После бури - Фредрик Бакман

спортивного директора – что он относится ко всем детям в клубе как к родным; в устах Суне это был комплимент, но когда несколько лет спустя то же самое сказала Мира, это прозвучало как обвинение. Весной Петер пытался поговорить с Аматом, посоветовать, как вести себя на драфте в НХЛ, но мальчик успел стать мужчиной, а Петер – стариком.

– Не знаю, – сказал Петер.

Теему вздохнул:

– В прошлом сезоне он был жестким. Реально жестким. Почище Кевина. И покруче… тебя.

– Ты никогда не видел меня на льду, – хмыкнул Петер, пытаясь спрятать смущение.

На что Теему фыркнул, как обиженный пони:

– Да Рамона нам показывала записи всех твоих матчей! Даже в НХЛ!

– Их было раз-два и обчелся, надеюсь, это не заняло много времени, – пробормотал Петер.

– Пять! Думаешь, я их не смотрел? Раз сто! Думаешь, я всего лишь тупой бандит? Да я люблю хоккей так же, как ты, чувак! Только поэтому я ни разу не дал тебе в рыло, пока ты был спортивным директором и нудел, что надо закрыть трибуну со стоячими местами. Я знал, что ты любишь хоккей так же, как я. Я это уважал. Даже когда ты вел себя как шут гороховый!

Петер досчитал до десяти, чтобы переварить шута горохового из уст человека, который однажды ворвался в автобус, где сидела команда противника, и поджег там тридцать пакетов с собачьим дерьмом. Самое возмутительное, что у Теему даже собаки не было. Только представьте – организовать доставку тридцати пакетов дерьма! Господи помилуй! Если бы этот парень хоть раз в жизни направил свои способности в разумное русло, он бы завоевал весь мир.

– Ты ошибаешься, – улыбнулся Петер.

– А вот и нет!

– Я отыграл только четыре матча. А на пятом получил травму. И я не считаю тебя тупым бандитом.

– Рассказывай, – буркнул Теему.

Петер тихо хихикнул:

– Во всяком случае, я не считаю, что ты всего лишь тупой бандит…

Теему заржал так, что чуть не съехал с дороги, и в этот миг Петер увидел его как бы со стороны. И понял, почему все ходят за ним хвостом. Когда Теему смеется, с ним вместе смеются все. Теему покосился в его сторону и сказал:

– Надо было тебе весной, перед драфтом в НХЛ, поговорить с Аматом. Ему давали советы не те люди. Ты бы ему помог.

Петер отвернулся, ему не хотелось признаваться, что он пытался это сделать. Давненько никто не говорил с ним так уважительно, как Теему.

* * *

Мае часто дают меньше восемнадцати, и это ее ужасно расстраивает, но ей и самой трудно определить на глаз чужой возраст. Старик напротив показался ей глубоким пенсионером, хотя ему едва исполнилось шестьдесят. Бывает, тело наказывает своего обладателя за грехи всеми возможными старческими недугами. Клетчатая рубашка обтягивала толстый живот, ноздри раздувались от прерывистого дыхания. Коричневая шляпа прикрывала редкие волосы, борода поседела, лицо было одутловатым от чрезмерных возлияний и недостаточных компромиссов. Из-за чертова артрита ему приходилось в любую погоду носить с собой зонт – для трости он был недостаточно стар. Тем не менее у старика был твердый взгляд и острый ум, он хорошо делал свою работу – возможно, теперь, когда выглядел таким дряхлым, даже лучше, чем прежде. Люди его недооценивали, и старик это умело использовал.

Всю дорогу они так непринужденно болтали, что Мая даже не задумалась о том, как легко ему удалось ее разговорить. Невинные вопросы сыпались один за другим, и Мая не заметила, как выложила о себе все, не узнав ничего о своем собеседнике.

Когда она снова собралась в туалет и потянулась за футляром с гитарой, старик предложил свою помощь:

– Я мог бы ее посторожить.

Мая смущенно улыбнулась: она не боится, что гитару кто-нибудь украдет, просто инструмент ей так дорог, что не хочется с ним расставаться. Но все же не стала спорить и оставила футляр на месте, но едва она ушла, старик сразу открыл его и заглянул внутрь. К подкладке была приклеена скотчем фотография девочки вместе с младшим братом, мамой и папой. Снимок был недавний, тем более поношенной и застиранной казалась папина зеленая толстовка с медведем на груди. «После всего, что пришлось пережить этой семье, они все равно носят одежду с эмблемой хоккейного клуба», – подумал старик и захлопнул футляр. Он потянулся за портфелем и записал слова девочки в небольшом блокноте: «Папа ни разу в жизни не нарушил ни одного правила». За последние годы Мая изменилась, она стала выше и сильнее, сделала новую прическу. Старик сначала ее не узнал, несмотря на то что с большим трудом, благодаря старым связям и взаимным услугам, разузнал, на каком поезде она едет. Последние фотографии Маи, которые он нашел, были сделаны накануне ее шестнадцатилетия, с этого моменты его поиски были затруднены. После изнасилования Мая выкладывать фотографии перестала.

Старик знал: дочь за такие методы упрекнула бы его в некорректности. А может, даже в неэтичности. Однако он всю жизнь посвятил журналистике и давно понял, что, если расследуешь скандал, надо найти хорошую историю, иначе читатели утратят интерес задолго до того, как ты дойдешь до сути дела, а хорошая история – это как годовой отчет: умрешь со скуки, если не знаешь, с чего начать. Старик всегда пытался научить этому дочь, отношения у них были сложными и не всегда гладкими, но все же он был уверен, что хорошо поработал, научив ее ремеслу, иначе в прошлом году она бы не переехала в Хед и не стала бы главным редактором местной газеты.

Недавно, когда дочь позвонила ему и, рассказав о фактах, которые раскопала в связи с расследованием о хоккейном клубе, попросила о помощи, старик поинтересовался, почему она не использует собственных репортеров. «Понимаешь, папочка, все не так просто, у меня есть репортеры, дети которых учатся в Бьорнстаде, в той же школе, что и дети тех, которые могут оказаться в тюрьме, если мы опубликуем материалы расследования. Так что не всякий решится об этом писать».

Папочка, конечно же, понимал, поэтому и сидел сейчас в поезде. Ради дочери и ради себя. Он пропьянствовал все ее детство, и тем не менее она выбрала ту же профессию, что и он. Дочь никогда не просила его о помощи. Не стоит недооценивать папу, который ищет прощения: он способен на все что угодно.

Стопка бумаг у него на коленях была годовыми отчетами «Бьорнстад-Хоккея» за последние десять лет. Чутье дочь не подвело: всё существование клуба базировалось на финансовых махинациях. Их невозможно было проворачивать втайне от правления, спонсоров и политиков. Все они приложили