Молот Златы (СИ) - Хелен Кир

конем ржануть над Яровициным. Взъерошенный медведь в период незапланированного пробуждения, вот кто он сейчас, а если сверху смятения сыпануть, то получится намученный коктейль, который сейчас наблюдаю. Не зря Любовь Ивановна распинается, знает, что нарушить ее рекомендации нам, как два пальца об асфальт.

— Я понял, теть Люб, в смысле Любовь Ивановна. Понял.

— Да ладно уж, — машет она рукой. — К матери, когда поедешь, я ей там приготовила кое-что. Лекарства те, помнишь? Зайди тогда. Так… Величанский, тебе делать то, что сказала. Вань, отнесись серьезно. Тебе мордобой твой нужен? — утвердительно киваю. — Выполняй тогда. Приду со снимком вечером, объясню кое-что. Федя, — вновь обращается в сторону тренера — с полицией что решили?

— Если осмотр закончен, может в ординаторской побеседуем, не против?

— Да? Ну хорошо. Вань, ты лежи. Вечером приду. Сейчас скажу, тебе капельницу поставят. Идем, Феденька, поговорим, — кивает она тренеру.

Яровицын подхватывает ее за локоть, и они скрываются за дверью. Надеюсь, что у Феди все получится. Полисменов замешивать никак нельзя, иначе такое начнется, врагу не пожелаешь. Принимала меня доктор сама, поэтому надеюсь, что в доках будет все как надо. Как только они скрываются из вида, приподнимаюсь на кровати. Браваде стопе! Хорош уже. Больно, сука. Хотя кому как ни мне привыкать к этому ощущению, но сегодня и правда швах. Не тотально жжет, но конкретно по спине осколками обсыпает.

Осторожно верчу головой, слушаю свое тело. Подкруживает, но все же терпимо. Трогаю руками пластыри на затылке, налепили хренову гору. Пару секунд сижу, а потом пробую круговые плечами. Тут же пронзает какая-то острая стрела, которая заставляет замереть. Надо и правда тройку дней подождать, чтобы не усугубить, а тут доктор на ноги поставит в довесок, поэтому пока торможусь.

Сука, найду зашибу. Тварь конченая. Вот и попросили закурить. Покурили, твою мать. И ведь ни сном, ни духом стоял. Чуйка отказала на хрен в конец, даже не напрягся. Ну собственно за этот и поплатился. Ладно, разрулим.

Надо встать, дойти до туалета, а потом выдрать у Церберов телефон. Я подыхаю без малышки. Мне просто голос услышать и все. Просто послушать, как она, все ли в порядке. Федя пробил, но это не то, я сам хочу. Маленькая моя, девочка нежная. Богиня поцелуйная, эротичная дива. Главное, чтобы беситься не начала и развивать бурную деятельность. Не сомневаюсь, что всех тут на уши поставит, хотя с доктором тягаться трудно будет, Любовь Ивановна наша — скала недвижимая, но и Злата моя ураган.

Даже мысли о ней теплом окатывают, греют, как яркий огонь. Не знал, что любить так смогу, не подозревал даже. Думал, что сердце мхом поросло, а оказывается нет, содрала его, развеяла по ветру. И только благодаря Злате бьется оно как подорванное, замирает и вновь запускается.

Телефон! Мне надо срочно.

Осторожно поднимаюсь с кровати и несколько секунд стою, вроде не вьюжит. Потихоньку иду в туалет сам, даже за стены не держусь, а значит нормально все. А голова болит, ну понятно же, наверное, еще и рассечение сильное. Делаю свои дела и возвращаюсь. И как только собираюсь покинуть палату, чтобы отправиться на поиски трубы, слышу скрипучий звук дверей. Батя, наверное, больше некому. Хотя они должны позже приехать, оговаривали же через Любовь Ивановну. Мать, конечно, летела раненой птицей, но доктор запретила. Если честно, то я сам попросил, потому что хотел знать полную картину в отношении себя, да и в принципе, выглядеть надо посвежее. Зачем мам Лялю расстраивать, она и так батю до сих пор грызет, что мой спортивный выбор поддержал.

Но.

В распахнутом проеме — Злата. Невольно отмечаю ее сильную бледность и черные круги под глазами. Она стоит в дверях, упираясь по обе стороны в притолоки. Смотрит неотрывно, словно я умер и воскрес тут же. Такое шпарит взглядом, что не передать вербально, только сердцем принять возможно посыл и простучать его. Она отрывисто вдыхает и кусает распухшие губы. Жгучее чувство льется мне прямо за ребра и охватывает все тело. Этого я и боялся больше всего, то есть того, что из-за меня именно так убиваться станет. До момента не воспринимал, потому что не подпускал близко, а теперь мы неразделимы. И вся ее боль моя теперь.

— Ваня, — хрипит она. — Что с тобой? Тебя убить хотели?

— Нет, — ей-богу, все что могу сказать.

Я смотрю на нее. Не могу оторваться. Трещит тело, поры, наполненные голыми эмоциями, пробулькивают и взрываются. Она такая красивая, даже растрепанная и встревоженная, нет лучше ее на свете никого и не будет.

— Нет? А заклеили что на голове? Вряд ли неудачную стрижку, да?

— Так и будешь стоять? — перевожу разговор. — Может обнимешь? Я тебя почти сутки не видел.

Злата отрывается от двери и идет ко мне. Я считаю каждый шаг, ведущий к сближению. Время словно растягивается и замедляет свой бег. Как такое может быть, но я как в клейком тумане существую. Она нетвердо ступает, но раскидывает руки и добравшись, обнимает и осторожно прижимается. Переживает, глупышка. Сграбастываю, притягиваю к себе ближе, очумело вдыхаю ее божественный запах. Дрожит в моих руках, теряется немного. А я не ощущаю ничего, кроме нашего мира. Да мне и мира с ней мало, всей Галактики не хватит на мое желание обладать ей.

— Я так испугалась за тебя, — давится словами, задыхается.

— Все нормально. Правда, ну хватит уже, слышишь? — глажу ее по волосам, передвигаюсь к лицу, обхватываю и целую в мягкие губы. — Злата, все хорошо. Зацепили немного и все.

— Да! Зацепили, что аж в больницу попал. Вань, ну что происходит. Это то, о чем говорил тогда, так ведь? Ваня! Так? Отвечай!

— Ш-ш-ш. Иди ко мне, моя яростная бэйба. Обними. Обними меня, малышка, я скучал, — тянусь к ней снова. Мне Злата сейчас как бесперебойная подача воздуха нужна. — Давай потом, пожалуйста. Меня на больняк на неделю посадили, успеем поговорить.

— На неделю? Значит, серьезно попали, — испуганно глаза округляет.

— Иди сюда, сказал. Хватит слов.

Все, достала. На хрен! Зажимаю и снова дышу ей. Понимаю, что волнуется, но сил нет ждать. Все время хочу рядом с ней быть, чувствовать ее тело, гладить и кайфовать. Боль даже легче от этого становится, клянусь. Замирает под моими ручищами, молчит. Качаю ее немного, тащусь от невинной близости.

Идиллию нарушает негромкий стук по стене. Поднимаю глаза и вижу Ромку или Рэма, как его называют в семье Шахова. Он стоит, уперев руки в бока, и не читаемо смотрит. Усмехаюсь про себя, мимикой не выдаю реакцию,