Вкус невинности - Роксана Михайловна Гедеон

господин Лакруа, гораздо более выгодный, чем вы, вот почему я сочла возможным сказать вам «до свиданья».

Все это было настолько чудовищно и неслыханно, что перед подобным бесстыдством Лакруа на миг растерялся. Он смотрел на Адель: она совершенно хладнокровно расчесывала волосы. С ее губ, как нечто совершенно естественное, сорвалось:

- Как видите, образ жизни у меня теперь изменится. Теперь я буду иметь столько цветов, сколько хочу. Вы же не станете говорить, господин Лакруа, что я делаю неправильный выбор. Вы выбирая между ним и вами, я выбираю лучшее. Вы не можете меня за это упрекать. Я всего лишь хочу устроить свою жизнь.

- Кто же… кто же этот глупец, который…

Адель очень любезно ответила:

- Это Анри Жиске, префект полиции.

- Префект полиции?

- Да. Что вы все время переспрашиваете? У вас как-будто был хороший слух.

Даже сидя спиной к нему, Адель в зеркало видела, как багровеет лицо Лакруа. Казалось, его вот-вот хватит удар. Все, что он слышал, не укладывалось у него в голове. Он вспоминал поведение этой мерзавки в последние дни - она была робка, никогда ему не возражала. Он полагал, что установил за ней хороший контроль, а она, оказывается, обманула даже Северину и все эти дни шлялась по улицам, выставляла себя на продажу! Как умело она усыпила его бдительность! Он был ей нужен для того, чтобы как-то прожить две-три недели, у нее никогда и в мыслях не было оставаться с ним надолго! Похоже, сам черт сидит в этой девице! Все больше убеждаясь в том, как бесстыдно его использовали, как посмеялись над ним, Лакруа вскипел.

- Да ты просто тварь! Грязная мерзкая шлюха!

Он рванулся к ней, но она, с замиранием сердца предвидя этот маневр, сорвалась с пуфа, будто на пружине, отпрянула в сторону, изогнулась назад всем телом, и его кулак ее не достал. Щеки Адель вспыхнули румянцем; ловко перегнувшись через столик, она схватила звонок.

- Ну-ка, ну-ка, тише! Не советую распускать здесь руки! Я как раз хотела сказать вам, что полиция уже поставлена в известность о том, что меня долгое время преследует мужчина, так что если вы вздумаете ко мне снова приставать, вам это дорого обойдется. Вас арестуют, если вы посмеете сделать мне какую-то неприятность!

Замешательство, вызванное ее неожиданно дерзким и наглым поведением заставило Лакруа прислушаться к ее словам. Она что-то говорила о Жиске, префекте полиции, и, честно говоря, теперь Лакруа немного струсил. Сказалась солдатская привычка благоговеть перед начальством. Он остановился, опуская руки и бешеным взглядом окидывая комнату.

- Как, черт возьми, вы намерены со мной рассчитаться?

Адель не верила этому видимому успокоению Лакруа и поэтому не приближалась к нему. Вернувшись за ширму, она сбросила нижнюю юбку и, Наощупь разыскивая свой халат, равнодушно ответила:

- Расчеты? Что еще за расчеты? Я вам ничего не должна.

- Квартира! - взревел Лакруа. - Эта квартира, я заплатил за нее!

- Вы заплатили только за месяц, всего восемьдесят франков; я с хозяйкой уже уговорилась о новой цене и сказала, что платить отныне буду сама. Съезжать с этой квартиры я не намерена, она мне нравится.

- Я платил за эту квартиру! - твердил он, как заклятье.

Адель сухо ответила:

- Довольно уже талдычить одно и тоже. Вы платили, но в это время я жила с вами, стало быть, все правильно. - Она пожала плечами: - Впрочем, если вы так скупы, возьмите там, на камине, двадцать франков - они лежат стопочкой.

- Вы просто сука!

- А вы скупое старое чучело! - сказала Адель вспыхивая.

- Публичная девка!

- Мерзкий импотент!

Глаза Лакруа налились кровью:

- Вы вернете мне мои деньги и мой чек!

- Как бы не так! Я заработала их честным трудом.

- Я придушу вас!

- И проведете остаток жизни за решеткой - поздравляю вас…

Она не рассчитала воздействия своих слов. Мужское самолюбие, смертельно оскорбленное ею, смешалось у Лакруа с невыносимым сознанием того, сколько денег она с него содрала, как обокрала его. Он совершенно не помнил того, чем пожертвовала Адель ради этих денег. Лакруа любил свои деньги с силой истинного буржуа, знающего цену каждому су, и понятие об их утрате заслонило в его воображении страх перед полицией и Жиске. Не помня себя, он ринулся на Адель, желая в тот миг растоптать, измолотить ее кулаками, ударами выколотить с нее свои три тысячи франков.

Он повалил ее на пол, и принялся изо всех сил бить кулаками по чему попало - лицу, обнаженным локтям, плечам, груди, голове. Адель, не ожидавшая такого яростного нападения, такого невероятного насилия, обрушившегося на нее, поначалу была ослеплена и оглушена, ничего не понимая; она лишь инстинктивно поджала ноги, оберегая живот. Потом у нее мелькнула дикая мысль, что этот маньяк может запросто убить ее или изуродовать - он пытался метить ей в лицо. Лицо было ее единственным достоянием. Она попыталась дотянуться до звонка, но ей это не удалось, и тогда она закричала так пронзительно, что ее услышали все жильцы в доме.

- Сука! Проститутка! Ты вернешь мои деньги, иначе тебе тут и конец придет!

Обычные ругательства перемежались самыми грязными солдатскими выражениями. На крик Адель вбежала сначала Жюдит и, в свою очередь, тоже закричала. Через секунду в спальню ворвались привратник и хозяйка. Лакруа оттащили от Адель, но крик и переполох были таковы, что хотелось зажать уши.

- Выведите его! - проговорила Адель сквозь сдавленные рыдания. - Делайте что хотите, но выведите его, чтоб я его больше не видела!

- Вызвать полицию, мадемуазель? - в крайнем волнении осведомилась Жюдит. - Вы в ужасном виде!

- Нет. Не надо полиции. Пусть убирается… пусть только он убирается, пусть убирается поскорее!

Адель была в истерике. Мало сказать, что она была оскорблена; она еще пережила ужасный страх за ребенка. Она ведь хотела иметь свою дочь, свою Дезире и, помимо этого, теперь Жиске ей внушил, что ребенок может быть очень выгоден. Если она потеряет его из-за этого ничтожества… о, что это будет за кошмар! Кроме того, у Адель было в кровь разбито лицо, рассечены губы, тело покрыто кровоподтеками и ссадинами, которые очень скоро превратятся в синяки. Пожалуй, целый месяц она не сможет выйти на улицу. Адель села на полу, опираясь спиной на постель, прижав руки к лицу, и зарыдала вне себя от отчаяния.

- Хочу заметить, мадемуазель, - уже