Кроваво-красные бисквиты - Лев Брусилов

Глафиру, высказывает сомнения о том, что она умерла, говорит Савельевой, что, дескать, видел ее. После чего идет на кладбище, там у могилки Прудниковой чего-то пугается, убегает. И опять вопрос: он-то здесь при чем? И эти вопросы множатся! Задаешь один, на его месте возникают два, потом четыре – и так до бесконечности…

– Скворчанский бросил невесту накануне свадьбы, – начал рассуждать Кочкин, – так?

– Так, – согласился с ним фон Шпинне.

– Глафира спустя какое-то время выходит замуж. За кого, нам неизвестно, известно только то, что он тоже офицер и тоже служил в Сорокопуте в полку вместе со Скворчанским. Церковные метрики, куда записан был этот брак, как мне удалось узнать, сгорели. Был в той церкви, где молодые венчались, пожар, года через два после свадьбы, и вся большая ризница, где хранились записи, выгорела. Да и того мало, после этого еще один пожар, сгорела вся церковь без остатка.

– Подозрительно это, – заметил фон Шпинне и тут же добавил: – Но это не отвечает на вопрос – при чем здесь Скворчанский? Ну хорошо, предположим, девочка, которую родила Глафира, это дочь Скворчанского. Предположим, что так, и это она мстит своему отцу. Почему не сделала этого раньше? – начальник сыскной замолчал, что-то обдумывая, отрицательно мотнул головой. – И все равно не получается, ей не за что мстить Скворчанскому.

– А если за то, что он бросил ее мать перед венчанием? – высказал осторожное предположение Кочкин, сам понимая, что этого уж слишком мало для мести. На что Фома Фомич тут же и указал.

– Ты сам-то в это веришь? Даже если ей кто-то постоянно внушал, что где-то живет некто Скворчанский, который виноват в смерти матери… И заметь, она не знает Скворчанского, потому что никогда его не видела, да и мать не помнит, потому что та умерла, вернее была отравлена, когда девочке было чуть больше года. Мстить человеку, которого никогда не видела, за человека, которого не помнишь, это, должен сказать, какая-то… какая-то несуразица. Тут что-то другое. Дочь, дочь, дочь… Если она и существует, то является просто какой-то невидимкой. Согласись, многие о ней слышали, но никто не видел. Эта дочь какая-то мифическая личность. А тут еще появилась молодая женщина… Эх, если бы в уездном городе Сорокопуте было все благополучно по полицейской части, мы бы сейчас с тобой не сидели и не ломали свои головы…

– А что бы нам дало благополучие полиции в Сорокопуте?

– Не благополучие полиции, а благополучие по полицейской части, – поправил Кочкина Фома Фомич, – это разные вещи. Если бы все обстояло так, как об этом своему начальству докладывает исправник Померанцев, то наверняка мы бы знали, у кого по приезде останавливалась эта таинственная женщина, которая ухаживает за могилой Прудниковой. Ведь ни в одной, ни в другой гостинице она не останавливалась. Стало быть, чтобы переночевать, она снимала комнату. А поскольку приезжала в Сорокопут не однажды, то квартирная хозяйка могла бы нам что-нибудь рассказать, дать какую-то ниточку.

– Но ведь могло так статься, что эта, как вы говорите, таинственная женщина всякий раз снимала другую комнату?

– Может быть, но мне представляется это маловероятным. Скорее всего, она останавливалась в одном и том же месте, да и объяснение у нее хорошее, приезжает в Сорокопут, чтобы ухаживать за могилкой своей родственницы. Наши люди любят, когда кто-то что-то делает без видимой корысти, это похоже на подвижничество. Какой прок приезжать из губернии и ухаживать за могилой? Никакого, кроме… – Начальник сыскной замолчал. – Кроме как замолить грехи! Но это я, конечно, патетически сказал. Какие там грехи, когда женщина молодая? Она может думать о чем угодно, кроме замаливания грехов…

– И все-таки у вас есть какие-то предположения, зачем она это делала?

– Пока нет.

– А почему мы не допускаем, что это может быть дочь Глафиры Прудниковой? – спросил Кочкин.

Фома Фомич удивленно уставился на своего помощника. По взгляду начальника сыскной было видно, что это не приходило ему в голову.

– А ведь ты прав! – воскликнул он. – Мы все время твердим о дочери Глафиры Прудниковой и почему-то не связываем ее с той незнакомой женщиной, которая ухаживает за могилой. Ведь это действительно может быть ее дочь. И у меня, Меркуша, есть догадки, кто это…

– Кто? – у Кочкина даже уши зашевелились от любопытства.

– Варвара Канурова!

– Горничная? – Настало время удивляться Меркурию.

– А почему нет? И заметь, все, что мы узнали о дочери Скворчанского, мы узнали со слов горничной…

– Погодите-погодите! Но если Канурова его дочь, то…

– Верно! – перебивая помощника, быстро проговорил фон Шпинне. – Если Канурова дочь головы, то он, скорее всего, мертв! Первое, что нам нужно сделать по приезде в Татаяр, задержать горничную и допросить с пристрастием!

– Если она еще там, – высказал сомнение Кочкин.

– Будем надеяться, что там… – проговорил фон Шпинне и тут же добавил: – Но, то что я сказал, это только домыслы.

Сыщики замолчали и всю оставшуюся дорогу ехали, глядя в окно, лишь изредка перебрасываясь короткими фразами. День клонился к вечеру. Солнце уже коснулось своей нижней дугой лесополосы, отделявшей железную дорогу от крестьянских наделов. Поезд замедлил ход. Натужно и печально прокричал всеми своими гудками, выпустил из трубы огромный клуб белого дыма и медленно пополз вверх. Начинался многоверстный подъем, а это значило, что до Татаяра оставалось каких-нибудь полтора часа езды.



Глава 25

Расследование продолжается

На следующее утро Фома Фомич пришел в сыскную, дисциплинарным вихрем промчался по комнатам и коридорам, обнаруживая все те непорядки, которые возникли в его отсутствие.

– Почему здесь лежит мусор? – по всей сыскной полиции разносился громкий возмущенный голос барона. – Это что же, мне и на несколько дней нельзя уехать, чтобы вы здесь не заросли грязью?

Дежурный едва-едва успевал за быстро шагающим фон Шпинне. Полковник, хлопая дверьми, врывался в комнаты, в которые никогда ранее не входил, и все там переворачивал вверх дном.

– Что это? А это что? – поддевая носком штиблета какие-то тряпки, спрашивал он у дежурного. – Мы сыскная полиция или возок старьевщика? Представители власти или уличные маклаки?

– Мы представители власти, – негромко и пугливо отвечал дежурный блеющим голосом.

– Да какие вы, к черту, представители? Вы карнавальная шайка, вы полицейские, которых показывают в ярмарочных балаганах, а все кухарки и извозчики смеются над вами, вот вы кто! Для того чтобы вам называться представителями власти, вам необходимо прежде всего навести везде – под словом «везде» я понимаю везде – порядок, все сложить, ненужное выбросить. Понимаете меня, господин дежурный?

– Понимаю!

– Хотелось бы верить… Возьмите себе в помощники несколько свободных