Смерть секретарши (сборник) - Борис Носик

– Добрый день?

Она не поняла его и сказала что-то невнятное. Он не отступился, спросил:

– Как здоровье?

– А! Здоровье! – Она обрадовалась понятному слову. – Какое там здоровье! Айно. Ай…

Что это были за слова? Чешские? Еще здесь говорили – «е» или «так»: странный этот язык впитал по капле из каждой волны, прокатившейся над долиной.

Однажды Русинов увидел в стороне от шоссе силуэт деревянной церкви и свернул к ней по проселку. У церкви стоял милиционер. Он тут же потребовал у Русинова документы и долго проверял на свет его паспорт. Русинов подумал, что, наверное, церковь эту недавно обчистили шустрые столичные фарцовщики.

– Много вас тут ходит, писателей, – с ненавистью сказал лейтенант, возвращая бумажки.

– Стадами, – мирно сказал Русинов, но потом неожиданно для себя вступился за передовой отряд быстро вшивеющей интеллигенции. – И все же пока меньше, чем капитанов милиции… – сказал он с вызовом.

Лейтенант побагровел. Может, Русинов угадал его программу-максимум.

– Вот оттащу тебя сейчас в районное отделение, будешь знать, – пригрозил лейтенант неуверенно.

Унося ноги подобру-поздорову Русинов думал о том, что лейтенант первый правильно оценил и вес и значимость столичного странника. На самом деле он был никто. Более того, он был человек подозрительный. Он был потенциальный (хотя, может, и в очень дальней перспективе, поскольку очень уж пуганый) противник порядка. Даже главный санитар-кореец не был так быстр, проницателен и остр в своей оценке. Лейтенант заслуживал всяческого поощрения, может, даже повышения по службе.

– Я похлопочу, – бормотал Русинов. – Войду с ходатайством…

Он долго ждал автобуса на сельской площади. Пыль улеглась на дороге. Откуда-то с огородов вышла овца. Зад ее был сильно обожжен, и все смотрели на нее с жалостью. Русинов вдруг вспомнил Машку и, присев на крыльце запертого магазина, заплакал.

Ночевать ему пришлось на какой-то захолустной турбазе, где Русинов вспомнил наконец о журнале-благодетеле. Он навел справки о знаменитом массовике-затейнике, процветавшем некогда в этих местах. Сказали, что массовик этот уже перешел в областной Совет по туризму: «Хороший работник на виду, а это был сильный работник». Попутно выяснилось, что и сейчас на базе очень сильный работник – «Взгляните только на план работы». Получив под это любопытство отдельную комнату и казенный обед, Русинов принялся изучать план работы. Искусство составления планов и отчетов одно и может в наше время выдвинуть человека из слабых работников в сильные, ибо сама работа так неуловима, что единственной реальностью становится эта вот бумажная игра. В плане работы видное место занимали «радиоконцерты», которые прикрывали все пустые дни. Трудно было сказать, что они обозначали. Скорей всего, в эти дни, как сегодня, как всегда, радио орало здесь до изнеможения, с утра до вечера. Не было на территории уголка, где можно было спрятаться от громогласного крика певцов, от знакомых до тошноты дикторских интонаций. Русинов прислушался. Голос диктора округло завершил поэму. Грянул хор:

Не уклонялись мы ни влево и ни вправо,

Глядя глазами Ленина вперед…

Тоже неплохие стишата. И музыка выразительная. Может, это и был очередной радиоконцерт.

Составитель хитроумного плана сам явился в номер к Русинову. Вид у него был озабоченный, преданный. Он готов был поделиться с пишущим товарищем своими секретами Человека, Который Нашел Счастье. Счастье в Труде.

– Понимаете, – сказал он, – человека нельзя предоставлять самому себе. Человек скучает. Надо организовать его веселье. Пусть это будет что угодно – концерт самодеятельности, «Голубой огонек», Праздник Нептуна, веселые смешинки, стенгазета, что угодно… Но это легко сказать, а вот сделать все это – нужна энергия. Нужна большая работа. А голос…

Русинов почувствовал небывалый упадок энергии. Он был безоружен перед Человеком, Который Нашел Счастье.

– Да, это все очень интересно… Я еще подумаю, понаблюдаю, поговорим.

– Сегодня у нас вечер танцев. Милости просим…

– Непременно. А вот нельзя бы чуть-чуть радио… Чуть потише.

– Никак нельзя! – Культработник в ужасе замахал руками. – Нельзя. Люди тут же придут жаловаться. Людям нужны известия, им нужны музыка и веселье. Без радио никак нельзя!

И снова он был прав. Радио было реальным гарниром к этой ускользающей жизни, как вполне реальные, мучные макароны к подозрительному шницелю в столовой. Неизбежным, как гипсовый пионер в городском парке, как прошлогодний лозунг на всяком более или менее заметном здании («Наша мета полипшуване…»). Русинов ничего не сказал и пошел вверх по склону холма. Радио теперь бубнило совсем неразборчиво. Может, оно просто перешло на украинский язык. Русинов подумал, что иноязычная речь почти не мешает ему жить. Что до туристов, то они никогда не возражали против круглосуточного вещания, против бессодержательного шницеля, против глупости инструктора. Возмущала их только окружающая дикость. Не только природа была здесь дикой, на их взгляд, но и жители тоже: они продолжали говорить по-своему. Они наставили на дорогах распятий. Чего доброго, они еще и в Бога верят, эти дикари, впрочем, притворяются, скорей всего: не может быть, чтоб современный человек… Но в церковь ходят. Они же не знают цивилизации. Тут у них были до нас дикие венгры, дикие чехи, так что, похоже, они еще настоящей жизни и не видели…

На все это Русинову открыла глаза московская девушка Рита. Рита мирно читала на холме роман лучшего американского писателя Теодора Драйзера («Какие жизненные истории! Возьмите хотя бы сестру Керри. Или Женю Гергардт!»). Не только торчавший из высокой травы ее незаурядный бюст, но и самое выражение ее лица ввели Русинова в грех: Рита была похожа на хорька. Отчего всю жизнь нас привлекают женщины, похожие на определенных животных? Что могут нам сказать по этому поводу циничные этологи? Одного привлекают женщины, похожие на хомяков и хорьков, других – похожие на коров и свинок. Даже особи, напоминающие крокодилов или верблюдов, находят своих энтузиастов. Русинов соглашался, что в конце концов нет ничего худого в этом пристрастии к какому-то определенному виду (это даже удобно в целях размежевания и наиболее полного охвата населения). Его смущала только потребность утверждать божественную природу этого влечения. На его взгляд, тут справедливей было бы толковать о секс-типе, о половом влечении, о любви к дикой природе, наконец…

Инженерша Рита пожаловалась, что она не смогла достать свой любимый роман «Семья Рубанюк» и ей приходится читать Драйзера. Потом она подробно пересказала содержание романа. В ее пересказе проза Драйзера уходила корнями в новую кабардинскую литературу. Так оно, вероятно, было. Дальнее радио мешало Русинову вникнуть в суть ее рассказа! Ритин голос и радиоголос вместе заглушали внутренний голос Русинова, мешали ему созерцать Ритину грудь. Русинов ворчливо пожаловался Рите на слишком громкое вещание, и она взглянула на него с подозрительностью!

– Мне кажется, что вы антисоветчик, – сказала она.

– Может статься, – сказал Русинов задумчиво. – Знать бы еще, что это все-таки значит?

– Вам не нравятся наши достижения, – сказала Рита агрессивно.

– Да, пожалуй, не все, – снова согласился он. – Некоторые из них меня определенно не греют. Например, всеобщая радиофикация. Исчезновение сыра. Я к ним медленно привыкаю. Впрочем, к ненашим достижениям тоже. У них там слишком много машин, много шума, суета вокруг всей этой техники…

– Значит, ненаши достижения вам больше не нравятся?

– Их мне легче перенести. Они не здесь…

– Значит, вы не настоящий антисоветчик! Кто же вы тогда?

– Зовите меня просто Сеня, – сказал Русинов. – Мы могли бы, впрочем, перейти ко мне в комнату. У меня там есть вьетнамский ликер. Из зернышек лотоса. Или из гадючьих глаз. Впрочем, он, может быть, корейский ликер. К слову сказать, милая Рита, мне кажется, что наши достижения даже выше, чем корейские. Хотя, впрочем, я никогда не был в Корее. Я просто решил так. Из чувства патриотизма. И еще по некоторым признакам. Тут мне помогает классовое чутье. Вернее, опыт жизни в бесклассовом обществе…

– Очень странно, – сказала Рита, – ведь Корея тоже социалистическая страна. Так же, как Китай… Но в Китае, конечно, не то.

– Есть еще Вьетнам, Кампучия. Мир прекрасен и удивителен.

– Вот тут я точно не знаю, – призналась она.

– Ничего. Мы придем ко мне и во всем разберемся. Это будет ваше внеочередное политзанятие…

«Путешествие в трущобах родного города». Так он назвал это многотрудное мероприятие с участием столичной ИТР. Белье на ней было из толстой резины с какими-то железными прокладками. По всей вероятности, ей даже лестно было отдаться проезжему работнику прессы, но достоинство ее требовало борьбы, а долгие занятия самбо (а может, простой изнурительный домашний труд) сделали ее удары весьма чувствительными. Было такое мгновение, когда Русинову вообще пришло в голову, что она некрофилка. Еще чуть-чуть – и прикончит. А потом изнасилует его труп, но ни за что не отдастся живому. Он встал с койки, потирая ушибленные места.