Город и город - Чайна Мьевиль

Я взглянул, но никто из наших собеседников не выглядел особо возмущённым. На лице у Кая видна была даже тень добродушия.

— Я избавлю вас от лишних хлопот, — сказал Дхатт. — Он как раз такой бещельский дрочила, как вы думаете, и можете растрезвонить об этом по всей конторе. Пойдём, Борлу.

Мы прошли через гараж участка, и он взял свою машину.

— Эй… — Он указал на рулевое колесо. — Мне даже не пришло в голову, что вы, может, хотите попробовать езду по уль-комским дорогам.

— Да нет, спасибо. Думаю, это собьёт меня с толку.

Вождение в Бещеле или Уль-Коме является достаточно сложным делом, даже когда находишься в своём родном городе, стараясь поладить и с местным, и с иностранным трафиком.

— Знаете, — сказал я. — Когда я впервые сел за руль… должно быть, здесь оно так же: видя все машины на дороге, надо научиться не-видеть те, что за границей, но не-видеть с такой быстротой, чтобы успеть убраться с их пути.

Дхатт кивнул.

— В общем, когда я подростком впервые сел за руль, надо было привыкнуть носиться, огибая все эти старые колымаги и прочее в Уль-Коме, ослиные упряжки в некоторых районах и что там у вас было. Что не-видишь, но о чём знаешь… Теперь, спустя годы, большинство из того, что я не-вижу, обгоняет меня.

Дхатт рассмеялся. Чуть ли не смущённо.

— Дела идут то вверх, то вниз, — сказал он. — Через десять лет вы снова станете обгонять.

— Сомневаюсь.

— Да ладно, — сказал он. — Всё переменится, всегда так бывает. Это уже началось.

— Наши выставки? Пара крошечных инвестиций. Думаю, какое-то время вы будете вожаком стаи.

— Мы в блокаде!

— Кажется, вам из-за неё не так уж плохо. Вот нас Вашингтон любит, но в доказательство этого мы можем предъявить только кока-колу.

— Не возмущайтесь, — сказал Дхатт. — Вы канадскую колу пробовали? Всё это чушь времён холодной войны. Кого вообще колышет, с кем хотят играть американцы? Удачи вам с ними. «О, Канада…»

Дхатт пропел эту строчку, а потом сказал:

— Как там в вашем отеле с едой?

— Ничего. Паршиво. Не хуже, чем в любом другом отеле.

Он крутанул руль, свернув с уже знакомого мне маршрута.

— Милая? — сказал он в телефон. — Ты не могла бы сварганить ужин побольше? Спасибо, красавица. Хочу познакомить тебя со своим новым напарником.

Звали её Яллья. Прехорошенькая, намного моложе Дхатта, она, однако, встретила меня с большим достоинством. Она играла роль и наслаждалась этим, поджидая у дверей их квартиры, чтобы на уль-комский манер трижды расцеловать меня в знак приветствия.

По пути Дхатт посмотрел на меня и спросил: «Всё в порядке?» Быстро выяснилось, что он жил, говоря гросстопично, в пределах мили от моего дома. Из их гостиной я увидел, что окна Дхатта и Ялльи, как и мои, выходят на один и тот же участок зелёной земли тонко сбалансированной штриховки, который в Бещеле был рощей Майдлина, а в Уль-Коме — парком Квайдзо. Я сам часто гулял в Майдлине. Там есть места, где заштрихованы даже отдельные деревья и где уль-комские и бещельские дети карабкаются рядом, повинуясь шёпотным наказам своих родителей не-видеть друг друга. Дети подобны кулям с инфекцией. Из-за этого распространялись заболевания. И здесь, и у меня на родине с эпидемиологией всегда было трудно.

— Как вам нравится Уль-Кома, инспектор?

— Тьядор. Очень нравится.

— Чепуха, он думает, что все мы бандиты и идиоты и наводнены тайными армиями из скрытых городов. — Смех Дхатта не был лишён язвительности. — Во всяком случае, возможностей осматривать достопримечательности у нас немного.

— А как движется дело?

— Нет никакого дела, — сказал он ей. — Есть ряд случайных и неправдоподобных происшествий, которые не имеют никакого смысла, если только не верить в самую страшную чушь изо всех возможных. А в основе всего этого — мёртвая девушка.

— Это правда? — спросила она у меня.

Еду вносили по частям. Она была не домашнего приготовления и вроде бы включала в себя множество полуфабрикатов и расфасованных продуктов, но была лучшего качества, чем я ел прежде, и более уль-комской, хотя это не безусловное благо. Небо над заштрихованным парком потемнело из-за наступающей ночи и влажных облаков.

— Вы скучаете по картошке, — сказала Яллья.

— Это у меня на лице написано?

— Вы ведь, кроме неё, ничего не едите? — Она думала, что ведёт себя игриво. — А такое для вас слишком остро?

— Кто-то следит за нами из парка.

— Как вы можете отсюда определить? — Она глянула поверх моего плеча. — Надеюсь, ради их же блага, что они в Уль-Коме.

Она была редактором финансового журнала и увлекалась, судя по книгам, которые я видел, и плакатам в ванной, японскими комиксами.

— Вы женаты, Тьядор?

Я пытался отвечать на вопросы Ялльи, хотя на деле они для этого поступали слишком быстро.

— Вы впервые в Уль-Коме?

— Нет, но давно не был.

— Значит, вы её не знаете.

— Нет. Когда-то я мог утверждать, что знаю Лондон.

— Вы хорошо попутешествовали! А теперь со всем этим путаетесь со странниками и брешедеями? — Такое направление разговора меня не порадовало. — Куссим говорит, что вы проводите время там, где выкапывают какое-то заколдованное старьё.

— Там так же, как и в большинстве мест, всё куда более бюрократично, чем представляется, какие бы причудливые истории ни плели.

— Это смешно. — И вдруг, совершенно внезапно, она приняла смиренный вид. — Мне не следует шутить по этому поводу. Это просто потому, что я почти ничего не знаю о той девушке, которая умерла.

— Ты никогда не спрашивала, — сказал Дхатт.

— Ну, это… У вас есть её фотография? — спросила Яллья.

Должно быть, я выглядел удивлённым, потому что Дхатт пожал плечами, глядя на меня. Я полез во внутренний карман пиджака, но вспомнил, когда его коснулся, что единственная фотография, которая у меня была, — уменьшенная копия фото, сделанного в Бещеле, вложенная в мой бумажник, — изображала Махалию мёртвой. Мне не хотелось её показывать.

— Простите, нет.

В непродолжительной тишине мне пришло в голову, что Махалия была лишь на несколько лет моложе Ялльи.

Я пробыл там дольше, чем ожидал. Она была хорошей хозяйкой, особенно когда я отвлёк её от прежних тем — она позволила мне перевести разговор в другое русло. Я наблюдал, как они с Дхаттом исполняют неясно-склочные сценки. Это было так трогательно, что я отвлёкся от наших проблем. Созерцание Ялльи и Дхатта навело меня на мысли о Сариске и Бищайе. Мне вспомнилось странное рвение Айкама Цуеха.

Когда я собрался к себе, Дхатт вывел меня на улицу и направился к машине, но я сказал ему:

— Я доберусь сам.

— С вами всё в порядке? — спросил он. — Вы весь вечер были словно не в себе.

— Всё в порядке, извините. Мне очень жаль, я не хочу быть грубым; это очень любезно с вашей стороны. Правда, вечер был очень хорош, а Яллья… Вы счастливец. Я просто стараюсь всё обдумать. Слушайте, я вполне смогу добраться. Деньги у меня есть. Уль-комские. — Я показал ему свой бумажник. — Все документы при мне. Значок посетителя на месте. Знаю, вам неудобно, что я отправлюсь вот так, но я, серьёзно, хотел бы пройтись, мне надо немного побыть на воздухе. А вечер был прекрасный.

— Чёрт, о чём вы толкуете? Дождь ведь идёт.

— Я люблю дождь. И вообще это морось. Вот в Бещеле вы бы и дня не выдержали. В Бещеле у нас дожди что надо.

Старая шутка, но он улыбнулся и сдался.

— Ладно уж. Но нам надо решить эту задачку, знаете ли, мы не очень-то продвинулись.

— Верно.

— А ведь мы — лучшие умы, что имеются в наших городах, не так ли? Но Иоланда Родригез до сих пор не найдена, а теперь у нас пропал ещё и Боуден. Медалей нам за это не вручат. — Он огляделся. — Серьёзно, что происходит?

— Вы знаете всё, что знаю я, — сказал я.

— Меня донимает, — сказал он, — вовсе не то, что нет никакого способа осмыслить это дерьмо. А как раз то, что способ его осмыслить есть. Но я не хочу идти этим путём. Я не верю в…

Он отмахнулся от зловещих спрятанных городов. Посмотрел вдоль улицы. Она была сплошной, так что ни одно из освещённых окон вверху не являлось иностранным. Ещё не так уж поздно, и мы были не одни. Людские силуэты высвечивались фонарями дороги, перпендикулярной улице Дхатта, дороги, проходившей по большей части в Бещеле. На мгновение я подумал, что вон та чёрная фигура наблюдает за нами достаточно долго, чтобы это представляло собой брешь, но потом она двинулась дальше.

Когда я пустился в путь, поглядывая на размытые очертания города, то никуда конкретно не направлялся. Просто двигался на юг. В одиночестве шагая мимо тех, кто одинок не был, я тешил себя мыслью пойти туда, где жили Сариска, Бищайя или даже Корви. Они знали, что я в Уль-Коме. Я мог бы найти их и идти рядом с ними по улице, и мы были бы в нескольких сантиметрах, но не могли бы друг друга признать. Как в той старинной истории.