Я ухожу, любимый - Марика Крамор

— Разумеется! Даже если у вас не сложится, то извини, конечно, разводы никто не отменял! Но если ваши отношения будут официальными, то можно избежать кучи проблем и проволочек с бумажками и тому подобным! У вас очень сложная ситуация! И, возможно, настанет тот час, когда принимать жизненно важное решение придется Акраму, а он тебе так-то никто! Вообще никто! А у мужа и отца больше прав, чем у мужика с улицы!

— Ты считаешь, этого достаточно, чтобы расписаться?

— Да, считаю! Сейчас достаточно и этого! Малыш родится недоношенным! У Акрама должно быть право принимать не терпящие отлагательств решения! Он согласен взять эту ответственность на себя! Не отнимай у него эту возможность! И Зорь, у вас совсем не тот случай, когда нужно думать о том, насколько он сейчас искренен. Положись на него! Официально! Это поддержка и опора, которые тебе так нужны! Я понимаю, ты боишься. Но если он вновь не оправдает твоего доверия, вот тогда он не достоин второго шанса. А сейчас – да. Так будет лучше для вас обоих. Подумай об этом всерьез…

Глава 40

Звонок в домофон застает меня врасплох. Голос Акрама в трубке заставляет улыбнуться и насторожиться одновременно.

— Что случилось? — встречаю я гостя беспокойным вопросом.

— Да я домой приехал… — он заметно колеблется. — Сидел-сидел. А потом… Зорь, — ни с того ни с сего он расплывается в улыбке. Немного стеснительной. Мальчишеской. Скованно пожимает плечами. — Не хочу я без тебя. Насиделся уже. Я бы тебя выкрал и к себе увез. Но знаю, что сопротивляться будешь. Поэтому лучше тихоньнечко тут на коврике посижу, — негромко смеется он.

— Что ж ты пес бродячий — на коврике у двери сидеть, — делаю строгое лицо, а сама оттаиваю. Как сосулька в тепле: весна в душе расцветает, вместе с листвой и почками появляется. Лед плавится, птички поют. Акрам бесхитростно засовывает ладони в карманы, волнуется.

Люблю я его. Люблю…

Ощущение, словно мы и не расходились. Вместе до сих пор. И не было между нами несчастий. Мы рядом. Сердце в унисон и одно на двоих дыхание.

Время недетское, Акрам извиняется, проходя в квартиру.

— Все нормально, — заверяю я его и предлагаю чай.

Мы, как два школьника, сидим… смущаемся, того и гляди сейчас синхронно краснеть начнем.

Болтаем мы обо всем и ни о чем, и тут лицо Акрама внезапно вытягивается: ошарашенный взор его падает на мою кисть.

Я так и не сняла кольцо…

Акрам расцветает, а надежда, озарившая родное лицо, полыхает в каждой его морщинке, в каждом вздохе чувствуется, в каждом лучике потеплевшего взгляда.

— Примерила все же, — кивает он на мою руку.

— Да, — смущаюсь я, опускаю взгляд. — Оле показывала.

— Для тебя так важно было услышать ее мнение? И что она сказала? — интересуется Акрам, не сдержав любопытство. Приподнимает стул и переставляет ближе ко мне. Заглядывает в глаза.

— Сказала, что с практической точки зрения ты принял логичное решение. Что у официального отца и мужа больше прав, чем у человека с улицы. И если возникнет непредвиденная ситуация, то ты этими правами легко сможешь воспользоваться.

Напряженное молчание неразделенно властвует над нами, неотвратимо раскрывая крылья.

— А ты как сама считаешь? — уточняет Акрам, первым нарушая долгое безмолвие. — Чего хочешь?

Время поворачивается вспять, я не знаю, что лучше, промолчать или рассказать все, о чем душа кричит, но никто не слышит.

— А мне просто тебя не хватает. Такого как раньше, — добавляю я и взмахиваю ресницами, перехватывая обеспокоенный карий взгляд. — Когда ты был только моим. Но как раньше уже кажется невозможным. В голове не укладывается, что замужество в моем случае мера вынужденная. И с твоей, и с моей стороны.

— Она не вынужденная. Она осознанная. Во всяком случае, с моей стороны. Если будем бояться новых ошибок, мы продолжим топтаться на том же месте.

— А если идти вперед будет уже некому?

Мой голос почти не дрожит, когда я рассуждаю о своей смерти, которая может наступить даже завтра. Да даже сегодня.

Если так подумать… мне не страшно умирать. Нет. Вечный покой меня не пугает. Меня пугает то, что останется после меня. Вся та боль, которую испытают мои близкие и любящие меня люди. Мои родные. Моя маленькая бусинка, которая может никогда не увидеть свою маму, не прочувствовать, какой сильной была моя любовь к ней. Моя маленькая крошка, которая будет нуждаться во мне, а меня не будет рядом. Рядом будут другие. Вместо меня. А я просто стану мысленно целовать ее с высоты небес, гореть яркой звездой, освещая ее путь, чтобы он не был тернистым и непроходимым, буду навещать ее во снах и незаметно гладить по голове, когда она спит. Беззвучно шептать: мама любит тебя, моя бусинка. Я всегда с тобой, даже если не рядом. Даже если ты меня не видишь. Даже если меня больше нет, я живу в тебе. И буду жить и защищать тебя от всех невзгод, укрывая своей заботой, как эфирным одеялом, сотканным из моих не воплощаемых грез.

А за себя… нет. За себя мне совсем не страшно.

— Если так случится… то это будет моей самой горькой потерей, — неожиданно глухо признается он, глядя в мои глаза. — И я больше не готов быть посторонним дядей с улицы. Я хочу быть в твой жизни всегда. До последнего вздоха. И я пойду до конца и сделаю невозможное, чтобы ты в моей была тоже.

Это как мантра. Как оберег от невосполнимой потери. Как обещание. Вспыхнувшая надежда горит ярче, чем самый внушительный факел. И я хочу. Я так хочу остаться в его жизни… но есть ли у меня выбор? Врач сказал, нужно еще подождать. А если не хватит времени?

Средней фалангой согнутого указательного пальца он стирает мои слезы. И казалось бы, нам обоим нечего добавить,