Братья Берджесс - Элизабет Страут

– Слышу.

– А что молчишь?

Боб обвел глазами квартиру. Диван показался ему маленьким. Коврик у дивана – тоже. Джим говорил совершенно непринужденно, словно ничего не случилось, и Боб не знал, как на это реагировать.

– Джим, знаешь… Ты меня в некотором роде поставил в тупик. Там, в Ширли-Фоллс. Я до сих пор так и не понял, это шутка или нет.

– Ну, Боб! – Это прозвучало так, будто Джим говорит с маленьким ребенком. – Я тебе звоню с хорошими новостями. Давай не будем портить всем этим такой момент.

– Всем этим? Это моя жизнь!

– Да ладно, Бобби.

– Слушай, Джим. Я просто хочу сказать, что если это неправда, зачем ты на меня ее вывалил? Ну зачем?

– Боб! Господи ты боже мой!

Боб захлопнул телефон. Джим перезванивать не стал.

Месяц братья не разговаривали. А потом, в один солнечный день, когда порывы ветра мели по тротуару мусор, а прохожие цеплялись за развевающиеся полы одежды, Боб возвращался в офис с обеда, и вдруг его осенила спасительная мысль, которая приходила ему в голову и раньше, однако лишь сейчас сформировалась четко и ясно. Он позвонил Джиму на работу.

– Ты меня, конечно, старше, но это не значит, что ты все помнишь! Ты мог ошибиться! Уж кто-кто, а адвокаты по уголовному праву знают, какая ненадежная штука человеческая память.

Джим тяжело вздохнул.

– Я очень жалею, что рассказал тебе.

– Но ведь рассказал же!

– Да… Рассказал.

– Ты мог ошибиться! Наверняка ошибся! И мама знала, что это сделал я.

Повисла пауза. Затем тихий голос Джима произнес:

– Я все помню, Боб. И мама решила, что это сделал ты, потому что я свалил вину на тебя. Я ведь объяснил.

Боб похолодел, у него засосало под ложечкой.

– Я тут подумал, – продолжил Джим. – Может, тебе обратиться к специалисту? Помнишь, ты раньше ходил к психотерапевту. К Элейн. Она тебе помогла.

– Она помогла мне разобраться с прошлым.

– Ну вот, найди другого психотерапевта. Кого-то, кто снова тебе поможет.

– А ты? Ты сам-то обратился к специалисту? В гостинице у тебя была форменная истерика. Тебе самому не надо разобраться с прошлым?

– Да нет. Прошлое – это прошлое. Его не изменишь. Каждый из нас прожил свою жизнь. И если честно, Бобби… Не хочу показаться черствым, но какая разница, кто тогда был виноват? Ты сам говоришь, это не имеет значения. Все в прошлом, надо просто двигаться дальше.

Боб молчал.

– Хелен по тебе скучает, – произнес Джим, не дождавшись ответа. – Так что заходи к нам как-нибудь.

Боб не зашел. Не сообщив ничего Джиму, он собрал свои немногочисленные пожитки и переехал на Манхэттен, в Верхний Вест-Сайд.

Хелен преследовало беспокойство. Оно шло за ней по пятам, как тень, и стоило Хелен остановиться, как тень тоже замирала в ожидании. Хелен много думала, вспоминая, с чего началось это состояние, и в голову приходил лишь один ответ. Источником ее тревоги было то, что Зак бросил мать. Хелен не понимала, почему это так ее волнует, а точнее, почему это так волнует Джима.

– Разве не хорошо, что он у отца?

– Хорошо, конечно. У всех должен быть отец, – каким-то неприятным тоном произнес Джим.

– И в федеральной прокуратуре не стали предъявлять обвинение. Почему ты не рад?

– С чего ты взяла, что я не рад?

– А куда пропал Бобби? Я звонила ему на работу, он отвечал расплывчато… Якобы очень занят.

– Страдает из-за какой-то глупой девицы.

– Раньше ничто не мешало ему заходить к нам. Зря ты сказал, что он не должен рвать отношения с Пэм. Сара имела все основания от него этого требовать. Я сама не стала бы выходить замуж за человека, который постоянно общается с бывшей женой.

– Ну, тебе ведь и не пришлось, правда?

– Джимми, почему ты постоянно не в духе? – Хелен поправила подушку на кровати. – Что-то Эна сегодня невнимательна…

Джим прошел мимо нее в кабинет.

– Работа достала.

– Так в чем же дело? Почему ты не уходишь из компании? Денег у нас достаточно. Правда, в новостях пророчат грядущие экономические проблемы…

– Хелен, двое наших детей еще не закончили колледж. А потом может быть магистратура.

– У нас достаточно денег.

– Это у тебя достаточно денег. Ты с самого начала держала их отдельно, и я ничуть тебя не виню. Только не надо говорить, что у нас есть деньги. Хотя у нас они действительно есть, потому что я их зарабатываю.

– Да перестань! Это не шутки. Если тебе в самом деле не нравится твоя работа…

Джим обернулся.

– Ну что ж, она в самом деле мне не нравится. И не надо удивляться, Хелен, потому что я тебе об этом уже говорил. Я надеваю солидный костюм и еду на встречу с солидным клиентом. С фармацевтической компанией, которая мешала в свои таблетки какое-то ядовитое дерьмо, ее на этом поймали, и теперь она желает нанять великого Джима Берджесса. Который уже давно не велик. Впрочем, это не важно, до суда все равно не дойдет, вопрос решат полюбовно. Однако как ни крути, выходит, что я на стороне компании, которая продает людям таблетки с дерьмом – и людям в Ширли-Фоллс тоже! Пожалуйста, не делай вид, что для тебя это новость! Ты меня вообще слушаешь?

Хелен вспыхнула.

– Я поняла. Хорошо. Только зачем ты мне грубишь?

Джим покачал головой.

– Я не хотел. Господи, Хелен… Прости.

Он коснулся ее плеча, мягко притянул к себе. Хелен почувствовала биение его сердца. Через застекленную балконную дверь она увидела, как по перилам террасы с знакомым топотом быстрых лапок пробежала белка. Зачем ты мне грубишь? Эти слова показались ей смутно знакомыми. (Несколько месяцев спустя она поняла почему. Дебора-Которая– Не-Все говорила своему мужу: «Ну что ты весь вечер ко мне придираешься?»)

2

В Ширли-Фоллс весна не торопилась. Ночи были холодные, зато рассвет взрывал лучами небо на горизонте, приносил с собой легкую влажность, нежно прикасающуюся к коже, предвещал скорый приход громогласного лета, и от разлитого в воздухе обещания ныло в груди. Абдикарим возносил первую молитву еще в темноте, а потом шел в свое кафе по улицам города, чувствуя щемящую сладость весны. В нескольких кварталах от него просыпалась Сьюзан и каждый раз заново осознавала тот факт, что сына больше нет с ней рядом. По утрам она старалась побороть волны страха, иногда накатывающие на нее ночью. Она не помнила своих снов, но ее сорочка нередко бывала влажной от пота. В такие дни Сьюзан выезжала из дома раньше обычного и направлялась к озеру Саббанок, где могла пройти пешком две мили, не встретив ни одной живой души, кроме разве что какого-нибудь любителя подледной рыбалки, приехавшего забрать с еще скованного льдом берега свой домик-прицеп, простоявший здесь всю зиму. Сьюзан кивала рыбаку и шла мимо, не снимая темных очков. Ей было необходимо идти, чтобы справиться со страхом, а еще с чувством, что она совершила нечто настолько ужасное, что лишь на этой слякотной тропинке могла скрыть от чужих глаз свой стыд – такой глубокий, что ей казалось, будь она сейчас среди людей, в нее тыкали бы пальцами. Конечно, на самом деле она не сделала ничего дурного. Любитель подледной рыбалки не побежит сообщать о ней в полицию, никто не будет поджидать ее на работе со словами: «Пройдемте, миссис Олсон». Однако сны утверждали обратное: она вступила (и, видимо, уже давно) на некую опасную территорию, где жизнь начала катиться под откос; ее покинул муж, покинул сын, ее покинула сама надежда, и вот она выброшена так далеко на задворки обыденной жизни, что бродит теперь по земле невыразимо одиноких, тех, чье присутствие обществу невыносимо. Два факта – что ее сын жив и что федеральная прокуратура отчего-то не стала его преследовать – не спасали Сьюзан от печали, которую приносили ночью сны и которая оставалась с ней утром. Печаль не умаляла этих фактов; скорее, заслоняла их. Какая-то часть ее сознания замечала окружающую красоту: солнечные блики на безмятежной глади озера, голые ветви деревьев… Да, все это прекрасно, и в то же время далеко и бессмысленно. В основном Сьюзан смотрела под ноги, на торчащие из земли корни, на ухабистую тропинку, по которой мало кто ходил. Требовалось как следует сосредоточить внимание, чтобы не оступиться. Возможно, именно сосредоточенность давала ей силы прожить день.

Много лет назад, когда Сьюзан познакомилась в университете со своим мужем – она училась на последнем курсе, а он только поступил, приехав из Новой Швеции, маленького рабочего городка в нескольких часах езды к северу, – она с удивлением узнала, что он практикует трансцендентальную медитацию. В то время мода на такие вещи только набирала обороты. В течение получаса утром и вечером ей запрещалось его беспокоить, и Сьюзан неукоснительно соблюдала запрет, пока одним поздним субботним утром не забежала к нему в комнату невовремя. Он сидел на кровати, скрестив ноги и глядя перед собой отсутствующим взглядом. «Ой, прости!» – ахнула она и выскочила прочь. Увиденное глубоко смутило ее, как будто она застукала его во время мастурбации – впрочем, годы спустя это ей тоже предстояло. Но тогда, на заре отношений он даже поделился с ней словом, которое повторял во время медитации. Это был знак величайшего доверия, слово предполагалось хранить в строгой тайне. За это слово были отданы деньги, гуру сказал, что именно оно соответствует «энергиям» Стива. Этим словом было «ом».