Трудная наука побеждать - Николай Бирюков

Даже несколько дней спустя после окончательного разгрома ясско-кишиневской группировки противника в отдельных районах обнаруживались значительные скопления фашистских войск. Когда наш корпус уже получил приказ свернуть боевые порядки и двигаться к станции Пашкань, чтобы грузиться в эшелоны, на походе мы получили приказ направить 5-ю дивизию в район Негрени. Там еще бродили по лесам остатки вражеских частей. Возвратилась она через неделю, успешно выполнив задачу.

Таким образом, ликвидация блуждающих котлов затянулась до 5 сентября. Сейчас, пожалуй, следует вкратце вспомнить, почему это случилось.

Пусть не покажется читателю странным, но затяжка была вызвана именно дезорганизацией противника, тем, что его командование в первые же дни потеряло управление войсками.

В Сталинградской и Корсунь-Шевченковской битвах окруженный противник до последнего момента держал фронт, организованно оборонялся и даже контратаковал. Видимо, и у нас выработался какой-то настрой на этот лад: уж коли общего фронта у окруженных частей нет, развалился он и распался, значит, и сопротивлению конец.

Только благодушием можно объяснить тот факт, что 4-ю гвардейскую армию в угоду формальным соображениям (зашла в район действий соседей) отвели в тыл до полной ликвидации противника. Ошибку, правда, быстро исправили, и вырвавшаяся из тактического окружения 10-тысячная группировка гитлеровцев была настигнута и уничтожена. Но времени на это затратили много.

Так на этом участке фронта наш корпус закончил свои боевые действия. Участвуя в них, он прошел около трехсот километров по земле Молдавии. Москва опять салютовала нам орудийными залпами, а Верховный Главнокомандующий объявил всем гвардейцам благодарность.

Части и соединения нашей армии начали грузиться в эшелоны, которые подавались к станции Пашкань. Нас перебрасывали под Луцк, в резерв Ставки Верховного Главнокомандования. Это было весьма кстати, так как люди, в течение года находясь в непрерывных боях, нуждались в отдыхе. Надо было получить пополнение, новую технику, привести себя в порядок и подготовиться к выполнению новой задачи — освобождению стран, подпавших под иго фашизма, таких, как Венгрия и Австрия. Румыния и Болгария уже вышли из войны, и ворота в Центральную Европу были открыты.

Прежде чем перейти к дальнейшим событиям, расскажу еще об одном человеке, с которым столкнула меня война.

Человек, о котором пойдет речь, был молод. За свой проступок он понес наказание, извлек из этого соответствующий урок и сейчас, надо полагать, честно трудится. Вот почему я счел нужным изменить его фамилию.

Майора Панкратова прислали к нам из офицерского резерва сразу после Корсунь-Шевченковской операции. Он был назначен командиром полка, и я постарался познакомиться с ним поближе во время первой же совместной рекогносцировки. Уставные положения знал он назубок. Фронтовик бывалый, чувствуется сильный характер. Это первое впечатление подтвердилось и в боях. Майор уверенно управлял полком, частенько проявлял и личную храбрость. Нужно, не нужно — лез в самое пекло, так что приходилось иногда одергивать. Однажды попал мне на глаза его приказ. Смотрю — подпись: «Герой Советского Союза Панкратов». Вызвал его, говорю:

— Не знал, что вы Герой Советского Союза.

— Да, товарищ генерал, удостоен этого высокого звания. Только вот не успел еще «звездочку» получить и документы.

— Так, может, вас только представили к награждению?

— Нет, уже в газете было напечатано. Жаль, не захватил с собой…

— Принесите…

Должен оговориться: возможно, дело не заинтересовало бы меня так, если бы сам Панкратов в кругу сослуживцев не подчеркивал постоянно, что он отмечен высшей наградой.

И вот приносит он фронтовую газету. В ней описан подвиг группы воинов во главе с Панкратовым (он был тогда старшим лейтенантом). Корреспондент действительно называет его в числе героев этого боя.

Заметка сомнений у меня не вызвала, ибо, как я уже писал, личная храбрость Панкратова в комментариях не нуждалась.

— А другая газета, в которой напечатан Указ Президиума Верховного Совета, куда-то запропастилась, — говорит он. — Но я найду ее…

— Кстати, говорят, вы также депутат Верховного Совета?

— Депутат, товарищ генерал.

— Есть у вас документ?

— Потерялся, когда эвакуировали после тяжелого ранения.

Что ж, и такое случается. Тем более что Панкратов ранен был не однажды. Но совокупность обстоятельств меня все же насторожила. Когда корпус вывели в резерв, в Прикарпатье, штаб запросил по этому поводу Москву.

Пока все выяснялось, Панкратов попросил день-два отпуска, чтобы повидать родственников. Город, который он назвал, был рядом. Отказать фронтовику в естественной просьбе только по причине подозрения я не мог, конечно.

А он тотчас по приезде в город развил бурную деятельность. Прямо с поезда направился в редакцию газеты, и уже на следующий день она целую полосу посвятила «знатному воину и земляку».

Но вот пришел ответ из Москвы. Он гласил: Панкратов — не Герой Советского Союза, никогда не был и депутатом Верховного Совета. Просили направить его с соответствующим сопровождением в Москву.

Кем же он был?

Разбитным, не разбирающимся в средствах парнем, которому вдруг стало тесно в рамках сержантского звания и должности авиационного техника на одном из фронтовых аэродромов. Идти в училище — слишком долгая песня и опять-таки вернешься на аэродром. А туг «подвезло» — в сутолоке отступления он был ранен, в госпитале оказался без документов. Там-то и решил назвать себя старшим лейтенантом, пехотинцем, а так как готовился к этому поприщу заранее, то знал, разумеется, и уставы и другую военную литературу. Словом, сомнений ни в тот момент, ни позже ни у кого не возникло. Воюя уже в стрелковых частях, он дослужился до звания майора и стал командиром полка.

И все-таки правильно поступили московские товарищи, потребовав, чтобы Панкратова строго наказали и вернули в прежнее сержантское звание и должность. Ведь подобная «озороватость» в характере, получая вольную или невольную потачку со стороны окружающих, может перерасти в чистейшей воды авантюризм, может сделать из легкомысленного молодого человека беспринципнейшего пройдоху.

Впереди — Балатон

Итак, мы уже полтора месяца стоим в резерве, в Прикарпатье, близ города Луцка. Получаем пополнение и новую технику, учим людей и учимся сами. Наш штаб завел и в течение двух последующих военных лет неуклонно поддерживал порядок, который можно выразить формулой: «активные боевые действия — активная боевая учеба». То есть едва дивизии переходили к обороне или выводились в резерв, немедленно составлялся примерный план занятий. В нем учитывались предложения и пожелания старших офицеров штаба и управления, комдивов и командиров полков.