Апельсин потерянного солнца - Ашот Бегларян

По дороге встретилась беспокойная толпа молодёжи. Сразу почуяв недоброе, Закир резко развернул машину и поехал на большой скорости по объездной дороге. Вслед раздались неистовые крики и дикий свист.

На окраине города дорогу преградил человек с автоматом на плече в спортивном костюме. Проезжую часть более чем наполовину закрывала сооружённая из мешков с песком полутораметровая стена. Рядом на тротуаре сидели ещё несколько вооружённых небритых людей в гражданской одежде. Они больше напоминали жаждущих добычи бандитов, чем стражей порядка.

Алек незаметно передал Закиру пачку денег, тот вышел и направился к автоматчику. Несколько минут, пока они, отойдя за искусственную стену, переговаривались, показались сидящим в машине вечностью. Автоматчик, лохматая голова которого возвышалась над сложенными друг на друга мешками, то и дело оборачивался, пристально и недобро всматриваясь в сторону машины. Он о чём-то спорил с Закиром.

Наконец последний повернулся и стал возвращаться обратно, с трудом сдерживая улыбку удовлетворения.

— Пронесло, — Закир упал на своё сиденье, словно в изнеможении, — больше никаких препятствий не должно быть.

Все облегчённо вздохнули. Борис с удивлением заметил, как его жена трижды перекрестилась и тихо прошептала слова благодарности Богу.

Вскоре за спинами супругов исчез теперь уже не родной город, неожиданно сменивший солнечную улыбку на хищный оскал. Сложившаяся за столетия многотысячная армянская община Баку[86] в одночасье прекратила своё существование. Армяне покинули некогда, в самом деле, интернациональный город, оставив в нём плоды своего труда и сотворённые многими поколениями культурные и материальные ценности, свои дома и имущество, могилы близких и частицу себя. С корнями, безжалостно, словно дерево во время смерча, вырвали их из привычной среды обитания.

Естественно, по-разному восприняли бывшие бакинцы освободительное движение в Нагорном Карабахе. Те, кто не утратил чувства национальной и просто человеческой гордости, — с пониманием и сочувствием. Многие из них присоединились к справедливой борьбе карабахцев. Некоторые же считали её неправомерной и видели в ней причину обрушившихся на них бед…

Глава 4

Утро в Степанакерте начиналось не со звонка будильника, оповещающего в заданный момент времени о том, что пора вставать и собираться на работу или в школу. Взамен весёлой приветственной трели птиц, рассвет приходил в город вместе с оглушительными взрывами.

Обстрел вёлся из дальнобойного орудия. Кто-то утверждал, что это морская пушка, другой с видом знатока доказывал, что это гаубица с удлинённым стволом («А как же?! Ведь только из такого дула можно стрелять так далеко!»), а третий и вовсе рассказывал о каком-то невиданном новом оружии. Но какая разница, из чего умерщвлялись люди, к тому же безвинные? Ведь орудие это было нацелено не на военные объекты и солдат противника, а на женщин, детей, стариков, не имеющих к боевым действиям абсолютно никакого отношения.

Сам смертоносный снаряд даже казался «гуманнее» людей, вернее, нелюдей, запускающих его: ещё в воздухе, набирая во время полёта скорость (а точнее, резко меняя её), он словно предупреждал о своём появлении, издавая грохот, подобный тому, который бывает при разрыве. После этого «первичного разрыва» люди, спавшие вполглаза, прямо в одежде, вскакивали, спешно покидали свои квартиры и спускались в подвал. Среди них была и Кнар. Эрик чуть ли не насильно привёз её к себе из соображений безопасности, хотя, как оказалось впоследствии, в этом отношении в деревне было гораздо надёжнее, чем в городе. Пожилые люди, как ни странно, более эмоционально реагировали на обстрелы, проклиная на чём свет стоит невидимого врага и отправляя в ответ на пушечные ядра убийственные слова в его адрес. Кнар не отставала от других. Более того, её брань была приправлена грубым деревенским колоритом и звучала крайне неестественно в устах хрупкой старушки. Впрочем, в городе она долго не задержалась, через неделю вернулась к себе. Уговоры сына теперь не помогли. Она была непреклонна: «Нужно присматривать за домом и хозяйством».

Тем временем в городе день ото дня усиливались обстрелы. Сменив относительно безобидные снаряды противоградовых ракетных установок «Алазань», из высокогорных позиций противника на Степанакерт посыпался смертоносный «град»[87]. Когда в небе стали появляться вражеские бомбардировщики, люди переселились (на долгие месяцы) в сырые и тёмные подвалы. Приходилось терпеть немыслимые тяготы и лишения: больные оказались без лекарств, не хватало куска хлеба, а воды порой элементарно недоставало на то, чтобы сварить чай. Бывало, уходил человек за водой и больше не возвращался — люди погибали от обстрелов прямо в очереди у городского родника. Не было дня и даже часа, чтобы не лилась кровь. Она омывалась бессильными слезами уцелевших родных и близких.

Больше всех страдали дети. Их хрупкая, несформировавшаяся психика крайне болезненно реагировала на регулярно повторяющийся режущий свист летящих и дикий грохот разрывающихся снарядов. Некоторые попросту не выдерживали…

Малыши не видели солнца, лишились простой возможности порезвиться на свежем воздухе, поиграть в свои нехитрые игры. Взамен они научились безошибочно определять по звуку летящего снаряда тип его и вид оружия, из которого производился смертельный выстрел…

Глава 5

Лара болела. Симптомы тяжёлого недуга, название которого Эрик старался не произносить даже про себя, появились незадолго до народных волнений в области и последовавших со стороны республиканских властей репрессий, в результате которых армянский край оказался в полной блокаде. Эрик буквально не находил себе места от беспокойства и обиды. Небывалое ощущение беспомощности глодало его изнутри, он вновь чувствовал себя сиротой, как когда-то в детстве… Ещё пару недель назад при посредничестве друзей Эрик договорился с известным врачом-соотечественником в Риге об операции. Стали собираться в дорогу. Но могли ли они предположить, что в считанные дни ситуация резко изменится, и целая область вдруг окажется зажатой в кольце, прорвать которое формирующимся отрядам самообороны удастся лишь через два года, пробив спасительный гуманитарный коридор[88].

Когда двенадцать лет назад уже достаточно большой семье Эрика Багумяна наконец выделили новую, просторную квартиру (весьма комфортного ленинградского проекта), единственное, что могло вызвать упрёк, — это последний, пятый этаж: долго подниматься, слабый напор воды, особенно по утрам и вечерам, неприятная перспектива износа крыши… Окрылённый Эрик, наоборот, отмечал преимущества: отсутствие вечно мешающих соседей сверху, шума канализации и риска стать жертвой затопления квартиры из-за чьей-то невнимательности, возможность использования чердака в качестве подсобки, да и воздух наверху чище. «Орлы любят высоту», — шутил счастливый хозяин. Но как-то про себя подумал: «Лишь бы с воздуха не бомбили». Однако тогда, в эпоху «развивающегося», обещающего светлое будущее социализма, это казалось просто невероятным, и Эрик быстро забыл о шальной мысли. Теперь же