Тайна сталинских репрессий - Север Александр

Прежде чем ответить на вопрос, к чему конкретно сводилась ориентация на фашистскую Германию, я хочу заявить следующее: когда речь шла о так называемом «дворцовом перевороте», то имелось в виду арестовать, свергнуть руководство Советской власти, партии и, свергнув Советскую власть, восстановить капиталистические отношения в стране, – то, чего Бухарин в течение его допроса не имел смелости заявить ясно и точно. Ставили ли мы задачу свержения Советской власти? Я на этот вопрос отвечаю положительно. Какой общественный политический строй мы восстановили бы в стране после свержения Советской власти? Я и на этот вопрос отвечаю прямо – капиталистический строй.

Перехожу к конкретному изложению фактов моих преступлений. С Енукидзе я связался в конце 1931 года или в начале 1932 года. К концу 1932 года я встречался с ним систематически, вместе с ним неоднократно обсуждал вопросы о так называемом «дворцовом перевороте». Со слов Енукидзе я узнал, что в Кремле была создана военная заговорщическая организация, которая в любой момент готова совершить переворот. С его слов я узнал и относительно ориентировки на германский фашизм, пришедший к власти в 1933 году.

В 1933 году был организован и оформился центр, блок троцкистов, правых и зиновьевцев. Я узнал также, что блок через Рыкова связан с меньшевиками и через Бухарина – с эсерами. О решениях этого центра меня осведомлял Енукидзе. От него я узнал, что в январе 1934 года готовился государственный переворот с арестом состава XVII съезда партии, который происходил в то время.

Перехожу к изменнической работе «право-троцкистского блока», к его связям с иностранными государствами.

Во-первых, я должен заявить суду, что под моим покровительством в самом аппарате ОГПУ, а затем НКВД, существовала группа моих сторонников, группа шпионов различных иностранных разведок. О шпионской деятельности Запорожца, Гая, Воловича, Паукера, Винецкого и других я знал, но в интересах заговора благоприятствовал их работе, считая их ценной силой при реализации заговорщических планов, в особенности по линии связи с иностранными разведками. Несомненно, что через этих шпионов иностранные разведки были осведомлены о моей принадлежности к организации правых и о моей роли в организации их. О существовании и деятельности всего «право-троцкистского блока» они также были хорошо осведомлены. Факты, подтверждающие это положение, я могу сообщить суду на закрытом заседании. Именно через одного из этих шпионов, в частности, через Винецкого, который занимал должность инспектора при Рыкове в Народном Комиссариате Связи, и была налажена связь блока, персонально Рыкова, с заграничным центром меньшевиков, с Николаевским.

Кроме этой группы шпионов в НКВД, мне известны и другие связи «право-троцкистского блока» с иностранными государствами. Я имею в виду участника заговора Карахана, связь которого я установил в 1935 году. Карахан меня посвятил во внешне-политическую ориентацию «право-троцкистского блока», по поручению которого он, Карахан, вел переговоры с германскими фашистскими кругами. «Немцы, – как говорил мне Карахан, – помогут блоку в деле свержения Советской власти». Карахан рассказал мне, что Троцкий давно уже ведет переговоры с немцами и слишком «ангажировался» (я беру это в кавычках), обещав им за помощь в борьбе с большевиками много лишнего. Троцкий обещал отдать немцам Украину, Японии – Приморье. Блок, по словам Карахана, поручил ему поторговаться с немцами. «Конечно, кое-что уступить придется», – говорил Карахан. Карахан потребовал у меня информацию об организации «право-троцкистского блока» по Союзу для предстоящей беседы с фашистскими немецкими кругами. Я дал ему эту информацию об организации. Знаю, что у него состоялась встреча с руководящими фашистами, что было достигнуто тогда соглашение о поддержке немцами антисоветского блока, но детали переговоров, в том смысле, какой ценой достигнуто это соглашение, мне неизвестны. С кем он виделся персонально, я скажу на закрытом заседании.

Перехожу к террористической деятельности «право-троцкистского блока» и моей, в частности. Не для того, чтобы в какой-либо мере смягчить свою вину, но лишь в интересах установления истинного положения вещей, я должен заявить суду, что попытки со стороны некоторых обвиняемых по настоящему делу представить меня как профессионала-террориста, неверны по существу своему. Я не хочу и не могу опорочивать ни одного из предъявленных мне обвинений по части совершенных террористических актов. Но я хочу только подчеркнуть, что ни один из этих актов не совершен мною без директивы «право-троцкистского блока». Чем объяснить, что мое имя в первую очередь связывается с этими террористическими актами? Это объясняется очень просто: только специфичностью моего положения в организации правых, а также объясняется это и тем, что я, как бывший народный комиссар внутренних дел, имел в своих руках больше технических возможностей для выполнения решения центра, нежели другие участники блока. Из прошедших на суде допросов ясна фактическая сторона совершенных террористических актов. Я хочу остановиться на политической стороне дела.

Во-первых, – убийство Кирова. Как обстояло дело? В 1934 году, летом, Енукидзе сообщил мне об уже состоявшемся решении центра «право-троцкистского блока» об организации убийства Кирова. В этом решении принимал непосредственное участие Рыков. Из этого сообщения мне стало совершенно известным, что троцкистско-зиновьевские террористические группы ведут конкретную подготовку этого убийства. Излишне здесь говорить, что я пытался возражать, приводил целый ряд аргументов о нецелесообразности и ненужности этого террористического акта. Я даже аргументировал тем, что за совершение террористического акта над членом правительства в первую очередь ответственность несу я, как лицо, ответственное за охрану членов правительства. Излишне говорить, что мои возражения не были приняты во внимание и не возымели своего действия. Енукидзе настаивал на том, чтобы я не чинил никаких препятствий этому делу, а террористический акт, – говорил он, – будет совершен троцкистско-зиновьевской группой. В силу этого я вынужден был предложить Запорожцу, который занимал должность заместителя начальника Управления НКВД, не препятствовать совершению террористического акта над Кировым. Спустя некоторое время Запорожец сообщил мне, что органами НКВД был задержан Николаев, у которого были найдены револьвер и маршрут Кирова. Николаев был освобожден. Вскоре после этого Киров был убит этим самым Николаевым. Таким образом я категорически заявляю, что убийство Кирова было проведено по решению центра «право-троцкистского блока». По решению этого же центра были произведены террористические акты и умерщвлены Куйбышев, Менжинский и Горький.

Как тут обстояло дело? Еще до убийства Кирова умер сын Горького – Максим. Я уже заявлял суду, что я признаю свое участие в заболевании Макса и ходатайствую вторично у суда о перенесении моих объяснений по этому делу на закрытое заседание суда.

Вышинский. У меня в связи с этим один только вопрос. Вы признаете себя виновным, как вы выражаетесь, в заболевании Пешкова?

Ягода. Все объяснения по этому вопросу я дам на закрытом заседании суда.

Вышинский. Хорошо. А в смерти Пешкова вы признаете себя виновным?

Ягода. Я говорю точно: все объяснения по этому вопросу я дам по совокупности на закрытом заседании суда.

Вышинский. Признаете вы себя виновным или не признаете?

Ягода. Разрешите на этот вопрос не отвечать.

Председательствующий (к Прокурору). У вас нет возражений, чтобы вопрос о смерти Пешкова перенести на закрытое заседание суда?

Вышинский. Я не возражаю, имея в виду, что результаты этого выяснения могут быть оглашены на открытом заседании.

Председательствующий. Суд определил ходатайство подсудимого Ягоды удовлетворить, и вопрос о смерти Пешкова переносится на закрытое заседание.

Подсудимый Ягода, продолжайте дальше.

Ягода. К этому времени было произведено умерщвление Менжинского. Я отрицаю, что в деле умерщвления Менжинского мною руководили личные соображения. На пост руководителя ОГПУ я претендовал не по личным соображениям, не из карьеристских соображений, а в интересах нашей заговорщической организации. Решение центра по этому вопросу мне было передано лично Енукидзе. В обоих этих случаях были использованы врачи, что создавало полную гарантию в смысле невозможности разоблачения.