Догонялки - В. Бирюк

— Господин.

— Итак, как мне называть тебя?

— Меня называют Фанг, господин.

Упорствует. Но давить не буду — мало знаю. Разошлись.

Я не стал добивать его с «истинным именем» — волхв «сохранил лицо». Снова пауза. Теперь молчание тяну я. Типа — момент моего торжества и величия. А чего я такого выдающегося сделал? Непонятно. И чего дальше?

Фанг оценил мою способность к компромиссу, он воспринимает мою нерешительность как вопрос и начинает говорить:

— Господин мой, я, Фанг Балта, клянусь служить тебе до смертного часа или покуда ты не прогонишь меня. И если я нарушу свою клятву, то пусть…

Не так. Просто служба мне недостаточна. «Велесоиды» слишком опасны, слишком непонятны и малопредсказуемы. Да я просто не понимаю смыслов, которые они вкладывают в свои ритуальные клятвы! Смыслов, ограничений, подразумеваний. «Служить до смертного часа…» — его? Моего? Если он организует мне «смертный час» в рамках службы — это как? «Отправить экпресс-почтой к Велесу» — концентрированное выражение должностных обязанностей? Просто основание для законного прекращения договора?

Вот он проговаривает формулу подчинения на русском. В моё время большинство национальных законодательных актов в Европе, даже в официальном переводе на русский язык, имеет приписку: «Юридической силы не имеет». Действуют только тексты на местном государственном языке. А здесь как? Только на голядском? Так я просто не пойму! Проще надо быть, проще. И — всеобъемлюще. По Иисусу, знаете ли, нашему, Христу.

— Довольно. Пусть будет твоё «да» — да, а твоё «нет» — нет. Будешь ли ты служить мне?

— Да. Господин.

— А теперь сядь и расскажи мне — какая беда привела тебя ко мне.

Какая-какая… А то я не знаю? «Беда по имени Ванька».

Как всё связано в мире! Какая там «свобода воли»! Меня просто несёт течение. Сплошная обязаловка.

«Без закуски ром не пей:Очень вредно это.И всегда ходи с бубей,И всегда ходи с бубей,Если хода нету».

Вот я непрерывно и «хожу с бубей». Поскольку «хода» у меня в этой «Святой Руси» — нету. Всей моей «свободы воли» — что очень умирать не хочется. «Очень вредно это». И я как-то изворачиваюсь да уворачиваюсь из всех этих… убивальных для меня хеппинсов.

Но каждый мой «изворот» или «уворот» порождает новую цепочку следствий. Которых я не понимаю, которые возвращаются ко мне. «Догонялочки» мои.

Три месяца назад я пришёл с Марьяшей в Рябиновку. А куда ещё я мог прийти? У меня в этом чужом мире «Святой Руси» нет никакого «своего» места, а для неё — это родительский дом. За время нашего квеста я как-то привык принимать решения, брать на себя ответственность. А как иначе? Ведь мои попутчики — Марьяша, Ивашко, Николай — попадались мне в такие моменты, когда они нуждались в моей помощи. Они привыкли смотреть на меня как на старшего, на главного. Вот и я привык… «решать вопросы». Когда на одного из моих спутников — охотника Могутку наехал местный управитель Доман, ныне уже покойный, то я схватился за свою шашечку, пуганул старого дурня клинком. И оказался в порубе. А Марьяша — в объятьях своего законного мужа. Чтобы не попасть под наказание, не вернуться в состояние холопа, «орудия говорящего», я так накапал её мужу Храбриту на мозги, что тот избил и жену, и тестя — Акима Рябину, и сына своего — Ольбега. Из двух вариантов: «лечь в мать сыру землю» или пойти «двуногой скотинкой на вывоз» — я выбрал третий. И мне пришлось идти убивать пьяного и сонного Храбрита. Чтобы избавить семейство от новых побоев и смерти. За что я получил вдруг открывшуюся вакансию: «родной внебрачный сын Акима Яновича Рябины, принятый им в семью с некоторыми ограничениями в правах наследования». Одним словом — «ублюдок рябиновский».

И всё было так хорошо и благостно, но Аким захотел свежих речных раков. У меня был выбор? Я пошёл, забрёл, сдуру, в чужие владения, подрался с местными мальчишками, захватил в плен девку — Пригоду. А что, нужно было бросить в лесу на тропинке пару полных корзин только что наловленных раков? «Пауки» явились разбираться, пришлось устроить им представление с несколько шокирующими элементами стриптиза. У меня был выбор? Спокойно смотреть, как они разносят Рябиновку? «Пауки» устроили на меня засаду. И стали покойниками. Пошла эскалация конфликта, и они натравили на меня «детей Велесовых» — волхвов голядских и их лесовиков. Мне что, надо было смиренно дать скормить себя ихнему медведю-переростку? Удалось устроить им маленький кошмарик и сбежать. Потом я промыл этому, пленённому мною Фангу, мозги по теме «пришествие Зверя Лютого в мир земной и проистекающие от этого возможные неприятности» и отпустил. С единственной и чётко выраженной надеждой: чтобы вся эта голядская… голядина мне больше на глаза не попадалась.

Но вот — обожжённая голядская морда, с тёмными, мокнущими пятнами ожогов на лице, сидит передо мной, и чего-то от меня хочет. Да я всё сделаю, что смогу, лишь бы тебя больше никогда не видеть! Ни тебя, ни твоих соратников и выкормышей. Лишь бы вы убрались отсюда куда подальше. Потому что получить что-нибудь остренькое в спину из кустов на лесной тропинке… Или влететь в какую-нибудь ловушку… А защититься от этого я не смогу. Я не знаю, не чувствую лес, как они. Я, как всякий горожанин, в лесу — слепой, глухой и бессмысленный. Я и так-то в этой «Святой Руси»… Не надо иллюзий. А уж в лесу — особенно.

Как можно «идти в попаданцы» в доиндустриальные эпохи не имея доведённого до автоматизма навыка распознавания в лесу лёжки — не логова — лиса или волка с двадцати шагов? А медведя или кабана — с пятидесяти? А то эти «милые зверушки» слишком часто бегут не от человека, а наоборот.

В африканской саванне новости передавались барабанным боем тамтамов на 30 вёрст. Этот «барабанный» язык надо знать, чтобы там выжить. Зулусы за 15–20 вёрст по дыму костра определяли, не только — что там жарят и сколько человек, но и — что думает главный охотник. Такое странное сочетание телепатии, условных сигналов, знания местности и образа жизни в ней, интуиции. У лесовиков в русских лесах — другие, но — функционально схожие, средства общения. Надо знать — на что смотреть, надо уметь видеть.

В сибирской тайге неопытный проводник не замечает брошенную поперёк тропы ветку. И караван геологов вляпывается в «мёртвый лес» — «тля пожрала». Вьючные животные остаются без подножного корма, а геологи, очень скоро, без животных и, соответственно, без вьюков.

«Держись геолог, крепись геолог.Ты ветру и солнцу брат».

Только в лесу — ни ветра, ни солнца. Но задание партии и правительства будет выполнено!