Холодная луна - Джеффри Дивер

«Место преступления — трехмерное пространство…»

— Пока ничего.

И вновь недовольное ворчание Райма в микрофон. Пуласки замер на месте. Он услышал нечто напоминающее звук шагов.

Рука рванулась к бедру. И только тут он понял, что его «глок» недосягаем под «Тайвеком». Как глупо! Но что делать? Расстегнуть костюм, вынуть пистолет и перевесить его поверх «Тайвека»?

Он может вызвать загрязнение обследуемого места. И Рон Пуласки решил оставить пистолет под костюмом. «Ты ведь всего лишь в старом гараже, — напомнил он себе, — и здесь полно всяких шумов. Расслабься».

С «визитных карточек» Часовщика на Линкольна Райма взирали непроницаемые лунные лики. Жуткие глаза, неспособные ничего поведать.

До него доносилось только тиканье. Го́лоса Рона больше не было слышно. Затем появились какие-то странные звуки. Какое-то царапанье, лязг. Или это просто обычные помехи?

— Рон? Чем ты занят?

Ничего, и только тик… тик… тик…

— Рон?

Затем удар, громкий. Чем-то металлическим. Райм даже непроизвольно наклонил голову.

— Рон? Что происходит?

И вновь никакого ответа.

Райм уже собирался попросить, чтобы переключили частоту, и приказать Хауманну посмотреть, что произошло с парнем, когда внезапно в наушниках снова зазвучал испуганный голос Рона:

— …нужна помощь. Десять-тринадцать, десять… Я…

10-13 — самый срочный из всех вызовов в полиции.

— Ответь мне, Рон! — крикнул Райм. — Где ты?

— Я не могу…

Какое-то мычание в микрофон.

Рация замолчала. Черт!

— Мэл, вызови Хауманна!

Эксперт нажал несколько кнопок и крикнул:

— Вы соединены.

— Бо, это Райм. Пуласки попал в беду. Послал сигнал десять-тринадцать на мою линию. Вы не слышали?

— Нет. Сейчас проверим.

— Он собирался обследовать лестничный пролет, ближайший к «эксплореру».

— Принято.

Теперь, находясь на основной частоте, Райм слышал все сообщения. Хауманн направлял к Пуласки несколько подразделений тактической поддержки и вызывал медиков. А также отдал приказ своим людям рассредоточиться по гаражу и прикрыть выходы.

Райм от бессильной злобы вжал голову в кресло. Он злился на Амелию за то, что она променяла «его дело» на «другое» и вынудила Райма согласиться на кандидатуру Пуласки. Он злился на себя за то, что позволил неопытному парню в одиночку обследовать достаточно опасное место.

— Линк, мы на подходе. Мы его не видим. — Голос Селлитто.

— Только, ради всего святого, не сообщайте мне о том, чего вы не нашли.

— На этом уровне ничего нет.

— Здесь внедорожник.

— Где он?

— Там кто-то есть.

— Больше света! Нам нужно больше света!

Наступили мгновения тишины, которые показались часами.

«Что происходит? Черт побери, кто-нибудь мне что-нибудь скажет!»

Ответа на его молчаливое требование не последовало. Райм переключился на частоту Пуласки.

— Рон?

Вместо ответа он услышал серию каких-то хлюпающих звуков, словно кто-то, кому перерезали горло, пытается говорить, забыв о том, что уже навсегда лишился голоса.

Глава 18

20.26

— Эй, Эми. Нужно поговорить.

— Да, конечно.

Сакс в ходе своих поисков дела Фрэнка Сарковски направлялась на Адскую Кухню, расположенную в самой оживленной части Манхэттена. Впрочем, думала Амелия совсем не об этом. Думала она о часах, оставляемых убийцей на месте преступления. Думала о времени, движущемся вперед, и о времени остановившемся. Думала о тех мгновениях, когда мы хотим, чтобы время как можно скорее бежало и избавило нас от боли, которую мы испытываем. Но время никогда нам не повинуется. Именно в такие мгновения оно начинает тянуться невероятно медленно, а иногда почти останавливается, словно сердце приговоренного к смерти в момент казни.

— Нужно поговорить.

Амелия Сакс вспоминала другие разговоры давно минувших дней.

Ник продолжал:

— Вопрос очень серьезный.

Двое влюбленных в бруклинской квартире Амелии. Она совсем девчонка, в форме, туфли начищены так, что в них можно смотреться, как в зеркало. (Слова, которые любил повторять ее отец: «Хорошо начищенными туфлями ты сможешь добиться гораздо большего уважения, чем идеально отутюженной формой, милая. Всегда помни об этом». И она всегда помнила.)

Темноволосый красавец с вздувающимися мышцами, Ник (он мог бы тоже стать моделью) — полицейский. Старше ее по званию. Настоящий ковбой. Амелия сидит на краешке изящного кофейного столика из тика, купленного годом раньше на остатки денег, заработанных в модельном бизнесе.

Сегодня Ник выступает в роли тайного агента. Он в майке, джинсах, а на бедре у него маленький револьвер. Он давно не брился, но Амелии нравится его щетина. Планы на сегодняшний вечер таковы: он приходит к ней домой и они ужинают. Она запаслась вином, свечами, салатом, лососиной. Все уже стоит на столе, создавая уют.

С другой стороны, Ник уже несколько ночей не был дома. Поэтому, возможно, они поужинают позже.

Может быть, они вообще не будут ужинать.

Но сейчас действительно что-то случилось. И что-то очень серьезное.

Он стоит перед ней, он не убит и не ранен, его не застрелили при выполнении секретного поручения на самом опасном задании в полиции. Он следовал за машинами мафии. Там были большие деньги и большое количество оружия. Ника сопровождали три его ближайших друга. У нее возникает страшное подозрение, от которого сжимается сердце: а что, если один из них убит? Она ведь их всех прекрасно знает.

Или что-то еще?

Может, он хочет с ней порвать?

Мерзко… мерзко… но все-таки лучше, чем известие о том, что кого-то из знакомых пришили в перестрелке с бандой из восточных районов Нью-Йорка.

— Ну давай, выкладывай, — говорит она.

— Послушай, Эми. — Так ее всегда называл отец. Только им двоим она и позволяла так к себе обращаться. — Дело в том, что…

— Выкладывай, — повторяет она. Амелия Сакс привыкла прямо и без обиняков сообщать новости, того же она ждет и от других.

— Ты все равно рано или поздно об этом узнаешь. Я хотел сообщить тебе первым. У меня проблемы.

Ей кажется, что она понимает. Ник — настоящий ковбой, в любое мгновение готовый вытащить свой «МР-5» и обменяться свинцом с преступником. Амелия, гораздо лучший стрелок, по крайней мере из пистолета, сто раз подумает, прежде чем нажать на курок. (Она снова вспоминает слова отца: «Выпущенные пули назад не возьмешь».) Наверное, была перестрелка, думает она, и Ник кого-нибудь застрелил, возможно, даже невиновного. Ну что ж… Его отстранят до того, как соберется специальная комиссия и решит, насколько были оправданны его действия.

Сердце Амелии полно сочувствия к нему, и она уже готова все это высказать вслух и добавить: ничего страшного, переживем, как вдруг он говорит:

— Меня арестуют.

— Тебя…

— Меня и Сэмми… И Фрэнка тоже… за ограбления… за вымогательство. Нас поймали. По-настоящему. — Его голос дрожал. Конечно, Амелия никогда не слышала, как Ник плачет, но сейчас до нее доносится что-то похожее на всхлипывания.

— Ты занимался вымогательством? — выдыхает она в ужасе.

Он опускает голову, уставившись на зеленый ковер. Наконец она слышит шепот:

— Да… Мы преступники. Мы сами с них трясли деньги.

— Ты хочешь сказать, сегодня вечером вы… — Ее голос сорвался.

— О, Эми, не только сегодня. А целый год. Целый чертов год! У нас были свои ребята на складах, которые сообщали нам о перевозках. Мы задерживали машины… ну, и сама понимаешь. Да тебе и не нужно знать подробности. — Он потер свое внезапно осунувшееся лицо. — До нас дошел слух, что выданы ордера на наш арест. Кто-то нас заложил. Все, на мне крест.

Амелия вспоминала те ночи, когда Ник выходил на дежурство, работал под прикрытием, ловил угонщиков. По крайней мере раз в неделю.

— Меня засосала эта трясина. У меня не оставалось выбора…

Ей не было нужды возражать ему, говорить: нет, нет, нет, нет, о Господи! У нас всегда есть выбор. Амелия Сакс никогда не искала оправданий для себя и не признавала их у других. Да, конечно, она любит его…

Она любила его.

И он сдается.

— Я облажался, Эми. Облажался. Я пришел сообщить тебе.

— Ты собираешься явиться с повинной?

— Думаю, да. Я не знаю, что мне делать. Черт!

У нее в голове абсолютная пустота, она не знает, что ему сказать. Она вспоминает время, проведенное с ним: часы на полигоне, где они расходовали килограммы патронов; в барах на Бродвее за ледяными дайкири; или на полу перед камином в ее бруклинской квартире.

— Они будут рассматривать мою жизнь под микроскопом, Эми. Конечно, я скажу, что ты ничего не знала, только ведь они все равно будут задавать тебе вопросы. Я постараюсь, чтобы тебя ничего не коснулось. Но они зададут тебе очень много вопросов.