Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз

Лицо Рифаа просияло от радости. Друзья поздравили его и приступили к еде. Они преломляли хлеб, соприкасаясь руками над тарелками, будто позабыв о нависшей над ними смерти. Вдруг Рифаа сказал:

— Владелец имения хотел, чтобы потомки его были подобны ему, но они смогли стать только бесами. Они глупы. А он сказал мне, что не любит глупость.

Карим с сожалением покачал головой, проглотил кусок и признался:

— Если бы я обладал его силой, то сделал бы все по своему желанию.

— Если бы… Если бы… Если бы… — раздраженно отозвался Али. — Какой толк от этого «если бы»? Нам самим нужно действовать.

— Мы немало сделали, — решительно заявил Рифаа. — Боролись с бесами, не зная пощады. И когда бес уходил, в душе поселялась любовь. Другой цели у нас и не было…

Заки воодушевился:

— Если бы нам не мешали, во всем квартале бы царили любовь, мир и спокойствие.

— Я удивлен, — возразил Али. — Почему мы думаем о том, как сбежать, когда у нас так много друзей?!

— Твой бес все еще не отпускает тебя, — с улыбкой ответил Рифаа. — Не забывай, что наша цель — исцеление, а не борьба. Лучше быть убитым, чем стать убийцей.

Неожиданно обернувшись к Ясмине, он сказал:

— Ты ничего не ешь и не слушаешь нас!

Сердце ее замерло от страха. Однако она преодолела волнение:

— Как вы можете разговаривать так спокойно, будто на свадьбе?!

— Ты познаешь радость, когда завтра избавишься от беса, — он посмотрел на братьев. — Некоторые из вас стыдятся мирной жизни. В квартале уважают лишь силу. Но она не в том, чтобы держать людей в ужасе. Бороться со злом в себе куда труднее, чем унижать слабых или состязаться в силе с надсмотрщиками.

— И вот теперь мы в таком ужасном положении! — с сожалением покачал головой Али.

Но Рифаа убедительно ответил:

— Не думайте, борьба не кончится. Мы не слабы, как можно подумать! Мы сражаемся за другое. А для этого нужны смелость и сила.

Они продолжали ужинать, размышляя над словами Рифаа. В нем они видели спокойного и уверенного человека, хотя выглядел он хрупким и кротким. Когда все замолчали, из ближайшей кофейни послышался рассказ поэта. Он пел: «Однажды пополудни Адхам присел отдохнуть на улице аль-Ватавит и задремал. Его разбудил шум, и он увидел, что мальчишки крадут у него тележку. Он угрожающе поднялся. Один из мальчишек заметил это и свистнул своим подельникам, те перевернули тележку, чтобы Адхам не догнал их. Огурцы рассыпались, а мальчишки, как саранча, разбежались. Адхам рассердился, и грубое ругательство сорвалось с его уст. Он нагнулся, чтобы собрать испачканные в грязи овощи. Гнев его не находил выхода, и Адхам в отчаянии прокричал в сторону Большого Дома: «Почему наказание твое как огонь, не знающий жалости? Почему тебе гордость дороже твоих потомков? Как ты можешь наслаждаться жизнью в богатстве, зная, что нас топчут ногами, как насекомых? О могущественный, есть ли в твоем Большом Доме место прощению и великодушию?!» С этими словами он взялся за ручки тележки и стал толкать ее прочь с проклятой улицы. Вдруг он услышал, как кто-то усмехнулся: «Почем огурчики, старина?» — и увидел перед собой Идриса».

Внезапно повествование поэта заглушил истошный женский крик: «Люди добрые, мальчик пропал!»

60

Время шло. Друзья проводили его в беседах, Ясмина же — в терзаниях. Хусейн захотел посмотреть, что делается на улице, но Карим запретил, ведь его могли заметить и что-то заподозрить. Заки спросил, ворвались ли они в дом Рифаа? И Рифаа ответил, что ничего не слышно, кроме игры ребаба и криков ребятни. Квартал жил обычной жизнью, и ничего не предвещало того преступления, которое замышлялось. В голове у Ясмины роилось столько мыслей, что она боялась: глаза выдадут ее. Как ей хотелось, чтобы эта пытка побыстрее закончилась, все равно как и все равно чем. Она хотела напиться, чтобы все происходящее вокруг стало ей безразлично. «Я не первая женщина в жизни Баюми, — подумала она, — и не последняя. Около мусорных отбросов всегда полно бродячих собак». Пусть только эти мучения закончатся. Становилось все тише. Прекратились крики мальчишек, с улиц исчезли торговцы. Только ребаб продолжал играть. Внезапно ее охватила ненависть к этим людям за то, что они так ее мучили.

— Приготовить кальян? — спросил Карим.

— Мы должны сохранять ясность ума, — решительно ответил Рифаа.

— Я подумал, так будет легче пережить это время.

— Ты боишься больше, чем следует.

Карим оправдывался:

— Бояться нет оснований.

Ничего не произошло, и никто не вломился в дом Рифаа. Музыка замолкла, поэт ушел. Раздался грохот закрывающихся дверей, послышались разговоры расходящихся по домам, смешки, покашливания. Воцарилась тишина. Друзья выжидали до первого крика петуха. Заки подошел к окну, посмотрел на дорогу и, повернувшись, сказал:

— Тихо и пусто. Как в день изгнания Идриса.

— Время пришло, — добавил Карим.

Ясмину охватил страх. Она думала о том, что с ней будет, если Баюми не успеет или передумает. Мужчины поднялись, каждый с узелком в руках.

— Прощай, адская улица! — сказал Хусейн.

Впереди шел Али. Рифаа мягко подталкивал Ясмину перед собой, а сам шел за ней следом, положив ей руку на плечо, будто боялся потерять ее в темноте. За ним ступали Хусейн, Карим и Заки. Друг за другом они проскользнули из дверей и поднялись по лестнице на крышу, держась в темноте за перила. На крыше оказалось не так темно, хотя на небе — ни звездочки. Тучи не пропускали лунный свет, отчего предметы выглядели размыто.

— Крыши домов примыкают друг к другу почти вплотную. Мы поможем госпоже, — сказал Али.

Они вышли на крышу. Заки, шедший последним, почувствовал за спиной шорох, обернулся и увидел четыре фигуры.

— Кто здесь? — испуганно спросил он.

Все замерли и обернулись.

— Стоять, мерзавцы! — раздался голос Баюми.

Слева и справа от него стеной стояли Габер, Халед и Хандуса. Ясмина ахнула и, выскользнув из рук Рифаа, бросилась обратно. Никто из надсмотрщиков не помешал ей.

— Эта женщина предала тебя! — обратился к Рифаа шокированный Али.

В мгновение ока их окружили. Баюми подошел ближе и стал их рассматривать:

— Где знахарка?

Когда он узнал Рифаа, схватил его своей железной рукой за плечо и грозно спросил:

— Куда направился, бесов приятель?

Вздохнув, Рифаа ответил:

— Вам не нравится наше присутствие, и мы решили уйти.

Баюми злобно усмехнулся и повернулся к Кариму:

— Это ты укрывал их у себя в доме?

Карим сглотнул, губы его задрожали, и он ответил:

— Я ничего не знал о том, что у вас проблемы.

Баюми ударил его по лицу, и тот упал, но тут же вскочил и в страхе побежал к соседней крыше. За ним пустились Хусейн и Заки. Хандуса набросился на Али и пнул его в живот. Тот со стоном упал. Габер и Халед хотели было погнаться за беглецами, но Баюми махнул на них рукой:

— Этих опасаться не стоит. Они будут молчать, зная, что им угрожает.

Согнувшись от болезненной хватки Баюми, Рифаа произнес:

— Они не сделали ничего такого, чтобы вы их преследовали.

Баюми ударил его по лицу.

— Скажи, они тоже слышали голос аль-Габаляуи, как и ты? — Потом толкнул его вперед со словами: — Пшел! И не вздумай пикнуть!

Покорившись судьбе, Рифаа сдвинулся с места. Он осторожно спустился по темной лестнице. За спиной раздались тяжелые шаги. Его окутала пелена мрака, безнадежности и зла. О том, что его предательски бросили, Рифаа не думал. Он чувствовал, как его охватывает настолько глубокая печаль, что она даже затмевает его страх. Рифаа казалось, что мир был и навсегда останется погруженным во тьму. Они прошли квартал и оставили позади улицу, на которой благодаря ему больше не было одержимых. Хандуса вел их в квартал Габаль. Они миновали запертый на засов его старый дом. Рифаа даже показалось, что он слышит дыхание родителей. Он задался вопросом, как они, и ему почудилось, будто в ночной тишине он различает всхлипывания Абды. Но тут он снова погрузился в пелену мрака, безнадежности и зла. Будто гигантские призраки поглотили улицу. Настолько было темно, и таким глубоким сном все в округе спали! Шаги палачей и скрип их сандалий звучали как насмешки ночных бесов. Хандуса шел к пустыне вдоль стены Большого Дома. Рифаа поднял глаза на Дом. Но увидел, что он черен так же, как небо. В конце стены показалась фигура.

— Господин Ханфас? — спросил Хандуса.

— Да, — ответил ему мужчина.

Ханфас молча присоединился к ним.

Рифаа не отводил взгляда от Дома. Знает ли дед, что с ним? Одно лишь его слово может вырвать Рифаа из рук убийц. Он может сделать так, что надсмотрщики услышат его голос, как когда-то услышал его я на этом самом месте. Габаль тоже оказался в безвыходном положении, но спасся и победил. Однако они миновали стену Большого Дома, не услышав ничего, кроме своих шагов и собственного дыхания. Они углублялись в пустыню, идти по песку становилось все труднее. В пустыне Рифаа ощутил одиночество и вспомнил, что его предала женщина, а товарищи сбежали. Он хотел было обернуться к Большому Дому, но Баюми толкнул его в спину, и Рифаа упал навзничь. Взмахнув дубинкой, Баюми окликнул: