Детоубийцы - Висенте Бласко

Въ этомъ узкомъ мст стрлять можно было наврняка, и донъ Хоакинъ испытывалъ удовлетвороніе искуснаго стрлка, видя ловкость, съ которою онъ клалъ одну штуку за другой. И_с_к_р_а бросалась вплавь, вытаскивая еще живыхъ птицъ, и торжествующе приносила ихъ охотникамъ. Ружье дядюшки Г_о_л_у_б_я не оставалось въ бездйствіи. Старикъ до своей привычк старался польстить тщеславію кліента, незамтно стрляя въ птицъ. Когда онъ видлъ, что птица готова улизнуть, онъ убивалъ ее, увряя буржуа, будто тотъ уложилъ ее.

Хорошенькій чирокъ прошелъ вплавь, но едва донъ Хоакинъ и дядюшка Г_о_л_у_б_ь успди выстрлить, онъ уже скрылся въ осок.

"Раненъ!" закричалъ старый рыбакъ. Охотникъ былъ разсерженъ. Вотъ досада! Онъ издохнетъ въ тростник и его не достанешь.

"Ищи, И_с_к_р_а, шци!" закричалъ Тонетъ собак. И_с_к_р_а спрыгнула съ лодки, бросилась въ чащу, и только слышался трескъ тростника, раздвигавшагося передъ нею.

Тонетъ улыбался, увренный въ успх: собака принесетъ птицу. Но ддъ обнаруживалъ нкоторую неувренноеть. Этихъ птицъ ранишь въ одномъ конц Альбуферы, а он перелетаютъ на противоположный, чтобы тамъ умереть. Собака къ тому же стара, какъ онъ самъ. Въ былыя времена, когда С ахаръ ее купилъ, она еще кое-что стоила, но теперь нельзя уже полагаться на ея чутье. Тонетъ не обращалъ вниманія на замчанія дда, только повторялъ:

"Вотъ увидите!… Вотъ увидите!…"

Слышно было, какъ то ближе, то дальше собака шлепала по тин, и они въ безмолвіи утренней тишины, слдили ва ея безконечными эволюціями по треску тростника и шелесту осоки, ломавшихся подъ натискомъ животнаго. Черезъ нсколько минутъ ожиданія она появилась, разочарованная, съ печальными глазами, съ пустыми зубами.

Старый рыбакъ торжествуюіце улыбался. Что говорилъ онъ?… Но Тонетъ, видя, что надъ нимъ смются, выругался на собаку, грозя ей кулакомъ и не пуская въ лодку.

"Ищи! Ищи!… приказалъ онъ снова, бдному животному.

Собака вновь бросилась въ тростникъ, неувренно махая хвостомъ.

"Она найдетъ птицу", утверждалъ Тонетъ, видвшіи и не такіе еще подвиги собаки.

Вновь послышалось шлепанье собаки въ водяномъ лсу. Она бросалась изъ стороны въ сторону въ большой нершительности, не вря, повидимому, въ свои безпорядочныя рысканія и, боясь показать себя побжденной неудачей. Всякій разъ какъ она подплывала къ лодкамъ, поднимая голову изъ тростника, она видла кулаки своего хозяина и слышала грозное "ищи!"

Нсколько разъ, она повидимому нападала на слдъ и наконецъ скрылась такъ далеко, что уже не слышно было ея шлепанія въ вод.

Далекій лай, нсколысо разъ повторенный, вызвалъ улыбку на лиц Тонета. А, что? Его старая спутница, можетъ быть, и стала тяжелй на подъемъ, но ничто не скроется отъ нея.

Очень издалека снова донесся отчаянный лай собаки. К_у_б_и_н_е_ц_ъ свистнулъ.

"Сюда, И_с_к_р_а, сюда!"

И опятъ послышалось шлепаніе, приближавшееся съ каждой минутой. Собака пробиралась впередъ, ломая тростникъ и траву, съ шумомъ поднимая воду, наконецъ появилась съ какимъ-то предметомъ во рту, плывя съ большими усиліями.

"Сюда, И_с_к_р_а, сюда!" продолжалъ кричать Тонеть.

Она подплыла къ лодк дда, и охотнивъ, словно молніей пораженный, закрылъ глаза рукою.

"Святая Два!" простоналъ онъ, и ружье выпало у него изъ рукъ.

Тонетъ вынрямился, съ безумнымъ взглядомъ, трясясь всмъ тломъ, словно ему нечмъ стало дышать. У борта своей лодки онъ увидлъ свертокъ съ тряпьемъ, изъ котораго торчало что-то синее, студенистое, покрытое піявками; маленькая, распухшая, безобразная, почернвшая голова, съ глазными впадинами, съ повисшимъ у одной изъ нихъ глазнымъ яблокомъ. Все это было такъ отвратительно, издавало такой отвратительный запахъ, что казалось вода и все пространство сразу потемнли, словно средь бла дня на озеро спустилась ночь.

Онъ поднялъ шестъ обими руками и ударилъ имъ съ такой страшной силой, что раздался трескъ разбитаго черепа собаки и бдное животное, испустивъ вой, исчезло въ водоворот съ своей добычей.

Затмъ, посмотрвъ безумньми глазами на дда, ничего не понимавшаго изъ того, что произошло, на бднаго донъ Хоакина, казалось, уничтонсеннаго страхомъ и, безсознательдо работая шестомъ, стрлою бросился по вод, словно призракъ угрызеній совсти, забытый уже въ теченіе недли, снова воскресъ и погнался за нимъ, впиваясь въ его спину неумолимыми когтями.

X.

Онъ плылъ недолго. Въхавъ въ Альбуферу, онъ увидлъ недалеко нсколько лодокъ, услышалъ крики людей, хавшихъ въ нихъ. Онъ чувствовалъ непреодолимую потребность спрятаться. Ему было стыдно, какъ человку, вдругъ очутившемуся голымъ предъ взорами постороннихъ.

Солнце причиняло ему боль; громадная поверхность озера приводила его въ ужасъ; ему хотлось укрыться въ какой-нибудь темный уголъ, никого не видть, ничего не слышать, и онъ снова бросился въ тростники.

Онъ проплылъ недалеко. Носъ лодки вдругъ застрялъ въ тростник и несчастный, бросивъ шестъ, упалъ плашмя, охвативъ голову руками. Птицы надолго замолкли, замеръ шумъ въ тростникахъ, словно жизнь, скрытая вь нихъ, онмла отъ ужаса предъ этимъ дикимъ ревомъ и судорожными рыданіями, напоминавшими предсмертное хрипніе.

Несчастный рыдалъ. Съ тхъ поръ, какъ онъ вышелъ изъ своего оцпеннія, длавшаго его совершенно безчувственнымъ, преступленіе стояло передъ нимъ, какъ будто онъ только что совершилъ его. Какъ разъ въ тотъ моментъ, когда казалось, онъ навсегда забудетъ о своемъ злодяніи, какая-то роковая сила снова вызвала его, снова показала его ему, да еще въ какомъ ужасномъ вид!…

Угрызенія совсти пробудили въ немъ родительскій инстинктъ, умершій въ ту роковую ночь. Объятый ужасомъ, онъ видлъ свое преступленіе во всей его жестокости. Это тло, брошенное на съденіе гадамъ озера, было его собственною плотью, эти пеленки, въ которыхъ жили черви и піявки, были плодомъ его ненасытной страсти, его любовныхъ восторговъ въ безмолвіи столькихъ ночей.

Ничто не смягчало его страшнаго преступленія. Онъ не могъ уже подыскать оправданій для своего существованія. Онъ негодяй, недостойный жизни. Сухая втвь отъ дерева Г_о_л_у_б_е_й, всегда прямого и сильнаго, грубаго и дикаго, но здороваго въ своей нелюдимости. Дурная втвь должна исчезнутъ.

Его ддъ имлъ полное основаніе презирать его. Отецъ, его бдный отецъ, котораго онъ считалъ теперь великимъ святымъ, имлъ полное основаніе оттолкнуть его отъ себя, какъ гнилой отпрыскгь. Несчастная П_о_д_к_и_д_ы_ш_ъ, несмотря на свое позорное происхожденіе, имла большее право считать себя дочерью Г_о_л_у_б_я, чмъ онъ себя его сыномъ.

Что онъ сдлалъ въ теченіе своей жизни. Ничего! Вся его воля была направлена лишь къ тому; чтобы избгать труда. Несчастный П_і_а_в_к_а, несомннно, былъ лучше его; одинъ на бломъ свт, безъ семьи, безъ потребноетей, вчный бродяга, онъ могъ жить безъ дла, кахъ беззаботная птица. А онъ, обуреваемый безпредльными желаніями, эгоистически уклоняясь отъ обязанностей, захотлъ быть богатымъ, жить не работая, и для этого избралъ извилистый путь, пренебрегая добраыми совтами отца, предвидвшаго опасность. Недостойная лность привела его къ преступленію.

То, что сдлалъ онъ, приводило его въ ужасъ. Пробудившаяся совсть отца мучила. его, но его терзала боле глубокая, боле кровоточивая рана. Мужская гордость, желаніе быть сильнымъ, властвовать надъ людьми своею смлостью, заставляли его выносить жесточайшія муки. Онъ предвидлъ наказаніе, каторгу, и кто знаетъ, можетъ быть, даже эшафотъ, послдній апоеозъ человка-звря. Онъ готовъ былъ принять все это, но заі дянія, достойныя сильнаго человка, за ссору, за убійство въ борьб, когда обагряютъ руки въ крови по самые локти съ дикимъ безуміемъ человка, превратившагося въ звря. Но убить новорожденнаго ребенка, у котораго не было никакой зашиты, кром плача? Сознаться передъ всмъ міромъ, что онъ, надменный храбрецъ, старый солдатъ, чтобы стать злодемъ, отважился только убить беззащитнаго ребенка – своего собственнаго сына!

И слезы безудержно лились по лицу его и больше, чмъ отъ угрызеній совсти, онъ страдалъ отъ стыда за свою трусость, отъ презрнія къ своей низости.

Среди мрака его мыслей, свтлой точкой блеснула нкоторая вра въ себя. Онъ не такъ уже дуренъ. Въ немъ течетъ добрая кровь его отца. Его преступленіемъ былъ эгоизмъ, слабоволіе, боязнь борьбы за сушествоваініе. Истинно злой была Нелета, это высшая сила, опутавшая его, этотъ желзный эгоизмъ, подчинившій его себ, окутавшій его, словно плотно облегающая тло одежда. Ахъ! Если бы онъ никогда не зналъ ея! Если бы онъ, вернувшись изъ странъ далекихъ, не встртилъ глубокаго пристальнаго взгляда этихъ зеленыхъ глазъ, казалось, говоривщихъ: "возьми меня; я богата; я осуществила мечту моей жизни; теперь только тебя не достаетъ мн…"

Она соблазнила его, столкнувъ во мракъ. Эгоистичная и жадная – она воспользовалась его любовью и довела его до преступленія.

Чтобы сберечь нсколько крохъ своего благосостоянія, она не задумалась ни на минуту и бросила родное дитя, а онъ, слпой рабъ, осуществилъ ея замыселъ, уничтоживъ свою собственную плоть.