Сердца и судьбы - Фэй Уэлдон

То, что миссис Блоттон увидела в сарае, не столько ее ужаснуло, сколько рассердило. Она прихрамывала. На ней были новые туфли. Жесткие дешевые туфли массового производства: совсем не такие, какие тут же бросится покупать женщина, незаконно спроворив себе два миллиона. После, получив страховку, она либо начнет тратить эти миллионы, не в силах совладать с собой, либо вообще очень долго к ним не притронется не столько из благоразумия, сколько из ощущения своей вины. Нет. Она понятия не имеет, сказала она – и он ей поверил, – почему ее муж оказался на самолете, летевшем в Женеву. Она ничего про это не знала, пока на другой день после катастрофы не вытащила из почтового ящика какой-то непонятный полис в конверте, надписанном рукой Эрика. Нет, она его толком не прочла, а только запомнила номер рейса. Она видела катастрофу в последних известиях по телевизору и еще подумала, что те, кто летает самолетами ЗАРА, ничего другого и не заслуживают, вот номер рейса ей и запомнился. Ну и Эрик не вернулся домой, когда обещал. Поэтому она позвонила в Хитроу. И худший вывод подтвердился. Ее муж летел на ЗОЭ-05. И погиб. Конечно, погиб. Почему ее заставляют выполнить такую жуткую формальность? Да и кто вы такой, чтобы задавать вопросы? Не совсем «убирайся к себе в джунгли качаться на ветках», но почти.

– Люди, попадающие в авиакатастрофы, иногда остаются в живых, – сказал он.

– Вы-то откуда знаете? – спросила она злобно и указала на мужскую кисть, торчавшую из пластиковой обертки, искусно маскировавшей место отрыва. Французы умеют это делать.

– Она его, – сказала миссис Блоттон. – Эрика. Артур прочитал код на бирке. Кисть была уже опознана, но предположительно. С другой стороны, она поступила из переднего отсека, вероятно, из пятого ряда, куда были выданы билеты Блоттону и девочке.

– Вы уверены? – спросил он.

– Не была бы уверена, так разве бы я сказала? Сказала бы, подумал он, ради двух миллионов (хотя, пожалуй, она не осознала, о какой сумме идет речь) или для того, чтобы поскорее выйти из сарая, чтобы вернуться домой и выплакаться. Право на слезы имеют ведь и такие женщины, как Эллен Блоттон.

– Скажите, ваш муж много курил? – спросил он.

– Он-то? Ну уж нет. Я в доме ни единой сигареты не потерплю.

На ее собственных руках не было никаких следов никотина. Руки эти были неожиданно белыми, маленькими и изящными для практичной светло-рыжей и некрасивой женщины. И ее такая подробность сразила. Она не выдержала, заплакала, и ее увели из сарая. Бирку на кисти сменили, теперь она числилась за Эриком Блоттоном. Подходящий возраст, пол, расовый тип и никотиновые пятна отсутствуют. Почему же он все еще сомневался?

Артур подошел к Саймону Корнбруку, который безнадежно прислонился к косяку.

– Вы сделали все, что требовалось, – сказал Артур. – Если ничего не нашли, то и не найдете. Лучше пойдите на воздух.

– Ведь тело могло унести в море, – сказал Саймон, – ведь вес тела… только потому что остальные…

– Совершенно верно, – сказал Артур. – Его, несомненно, найдут.

– Было бы хоть что-нибудь! – сказал Саймон. – Хотя бы туфелька, ленточка. Моя жена не верит, что Нелл погибла. Не верит, я знаю.

Он отвез Корнбруков в Париж и в аэропорт. Он написал заключение, что никаких подозрительных факторов в связи с катастрофой не обнаружено. Кусочек картона с надписью «Куколкина смесь», пепельница, полная окурков, и два исчезнувшие трупа послужить такими факторами едва ли могли. У него была лишь уверенность, избавиться от которой ему не удавалось, – и Хелен каким-то образом извлекла ее из его мыслей. Когда он простился с ними на аэровокзале, то услышал, как Хелен сказала: «Она жива. Будь она мертвой, я бы это чувствовала», а Саймон ответил: «Милая, взгляни в глаза правде ради нас всех», и ощутил себя виноватым.

Когда неделю спустя Артур Хокни, вернувшись к себе в отель (он принимал участие в конференции по способам уклонения от налогов, организованной «Форчун»), нашел запись телефонного звонка Хелен с просьбой встретиться, он не удивился. Он этого ждал. И отправил открытку, как она указала, по адресу «почтовый ящик номер такой-то» с приглашением позавтракать вместе. Он предположил, что она хочет скрыть их встречу от мужа, и не позволил себе строить дальнейшие предположения.

Когда Хелен вошла в ресторан, Артур был уже там и встал ей навстречу. Люди поворачивали головы и смотрели на них. Рядом с ним столы и стулья выглядели крохотными и нестерпимо претенциозными, а гроздья обернутых в солому бутылок из-под «кьянти», украшавшие зал, казались нелепыми. Костюм на Хелен был темно-синий, и она старалась быть незаметной, но, разумеется, безрезультатно.

– Артур, – сказала она легко и быстро (она нервничала). – Мне ведь можно называть вас Артуром, правда? А вы зовите меня Хелен. Звонить незнакомым мужчинам, назначать свидание – конечно, это выглядит странно! Но мне просто не хочется волновать Саймона, он же будет взбешен… вернее, расстроен, но я знаю, что Нелл жива, я знаю, что ей хорошо, только она скучает без меня, и я хочу, чтобы вы ее отыскали. Я вас нанимаю. Вы ведь свободный агент. Я заплачу, сколько ни потребуется. Но только мы не должны допустить, чтобы мой муж узнал.

Да, привычки «Яблоневого коттеджа» все еще властвовали над ней.

– Хелен, – сказал он, и слово это было новым, незнакомым, чудесным. – Я не могу согласиться. Это было бы безответственным.

– Но почему? Не понимаю! – Она заказала грибную оладью, но не притронулась к ней. Он поглощал бифштекс с соломкой. Когда королеву-мать попросили дать совет тем, кто готовится сделать публичную карьеру, она ответила: «Увидев уборную, тут же ею воспользуйтесь». Артур Хокни, чья работа бросала его в джунгли, на вершины гор и в другие наиболее бесприютные, а часто и голодные уголки мира, испытывал такое же чувство при виде тарелки с пищей. Никогда ведь не знаешь заранее, когда тебе снова представится подобный случай. Ответил он не сразу.

– Потому что поманить вас надеждой значит стать хуже шарлатана, который предлагает панацею от рака за деньги, или экстрасенса, который ведет загробные беседы с мужем вдовы за гонорар.

– Так это же совсем другое! – Она сама была еще ребенком. – Ну пожалуйста!

– Как я могу? Вопреки здравому смыслу, вопреки моему заключению для авиакомпании ЗАРА?

– Если вы вернетесь и скажете, что она погибла, я поверю. Я смирюсь.

– Ну а если нет? – сказал он. И ведь это он подал ей надежду, рассказывая о стюардессах, которые оставались живы-здоровы, свалившись с высоты в двадцать тысяч футов. Он чувствовал себя виноватым.

– Просто слово «мертвая» не сочетается с Нелл, – сказала она, и в глазах у нее теперь стояли слезы. При виде их он испытал облегчение. – Может быть, Саймон прав, и я немножко помешалась. Мне следует обратиться к психиатру. Но мне необходимо знать. Я должна убедиться. Ну поймите же! Жить с надеждой много хуже, чем жить без нее. Смотреть, как горюет Саймон, и не горевать самой – я кажусь себе такой дрянью. Или причина в том, что я жду ребенка, что я беременна?