Лабиринты надежд - Мила Бояджиева

— Как?! Это называется жиголо! — Проявила осведомленность и законное возмущение бывшая опереточная дива, ныне профсоюзный деятель.

— Что вас удивляет, товарищ? Дама хочет иметь красивый роман, и она его имеет. Все разыгрывается так, будто случилось само собой и кавалер остался с разбитым сердцем. А на самом деле — и ужин в ресторане, и прогулки на катере, и подарки, которые щедро преподносил даме влюбленный юноша, дама оплачивает сама. Даже цветы в своем номере!

— А если этот мужчина-проститутка женщине не понравится? — Брезгливо возразил один из пианистов, державшийся со своим коллегой неразлучной парочкой.

— Уж поверьте мне, уважаемые маэстро, здесь работает только высший класс. Элита. Конкуренция огромная. У них даже свой профсоюз, защищающий права работников.

— И все же не понимаю, как можно вступить в интимную связь с женщиной, которая не волнует? — сурово нахмурился руководитель группы, глядя почему-то на Лару. Попытки добиться расположения самой молодой и привлекательной женщины группы со стороны её идейного лидера остались безуспешными.

— Ну уж для этого, дорогой товарищ руководитель, имеются свои методы, — загадочно ответила Фанни и вдруг встрепенулась. — А теперь посмотрите направо. Это чудесное местечко посетил однажды Чайковский. В местном отеле хранится отзыв о приготовлении баранины по-ламбардски. Здесь написана его знаменитая симфония…

— Это не Чайковский, — мрачно заметил всезнающий теоретик. — И вовсе не здесь.

— Ах, Италия — сплошной музей под открытым небом, всегда наступаешь на чьи-то великие следы, — не стала спорить Фанни. Никто и не обратил внимание на такой пустяк, — воображение совтуристов женского пола все ещё было приковано к берегам острова Ди Гварди…

Тридцатилетняя Лара, стройная как Диана яркая блондинка, — предмет вожделения местных мужчин, усмехнулась про себя и подумала, что было бы совсем недурно подработать в таком отельчике с противоположной «тематической направленностью» — составить компанию состоятельному интеллигентному и обаятельному, как Марчелло Мастрояни, сеньору. Имеющихся в кармане туристических лир хватало лишь на дубленый жакет и миниатюрный плейер. А хотелось, ох как же много ей тогда хотелось! Песцовый жакет, длинные сапоги, золотую витую цепь и браслет в лавке на венецианском мосту, а ещё — кучу шмоток, от которых в Москве балдел бы всякий советский гражданин любого пола и эстетического достоинства.

Лара Решетова с пеленок имела самое лучшее и до поездки в Италию полагала, что принадлежит к элите европейского уровня. Вещи, «Волга», шикарная четырехкомнатная квартира родителей, дача… Господи, какие все это пустяки в сравнении с особняками, автомобилями, драгоценностями и шубами, принадлежавшими здесь, как говорила Фанни, среднему классу. Сама она имела во Флоренции виллу с двумя каминами и бассейном! Лара завидовала. Она не просто хотела владеть благами, но предпочла бы, чтобы у других этих благ не было.

Теперь у едущей в ночном поезде дамы было все и впридачу почти сорок три года, за которые надо платить.

На светлой и пустой привокзальной площади иностранка взяла такси и попросила отвезти её в уютный тихий отель. «Для спокойного, уединенного отдыха», — добавила она с интонацией смирения и усталости.

— Охотно, синьора. — Пожилой бородач в мгновение оценил пассажирку. Он прекрасно знал, сколько стоят и в каких магазинах продаются надетые на неё шмотки. Ее плащ, сумка и элегантный кожаный чемодан говорили о хозяйке больше, чем лицо, которого «шеф» не разглядел. — Синьора предпочитает проживать поближе к воде или на холмике?

— Лучше у воды. Главное, чтобы место было красивое. Стоимость не имеет значения.

— Постараемся! — обрадовался водитель. — Уж чего-чего, а красоты тут на всех хватит.

… Милая, чуть заспанная девушка, принявшая позднюю посетительницу в пансионате «Вечерня сказка», предложила ей номер на втором этаже.

— Мы можем принять не более трех семей одновременно. Но уже неделю тут дожди и у нас проживает лишь одна синьора — наша давняя постоянная клиентка. — Девушка развернула к Ларе книгу записей с абсолютно чистыми графами. — «Мадам Лара Бонован, Швейцария», — записала Лара, знавшая наверняка, что предъявлять здесь паспорт ей не придется.

— Я думала, синьора литовка.

— Литовка? — Лара недоуменно подняла высокие брови. — По происхождению я полька. Но мой муж и семья живут в Лозанне. Мсье Бонован — известный врач. Он посоветовал мне отдохнуть в этих местах. Чарующий воздух. — Лара насмешливо улыбнулась в заспанное, бледненькое, но далеко не наивное лицо девушки.

Осмотрев комнаты — маленькую гостиную и спальню, Лара осталась довольна. Чисто, комфортабельно, по-домашнему уютно. Хорошая мебель, подобранные со вкусом картины и ковры. Абажуры персикового шелка на многочисленных лампах создают приятное, молодящее освещение. И огромное количество ваз для цветов. Пустых, не занятых, как в холле, искусственными букетами. Значит, гидша Фанни всерьез ознакомилась с ситуацией — жиголо должен засыпать свою возлюбленную цветами. «Скажу, что я не могу жить без ирисов. Или сирени. Пусть ищет», — подумала Лара. — «Или, лучше, эдельвейс? Романтично и недостижимо». — Она не удержала непонятно зачем вырвавшийся вздох.

Не став распаковывать чемодан, Лара быстро приняла душ и юркнула под легкое пышное одеяло. По карнизу стучал дождь, между тяжелыми шторами брезжил серенький утренний свет.

— Надо заснуть, — сказала она себе. — Заснуть, а завтра обо всем хорошенько подумать.

Минут десять она лежала с закрытыми глазами, стараясь расслабиться, но вдруг села, включила лампу на тумбочке и уставилась перед собой. — Да что же это, в самом деле, происходит? Что случилось со мной и всей моей благополучной и такой несуразной жизнью?

Глава 14

Окружающие считали Валерию Борисовну Решетову незаурядной женщиной и не уставали выражать свои чувства письменно и устно, в виде тостов, комплиментов, подарков и прочих знаков внимания. Жена замминистра не считала это лестью. Она и впрямь обладала качествами, позволяющими занять командное положение в любой ситуации: борцовским характером, практичным, живым умом и, главное, — непоколебимым чувством собственного превосходства.

Свою жизнь Валерия сделала собственными руками — вот эту четырехкомнатную квартиру на Патриаших, дачу в Апрелевке, обстановку, библиотеку, круг интересных и полезных друзей. Даже карьеру мужа аспиранта института пищевой промышленности, сделала Валерия провинциальная девчонка-лимитчица, работавшая в пору знакомства с Петей Решетовым на кондитерской фабрике. Потом, конечно, она окончила институт, овладела английским, научилась устраивать роскошные приемы, на которых неизменно блистала, поражать именитых гостей эрудицией в области поэзии и литературы.

Кое-кто имел основание позлословить насчет показной образованности и нарочито барственных манер госпожи министерши, но не признать её красавицей мог только слепой.

Валерия Борисовна ничуть не удивлялась, что дочь пошла в нее, а не в отца, удачно синтезировав материнскую статность и классические черты лица с «мастью» Петра Наумовича — мужчины мелковатого и блеклого. Вместо сивеньких мягких волос, едва прикрывавших рано полысевший череп министра, за плечами его дочери развевался шелк льняной гривы, а на сметанно-белой коже проступал в минуты волнения яркий румянец.

Лара росла благополучным, но не избалованным ребенком. Она имела все самое лучшее, не проявляя при этом ни лени, ни капризов. И художественная гимнастика, и занятия в музыкальной школе, и общеобразовательные предметы давались Ларе легко, хотя и требовали определенной усидчивости. За тем, чтобы из дочки вырос настоящий человек, бдительно следила мать, не делая поблажек и ограничивая общение Лары с кем попало, то есть — с людьми не их круга. Чем в сомнительных компаниях во дворах отираться, пусть лучше сидит дома и занимается. Лара сидела, читала хорошие книги, зубрила английский, интересовалась проблемами науки и искусства, освещенными в специальных журналах — в общем — старалась оправдать возложенные на неё надежды родителей.

— Раньше дворяне из своих отпрысков с пеленок элиту растили, объяснял образованный отец. — Это только нас учат, что при царе сплошные повесы да «лишние люди» в правящем классе плодились. А они по четыре языка долбили плюс все остальные. Вспомните, к примеру, как старик Балконский свою дочь в точных науках натаскивал. Стремился вырастить всесторонне развитого человека.

— Ты бы, Петр, девочке голову не морочил собственным пониманием истории, — поправляла его жена. — Она для этого в школу ходит, советскую между прочим. И в комсомоле идеологической работой занимается. Ларочка сама разберется.