Мужчины и женщина - Юлия Григорьевна Добровольская

для других это просто бизнес. Зачем им перемены, зачем им какой-то там духовный рост, если «и здесь неплохо кормят»! — Он замолчал, мы тоже молчали. — Сколько таких пастырей с фигой в кармане…

Я слушала Глеба и вспоминала себя и свои сомнения и прозрения, свой тернистый путь, свой религиозный опыт…

— Аня, почитай нам стихи, — попросил Герман, то ли почувствовав, что тема исчерпана, то ли решив её сменить. — Я, конечно, помню, что ты не слишком любишь это делать. Но пожалуйста… — Он засмеялся. — Только не подумай, что я пользуюсь своим сегодняшним положением.

Анна опустила глаза.

— Ладно… почитаю. — Она глянула на мужа.

Глеб сменил позу — так, чтобы быть лицом к жене.

— Да, кстати… Аня, прости… небольшая интродактари спич… — сказал Герман. — У Анны на днях выходит книга, сборник стихов. — Герман назвал одно из самых известных издательств.

Анна начала читать. У неё был редкий голос: низкий и глубокий, с необыкновенно красивыми модуляциями и такой волнующий, что поначалу от меня ускользал смысл самих стихов. Если манеру разговора, чтения вслух, оценивать теми же категориями, что и пение, то это, определённо, можно было назвать бельканто…

Наверное, стихи были хороши. Но для того, чтобы оценить дар поэта, мне нужно их прочесть — так уж я устроена… А пока я упивалась голосом, страстностью автора и прелестью самой атмосферы, в которой оказалась в этот вечер. Я думала: из каких разных сфер, семей, жизней все мы, не знавшие друг друга прежде, собрались в эту гостиную, в этот ковчег. Нет, ничто в жизни не случайно, подобное притягивается подобным — вот объяснение всего происходящего с нами.

* * *

Мы с Андреем решили переночевать в городе, в своих квартирах, которые, кстати, были недалеко одна от другой — всего в нескольких остановках троллейбуса.

Сергей вызвал такси, и мы попрощались.

— Не хотите взглянуть на мою студию? — Спросил Андрей, когда такси выехало из ворот.

— А не поздно?

Андрей не ответил и назвал водителю свой адрес.

Квартира была на седьмом, этаже. Из лифта мы попали на последнюю и потому невероятно высокую лестничную площадку — тусклый, эконом-класса свет настенных плафонов не достигал потолка, и оттого казалось, что стены шахтой уходят в невесть какие дали… На высоте трёх-четырёх метров, словно обозначив место отлетевшего в небо потолка, тянулась карнизом какая-то скромная лепнина, вроде как для отмазки, чтобы соответствовать стилю, заданному холлом первого этажа, где места живого не осталось на стенах от замысловатых и помпезных растительных плодово-ягодных барельефов.

Из окон гостиной открывался вид на крыши старой части города. Небо в этот час было того неописуемого цвета, который присущ низкому, влажному небу, нависшему над большим городом, освещённым ночными огнями — грязно-синее с примесью бордово-оранжевого. Этот цвет, это состояние вызывали во мне чувство трепетного ожидания… Такое же неосознанное, как тревога, возникавшая при шуме ветра в кронах деревьев, только с положительным зарядом…

Андрей включил музыку — что-то знакомое, из того направления, которым я не слишком увлекалась.

— Дюран Дюран не оскорбит ваш слух? — Он улыбнулся.

— Нет… Почему вы спросили?

— Я знаю, что вы предпочитаете классику рока.

— Я предпочитаю музыку под настроение. По-моему, это вполне вечерне и романтично.

— А как насчёт ликёра — это романтично?., вечерне?

— Вполне, — ответила я.

— Выбирайте. — Он раскрыл дверцы бара, в котором стояло несколько бутылок характерных ликёрных форм, и сказал, усмехнувшись: — Моя последняя подруга любила ликёры.

Сказал так легко, как если бы сообщил, что купил всё это вчера.

Я выбрала бутылку с моим любимым ирландским кремом. Андрей налил себе джина.

Мы сели друг против друга в низкие кресла.

Я чувствовала изрядное опьянение — только не тяжёлое, а расслабляющее, какое обычно отпускает все тормоза и уносит на задний план проблемы, если они есть, а если нет — просто подвешивает вне времени и пространства.

Но сейчас я была напряжена, не понимая, в чём дело, и даже жалела, что не отправилась к себе — легла бы спокойно спать… И в голову лезло: зачем он сказал мне про свою последнюю подружку? Чтобы дать понять, что он свободен?… Свободен и от ханжеского взгляда на отношения полов, и от последней подруги?…

— Чем вас развлечь? — Он смотрел на меня прямо, со своей приятной полуулыбкой в горящих чуть хмельных глазах.

— Расскажите мне про дачу, на которую мы отправляемся в декабре. — Я давно хотела спросить об этом кого-нибудь. Но Егор на мой вопрос ответил лаконично: «это класс! Вам понравится!» — а больше случая не выдалось.

В одном австрийском городке с невероятно сложным для моего уха и языка названием у матери Андрея есть дом, который служит всем своеобразной дачей коллективного пользования.

Мать Андрея, искусствовед по профессии, долгое время проработала в некоем культурном фонде, основанном по инициативе и под патронажем посольства Германии. Там она познакомилась со своим нынешним мужем — немцем, крупным фирмачом в компьютерном бизнесе, одним из доноров того самого фонда. Года три как оба оставили работу здесь и уехали в Мюнхен.

Про своего отца сказал коротко: он старше матери лет на пятнадцать, из испанских детей-беженцев, хотя был не испанцем, а французом по происхождению, его так и звали в детдоме — Француз…

При этих словах на моём лице, вероятно, отразилась внутренняя реакция, и Андрей это заметил.

— Вас что-то смутило? — спросил он, прервав рассказ.

Мне стало неловко от несдержанности, но скрывать свои наблюдения я не стала.

— Я тоже звала вас Француз… У вас губы французские…

Андрей засмеялся:

— Объясните, как это губы могут быть французскими?., или голландскими?., а шведскими?…

— Очень просто! Не прикидывайтесь!

— А какие губы у вас?

— Посмотрите и скажите.

Он враз посерьёзнел, и глядя мне в глаза сказал:

— У вас губы… чувственные…

Я смутилась.

— Это ещё вопрос… — А где ваш отец?… Простите, если…

— Вернулся на родину. Мама не захотела ехать в Испанию, а он только и мечтал, что о возвращении. Нашёл родственников… и в Испании, и во Франции. Вообще-то, его случай редкий… Я был у него. Красивая страна Каталония. Он предлагал остаться, я не захотел. Отец не обиделся… Сейчас нет проблем повидаться… Мы поддерживаем связь, так что, всё в порядке. И с Дитрихом отношения прекрасные.

Дитрих — муж матери — является партнёром Сергея Егоровича. Таким образом, родственные, дружеские и деловые связи объединили всех в семью. А дом в горах среди вековых елей, подаренный Дитрихом своей обожаемой жене на её шестидесятилетие, является семейным очагом, в котором время от времени гостят то