Смерть по вызову - Андрей Троицкий

– И сколько будет стоить вместе вся эта музыка?

Ювелир назвал сумму и посмотрел на посетителя вопросительно.

– Годится.

Вербицкий кивнул головой, решив про себя, что старик опять его надул, но торговаться, изображая из себя знатока камней, просто смешно. А соваться к другому ювелиру – глупость непроходимая. Слова Бернштейна не проверишь.

– А как скоро можно получить деньги?

– Огранка крупного настоящего алмаза занимает годы, – ювелир, видимо, обрадованный согласием Вербицкого уступить камни по названной цене, выключил лампу и, откинувшись на стуле, сложил руки на груди. – Здесь, разумеется, работа не та, но пару недель придется попотеть. Значит, через две недели и созвонимся. Кстати, есть очаровательный бельгийский гарнитур: колье и сережки с алмазами. И совсем недорого. Прекрасный подарок супруге к женскому дню.

– Я не дарю женщинам драгоценностей, – сказал Вербицкий. – Не из соображений экономии. Просто у жены появится соблазн показать эти побрякушки родственникам, а те решат, что я богатый человек. Начнутся расспросы. Я подарю жене духи, а драгоценности – это баловство. Она ведь жена врача, всего-навсего врача.

– Что ж, логично. Помнится, все ценные предметы, что дарил отец вашей матушке, конфисковали. Вложения денег в ценности жены, – ювелир пожал хрупкими плечами, – не самые удачные вложения. А духи тоже прекрасный подарок. Баловать женщин тоже глупо, слишком быстро они привыкают к хорошему. Валера, какие духи предпочитает ваша супруга? Сейчас в магазинах огромный выбор.

– Какие подарю, такие и предпочитает, – буркнул Вербицкий.

Ювелир, всегда сохранявший непроницаемое лицо, криво усмехнулся.

– Золото – это так, это сейчас не главное, – сказал Вербицкий. – Один приятель предлагает купить у него совершенно уникальную коллекцию икон. Мой знакомый мало в этом смыслит, в иконах. А коллекция действительно уникальная. Первый раз в жизни я увидел такое собрание у частного лица.

– Если ваш знакомый почти ничего в этом не смыслит, откуда у него это редкие иконы?

– Часть по наследству получил, что-то сам прикупил.

– Прошлым летом гостил в Гамбурге у дочери, – Бернштейн пригладил на висках седые редкие волосы. – Вообще поездил по Европе. Антикварные лавки завалены нашим добром, нашими иконами. Вешать негде, стоят в подсобках штабелями. Везут все кому не лень, думают, на Западе на иконы спрос. Наивные люди.

– В антикварных лавках продают дрова, не иконы, – Вербицкий открыл кейс и вытащил исписанный с двух сторон лист бумаги. – А я хочу предложить настоящий товар, эта коллекция станет гордостью любого собирателя, – он протянул бумагу Бернштейну. – Всего у моего приятеля более сотни икон, все в идеальном состоянии, что само по себе редкость. Здесь я записал самые ценные, с моей точки зрения.

– Посмотрим, Бернштейн нацепил на нос очки и включил лампу. – Любопытно. Действительно хорошая коллекция. Семь икон Спаса семнадцатого и восемнадцатого веков.

– Самый интересный Спас, это где Христос сидит на троне в охряных одеждах, а его фигура вписана в алый ромб, а ромб вписан в синий овал, который находится во внешнем квадрате. От Спаса во все стороны расходятся лучи, а на левом колене он держит раскрытое Евангелие. Затем «Спас Вседержатель», проще говоря, поясной портрет Христа. Затем «Спас Иммануил» оплечное изображение Христа в юношеском возрасте, у него нет ни бороды, ни длинных волос. Далее «Спас нерукотворный» – один только лик Христа без шеи и плеч, глаза смотрят вперед. Очень выразительная икона. По моей оценке, начало семнадцатого века. Далее идут Богородицы, но они более поздние. Где-то начало восемнадцатого века, – Вербицкий показал пальцем на нужные строчки – Вот Богородицы «Донская Божья матерь», «Ярославская», «Богоматерь Знамение», «Шуйская», «Страстная», «Богоматерь взыграния младенца».

– Ладно, не перечисляйте, Валера, – Бернштейн медленно водил пальцем по строчкам. – Тут целый поминальник.

– А это «Неопалимая Купина», – не слушал Вербицкий. – Сюжетная икона со многими действующими лицами. Далее идут иконы-праздники «Рождество» – волхвы идут на свет путеводной звезды. Бегство святого семейства в Египет. «Благовещение» – дева Мария держит в руках клубок ниток. «Успенье» – на первом плане мертвая Богородица, на втором Иисус поднимает её душу в виде младенца. «Крещение» – Христос и Иоанн Креститель стоят в водах Иордана. «Сретение» – нарисована церковь, и первосвященник Симеон принимает из рук Богоматери младенца. «Преображение» – Христос стоит, а к земле рядом с ним припали апостолы Петр, Яков и Иоанн. «Покров» – Богоматерь с покрывалом стоит на облаке. Далее, «Воскресенье или сошествие в ад» – это первая половина семнадцатого века. Редкая икона. Есть иконы деисусного чина…

– Твой знакомый случайно не спятил, продавать такую коллекцию? – ювелир хмыкнул. – Но если он все-таки спятил, тем лучше. Правда, одного покупателя на все это добро скоро не найдешь. Проще и выгоднее продать иконы в разные руки. Можно к твоему знакомому заглянуть в гости? Вы, Валера, поимеете свой процент.

– Он гостей не любит, он больной человек, – сказал Вербицкий. – Список икон оставьте себе. А сами иконы увидите не позже чем через две-три недели. Сам их привезу.

Вербицкий закрыл кейс и протянул ювелиру руку.

Глава 17

Аркадий Семенович Розов появился на территории городской больницы ровно в полдень. Решив, что осторожност делу не помеха, он вылез из такси за квартал до больницы, бодрым шагом прошелся до бетонного глухого забора, без труда нашел выломанную секцию и задами пробрался к третьему корпусу, спросив дорогу у чумазого старика в телогрейке. Розов, выбирая дорогу между лужами, пересек квадратный сквер, засаженный по периметру чахлыми низкорослыми деревцами. Выйдя на асфальт, потопал ногами, обошел третий корпус, зайдя с задней стороны, потянул на себя дверь с табличкой «служебный вход». Миновав темный тамбур, оказался в служебном гардеробе, где за вытертой стойкой у окна пила чай костлявая старуха.

В нерешительности Розов помялся у стойки. Оглядевшись по сторонам, только сейчас он заметил худенького, совсем молодого человека в черной служебной форме неизвестного образца с накладными карманами на груди, подпоясанного офицерским ремнем и в черном же берете, косо сидящим на голове. Молодой человек, развалившись на стуле, закинул ногу на ногу, поглядывал то на носок высокого ботинка, то на посетителя. Перехватив вопросительный взгляд Розова, парень спросил, к кому тот пришел.

– Я в прошлом году ногу сломал в голени, – Розов направил указательный палец на кафельный пол, выставил вперед правую якобы сломанную в прошлом году ногу. – Вот договорился с врачом Петрушиным из травматологического отделения о консультации.

– Как ваша фамилия и имя отчество? – парень, вооружившись ручкой, раскрыл перед собой на тумбочке замусоленную тетрадь.

– Фамилия-то? – переспросил Розов, отметив про себя, что телефона рядом с парнем нет, а значит, позвонить наверх врачу Петрушину и проверить слова посетителя о сломанной ноге и назначенной консультации не представляется возможным. – Фамилия моя Елизаров, – сказал Розов. – Константин Александрович Елизаров.

– Известная фамилия, – кивнул охранник, делая запись в журнале. Видимо, парень истомился на этом стуле за утро, хотел хоть с кем-то переброситься словом. – Вы случайно не родственник того самого Елизарова? Ну, который ортопедический аппарат придумал?

– Меня многие об этом спрашивают, – загадочно улыбнулся Розов, положил пластиковый пакет на стойку и расстегнул пальто. – Вообще-то родственник, но дальний. Можно сказать, седьмая вода на киселе. Я знаменитого родственника всего и видел-то пару раз.

Розов передал пальто оставивший свой чай гардеробщице, мучительно вспоминая, в какие годы жил и когда скончался знаменитый врач, фамилия которого так неожиданно всплыла в памяти, скончался ли он вообще или здравствует по сей день.

– Да, пару раз только и видел его, но помню хорошо, хотя сам был тогда ещё в юношеском возрасте, точнее в младенческом, – повторил Розов, решив для себя, что врач Елизаров, скорее всего давно скончался. – Травматология на третьем этаже? – спросил он охранника и подумал, что человек, лежавший здесь со сломанной ногой, наверняка такого вопроса не задал бы.

– На третьем, – охранник закрыл журнал, сунул ручку в нагрудный карман. – Совсем память ослабла. Розов, прижал руку к голове, другой принял у гардеробщицы номерок. Старуха зевнула и вернулась к остывающему на подоконнике чаю.

– Жизнь такая, – философски заметил охранник, отвечая то ли на реплику Розова, то ли на свои невеселые мысли.

Опустив номерок в брючный карман, и взяв со стойки пакет, Розов прошел к лестнице, пообещав меланхоличному юноше быстро вернуться. Нажав кнопку вызова лифта, Розов вместо шума спускающейся кабины услышал звонок, раздавшийся откуда-то из глубины шахты.