болела, ваша жена. Мы ухаживали за ней как могли, но… Это была чахотка.

— Где ее могила? — глухо спросил я.

Жак тяжело поднялся из-за стола.

— Здесь недалеко, возле церкви. Пойдемте, месье, я провожу…

Я прожил в Фуа до конца июня. Потом уехал, взяв Жанну с собой. Я уговаривал ее остаться дома — так мне казалось безопаснее. Однако девушка была непреклонна. «Я уже не та маленькая девочка, которую ты когда-то оставил, — сказала она мне (мы сидели на крыльце и смотрели на закат). — Матушки больше нет, и теперь меня здесь ничто не держит».

— Ты не понимаешь, о чем просишь, — тихо повторил я. — Ты говорила, будто эти люди — Жак и Жоржетта — были добры с тобой (действительно добры, подумалось мимоходом, могли ведь и выставить сиротку за порог, кто бы помешал?). А я… Кто я тебе? Даже не родной отец…