Мы смеёмся, чтобы не сойти с ума - Сичкин Борис Михайлович

В 1998 году я застал совершенно другую Москву — чистую и светлую, а в 2000 году был совершенно очарован городом: церквушки покрашены и выступили на первый план. Прекрасное освещение, в магазинах полно товаров и продуктов. Короче, первая фаза изобилия и благоденствия народа пройдена. Осталось пройти вторую фазу — чтобы народ это все мог купить. Но, надо сказать, мэр Москвы Лужков проделал огромную работу и превращает Москву в сказку. Даже в гнусные застойные годы люди в Москве и вообще в России одевались лучше, чем на Западе, а сейчас женщины одеты так, что ведущие западные фотомодели могли бы работать у них разве что посудомойками. Я долго хохотал, когда по телевидению показали демонстрацию жен шахтеров, протестующих против задержки выплаты зарплаты их мужьям. Ухоженные, с умелым использованием лучшей французской косметики, в великолепных дубленках и шубах, они мне напомнили демонстрацию голливудских звезд, протестующих против увеличения проездной платы в автобусах на 5 центов. Неужели для демонстрации нельзя было набрать пару десятков женщин, более подходящих по образу?

В Москве оставалось много моих близких друзей, и я был счастлив их вновь повидать.

Семья академика Лебедева была одной из самых дружных и веселых, которые мне приходилось видеть. Их дом в Киеве, а потом в Москве всегда был открыт для интересных и талантливых людей, в нем устраивались капустники и спектакли, в которых деятельное участие принимали сам Сергей Алексеевич, самый молодой академик Советского Союза, его жена Алиса Григорьевна, их дети и внуки. Сергей Алексеевич не был лишен тех милых чудачеств и оторванности от земной жизни ученых, над чем часто подшучивают. Он никогда не помнил, что нужно получить зарплату, и деньги вместо него получала Алиса Григорьевна. Как-то Лебедев вспомнил, что сегодня день выдачи зарплаты и решил ее получить.

— А вы-то какое имеете к этому отношение? — с недоумение и даже с возмущением воскликнула кассирша. — Вас тут никто не знает, и подписи вашей не знают. Вот когда придет Алиса Григорьевна — тогда выдадим.

Сергей Алексеевич получал две зарплаты, как академик и член президиума, но этих денег все равно не хватало на всех нас юмористов. Ему должны были дать Сталинскую премию — большие по тем временам и очень нужные семье деньги — но Алиса Григорьевна была в отъезде, а Сергей Алексеевич в увлечении очередным проектом забыл заполнить и отослать в срок документы. Узнав об этом, Алиса Григорьевна дала такую телеграмму: "Понимаю. Обнимаю. Целую". , Прочитав заглавные буквы этого короткого послания, Сергей Алексеевич хохотал до слез.

Сергея Алексеевича и Алисы Григорьевны уже нет, но их дети — Сережа, Катя и Наташа с мужьями Игорем и Володей — а также внуки сохранили юмор и очарование семьи Лебедевых.

В Москве также живет их однофамилец мой друг Борис Лебедев. Огромный красивый добрый человек с ангельской улыбкой. Бывший мастер сцорта, он оставил большой спорт, но сохранил превосходную реакцию — никто в ресторане не успевает быстрее его влезть в карман, чтобы рассчитаться. Мою книгу "Я из Одессы, здрасьте" Борис покупал и дарил всем знакомым. Всю свою жизнь Лебедев жил не для себя, а для людей, и я счастлив, что вот уже много лет мы являемся друзьями, хотя по воле судьбы живем в разных странах.

Один из крайне негативных моментов в постсоветской России — трагическое положение пенсионеров и престарелых, которым и при Советской власти жилось не сладко. В Москве мне сообщили о введении новых льгот для пенсионеров — отныне им разрешено стоять под стрелой и подходить близко к краю платформы.

***

Вообще, старость — не самое лучшее время даже в такой стране, как Америка. В Америке созданы дома для престарелых с прекрасными условиями, питанием, комфортабельными комнатами, но в глазах у этих людей старческая грусть. В Москве я познакомился с совершенно необыкновенным человеком Виктором Митрофановичем, который вместе с хозяйкой Ниной Николаевной создали мини-пансионат для престарелых. Я выступал для них, они прекрасно реагировали и, что самое главное, и на что я обратил внимание, глаза у них веселые и полны жизни. Казалось бы, чисто бытовые условия у них не лучше, чем в намного более богатой Америке, но здесь они окружены любовью, и это чувствуют. Живущая там поэтесса Ольга Косарева сказала мне, что здесь созданы все условия для творчества. Недавно она выпустила книгу стихов, одно из которых посвящено пансионату, а второе мне, которые я хочу здесь привести.

Большая Ордынка

Одиннадцать дробь шесть.

Тут я проживаю,

Прописана здесь.

Наш дом небольшой

всего три этажа.

Но нам здесь просторно,

И жизнь хороша.

Живут здесь

Состарившиеся москвичи,

Средь них журналистка,

Бухгалтер, врачи.

Они ветераны труда и войны.

Тут мало здоровых,

Почти все больны.

Врачам и сестричкам

Не ведом покой.

Тут лечат лекарством

И доброй душой.

Вкуснее обеды,

Чем в доме ином.

Мы нашему повару

Честь воздаем.

Помпезно встречают

Дни наших рождений.

Обилие яств

Приведет в изумленье.

Дорогие подарки,

Ни на день, а на век.

Остается тот праздник

В долгой памяти всех.

И я как жилица

В этом мини-раю

Для вашей газеты

Даю интервью.

И с подобной подачи

Лихой журналист

Напишет немало

Веселых страниц.

Он еще приукрасит,

И еще переврет.

И статье показухе

Не поверит народ.

Борису Сичкину

Я подарила книгу Вам –

В ответ от Вас обещано

Но я осталась не при чем,

Обиженная женщина.

Забыли Вы тот долг отдать,

Но все же очень хочется

О Вашей жизни все узнать,

Где главный принцип — творчество.

По кинолентам знаем Вас,

За то спасибо наше:

''Неуловимые " прошли,

Теперь Вы в бедной "Саше ".

Нет, все равно я буду ждать

Теперь уж по привычке.

Ведь старость надо уважать

Борис Михайлыч Сичкин.

Атмосфера веселья начинается уже на подходах к пансионату. На стене соседнего с ним дома огромными буквами красной ядовитой краской написано: "Хуй" и дальше "Хуй сотрешь". И действительно, видно, что пытались стереть, но отечественные химики знают свое дело, и ничего не вышло.

Как у Льва Николаевича Толстого, у Виктора Митрофановича во рту три зуба, но при этом прекрасная дикция, и каждый матюг прослушивается гениально. При этом совершенно потрясающей силы голос, которого не сыщешь ни в одном оперном театре. Виктор Митрофанович поехал на Ниагарский водопад и, стоя у парапета, за что-то начал отчитывать своего шофера. Стоявший неподалеку гид обратился по мегафону к туристам:

— Леди и джентльмены! Когда этот господин закончит говорить, вы сможете услышать шум Ниагарского водопада.

Пообщавшись с Виктором Митрофановичем, у меня создалось впечатление, что все свое время он тратит, чтобы заработать деньги и тут же начинает ломать себе голову, кому бы их отдать. В результате все раздает и остается без денег. Как и Борис Лебедев, он купил огромное количество моих книг и все их анонимно раздал людям, которые даже не подозревали, кто сделал им такой подарок.

У Виктора Митрофановича работает хороший молодой парень Денис. Как-то Денис мне сказал, что если я выйду из пансионата, когда его не будет, то обратно не попаду, так что лучше не выходить. Это случайно услышал проходивший мимо Виктор Митрофанович.

— Ты это кому говоришь?! (пошел мат с волжским акцентом). Борису Михайловичу Сичкину?! (мат ближе к тюремному). Ты себе отдаешь отчет?! (просто мат, но в третьей октаве, когда улица тревожно замирает, не сомневаясь, что началось землетрясение, и они оказались в его эпицентре). Все, наглец, ты уволен!