Хлопок одной ладонью - Василий Звягинцев

— Действуйте, Максим Григорьевич, какие вопросы. Только смотрите, чтобы они от расстройства не обанкротились или не сбежали со всеми активами в неизвестном направлении. Зачем нам это?

— Помилуй Бог, Александр Иванович! С них еще наши дети и внуки будут кормиться…

О том, что аналогичные перспективы открываются в отношении еще нескольких столпов мировой экономики, Шульгин Сорокалетову говорить не стал. «Ничего не доводи до крайности», — учил мудрец.

Из Нью-Йорка Шульгин вылетел в Лондон, где его встретила Сильвия. Британская столица ему не понравилась. Нет, она была по-прежнему хороша архитектурно, и он с наслаждением узнавал знакомые кварталы, где ничего не изменилось за восемьдесят лет. Но если Москва за этот же период времени расцвела и процвела до невозможности, то есть просто никакого сравнения, Лондон ощутимо деградировал.

Опять же, наверное, только с Сашкиной точки зрения, кто-то другой с ним, весьма возможно, категорически не согласился бы. Его дело. Но Шульгин-то, бывший рыцарь и человек, который с братьями короля, герцогами Уэльскими и прочими был на самой короткой ноге, помнил совсем другой Лондон. Столицу Империи, над которой никогда не заходит солнце. А что увидел он сейчас? Ну да, приличный европейский город, где магазины чуть получше, чем в Москве, да и то не все, но проигравший все, чем он некогда славился.

Главное — люди. Он всегда обращал внимание на людей. Где гордые персонажи книг Киплинга и Конан-Дойля? Вот эти, суетливо бегающие по улицам? Да у них лица и фигуры другие! Они, что ли, могут, собрав чемоданчик, завтра отправиться на поиски страны Мепл-Уайта, в вице-королевство Индия на должность носителя «бремени белого человека», или с песнями грузиться на корабли, отправляющиеся на англо-бурскую войну? Совсем не те у людей лица. Даже после жестокой и бессмысленной Первой мировой они были иными.

А сколько здесь всяких представителей бывших «угнетенных народов»! Чтобы в Лондоне 1921 года по улицам шлялись миллионы негров, арабов, индусов и пакистанцев?!

Шульгин уже слышал такой термин — «политкорректность», но был совершенно уверен, что придумать его могли только проигравшие. Ага, вообразите — в 1942 году в России — политкорректность по отношению к немцам! Или немцев — к нам. Пусть там все было грубо, страшно, кроваво, но — по-честному! Вы нас, мы — вас, и весь разговор. А здесь?

Но его ведь это никак не касается? Грустно, но ничего не попишешь!

Зато делать свои дела тут будет наверняка проще. Как в младшей группе детского сада. Только вот не с ними эти дела придется делать.

Они с Сильвией расконсервивали ее особняк. С ним история приключилась почти та же, что и со Столешниками, только поинтереснее. В коммуналку его никто не превратил. Право собственности в Британии настолько свято, что после «внезапного отъезда» леди Спенсер минувшие девятнацать лет он так и простоял пустым. Согласно заблаговременно отданным распоряжениям (ей ведь и раньше приходилось исчезать надолго), банк продолжал перечислять деньги с ее счета в адвокатскую контору, которая, в свою очередь, обеспечивала поддержание в доме образцового порядка.

Такое, наверное, возможно только в Англии. Жива хозяйка или нет, и куда она девалась, никого не интересовало. Умершей или пропавшей без вести ее никто не объявлял. Наследники претензий также не предъявляли. Банковский счет был в порядке, ни один договор не расторгнут, жалоб на качество обслуживания не поступало. Ну и хорошо.

Кому какое дело, может быть, леди Спенсер предпочитает именно такой образ жизни? Приезжает по ночам, по ночам и уезжает, не считая нужным с кем-то встречаться лично. Один американский миллиардер, Хьюз, кажется, по фамилии, ухитрился прожить пятьдесят лет, и никто его ни разу не видел.

А теперь она вдруг появилась, в полном порядке и блеске неподвластной возрасту красоты. Нанесла деловые визиты, подтвердив факт своего существования и репутацию одной из самых экстравагантных дам столетия.

Подумала, не заглянуть ли к королеве, та по-прежнему правила и, судя по телевизионным изображениям, тоже выглядела неплохо. Но прямой необходимости в этом пока не было. Может, на очередном дерби подойти, поздороваться, просто из вежливости…

По очень удобному изобретению этого мира, сотовому телефону, Александр связался с Новиковым, доложил о предварительных результатах своей миссии, узнал, что происходит у них. А там тоже все было нормально.

Смешно сказать, но на родине, впервые за тысячу лет любую почти проблему можно было решить исключительно за деньги. Такого не было никогда. Нет, само собой, взятки брали всегда, и свои тарифы тоже были, обратитесь хоть к пресловутому «Ревизору», и Николай Первый говорил сыну Александру, будущему Второму, Освободителю, «что, наверное, в этой стране, Сашка, только мы с тобой не воруем». Однако и те люди, которые «не брали», занимали в обществе достойное положение, и могли что-то решать в пределах своей компетенции. А главное, было понятие «греха». То есть ты вор, и сам понимаешь, что вор, и пытаешься это дело отмолить, подразумевая потустороннее возмездие. Здесь же «честные» не имели вообще никакой силы, искать их и обращаться к ним, за исключением самых мелких дел, смысла не имело.

Другое дело, что проведя в Москве почти месяц, Андрей так и не сумел до конца разработать осмысленную, а главное — внутренне непротиворечивую стратегию дальнейшего поведения. Достаточно быстро и легко разобрались в сути и смысле нынешней жизни, легализовались, решили жилищный вопрос. Плацдарм создан, но время его использования еще не пришло.

Что ж, разве — просто пожить, безмятежно и не напрягаясь?

Никаким образом вмешиваться в происходящее они не собирались, просто незачем было.

Согласно теории, любое общество в определенные моменты времени проходит свои точки бифуркации, когда самое незначительное, но точно нацеленное и произведенное воздействие радикальным образом меняет направление мировых линий. Находить и распознавать такие точки достаточно несложно, если имеется некоторый опыт и правильным образом настроенная аналитическая компьютерная программа.

Но бывает и иначе. Когда время вдруг становится аморфным и одновременно — невероятно устойчивым. Тогда любое воздействие, к чему бы оно ни было приложено, уподобляется камню, брошенному в трясину. Булькнет, хлюпнет, разойдутся круги по зеленой ряске, суматошно заквакают потревоженные лягушки — и все на этом. Снова тишина и спокойствие.

Так и здесь. Три или даже четыре последние точки бифуркации, удивительно тесно сошедшиеся на коротком временном отрезке (последний раз так было в промежутке 1914–1920 гг.), миновали, и теперь ничего похожего в обозримом будущем не просматривалось.

Удивительно, но при этом Андрей Новиков вновь испытывал почти забытое чувство активного интереса к жизни. За предыдущие годы оно как-то незаметно померкло, стерлось. Все было ясно и предсказуемо. Югороссия развивалась уверенно и стабильно, насколько это было возможно в тех исторических условиях. Международное положение, в отличие от середины двадцатых годов «настоящей» истории, складывалось совершенно по-другому. Не было Гамбургского восстания в Германии, ибо некому было его инициировать, Советской России было совершенно не до экспорта революций, не состоялся «пивной путч» в Мюнхене, так как «веймарское» правительство, тесно сотрудничавшее с Югороссией, получавшее от нее солидные кредиты, дипломатическую поддержку и крупные промышленные заказы, проводило внутреннюю политику, пресекавшую саму возможность возникновения правого и левого экстремизма.

В немецких делах, кстати, серьезную роль сыграл фон Мюкке, которому не только позволили, но и помогли реализовать свою мечту о создании некоего симбиоза нацистской и коммунистической партий. А что — ничего сложного. И там и там — бывшие фронтовики, сторонники социальной справедливости, активные парни в самом подходящем возрасте, униженные разгромом Германии и Версальским миром, брошенные в нищету репарациями, инфляцией, экономическим кризисом. А некоторые разногласия по поводу того, что важнее — нация или класс, снимались довольно легко умелой демагогией.

Советская Россия, под водительством Троцкого и контролем Левашова с его организацией, тоже помаленьку двигалась вперед путем нэпа (при сохранении командных высот партии во власти и тяжелой промышленности), и должно было все это закончиться лет через двадцать конвергенцией и мирным объединением обеих Россий на платформе какой-нибудь лево-правой социал-демократии.

Европейских войн в ближайшее время не ожидалось ввиду отсутствия достаточной пассионарности у вновь возникших государств и тяжелой усталости от глобального кровопускания у победителей. Даже те последние судороги имперских амбиций, которые проявила Англия в конфликте с Югороссией, как-то сами собой сошли на нет. Не без усилий со стороны Сильвии, Шульгина и партии Черчилля.