Ваше Сиятельство 3 - Эрли Моури

Вспомнилось, что прежде мама ни раз говорила, что дворяне не должны лицедействовать ни в какой форме и осуждала двоюродную сестру отца за то, что та, будучи баронессой, пела в томской опере. Теперь отношение Елены Викторовны к Ленской станет еще хуже. Но уже сказал. Все равно это моя жизнь, только я решаю с кем я буду дружить, кого любить и на ком жениться.

Мама ждала моего ответа насчет комнаты, и я сказал:

— А чего там решать? Все просто: пусть Антон Максимович вызовет представителя из хорошей строительной компании, заслуживающей доверия. Они осмотрят комнату, предложат мне варианты дизайна и потом пусть занимаются ремонтом. Мебель я сам выберу в сети, нужно только размеры снять. Все расходы я сам оплачу.

— Сам, да? Взрослый… — с недовольством сказала мама.

— Хочешь, ты оплати, — я едва не засмеялся.

И почему ее так раздражает моя самостоятельность? Хотя ответ очевиден: Елене Викторовне хочется, чтобы я был для нее вечным ребенком, о котором она заботится, за которого все решает и который ее беспрекословно слушает. Но так долго не бывает: дети растут, и их отношения с родителями во многом меняются. А я не просто ее сын, но вдобавок, Астерий.

— Нет уж, сам плати, раз такой богатый, — она принялась за омлет, и мы несколько минут молчали.

— Ты же позволишь пользоваться твоим коммуникатором, пока мне не установят новый? — спросил я, нарезая омлет. И пояснил: — Тот, что в гостевой сильно тормозит. Обруч управления практически не работает.

— Конечно, пользуйся, — ответила она как-то отвлеченно, глядя в окно и размышляя о чем-то своем.

После завтрака я дал несколько указаний дворецкому. Минут пятнадцать Антон Максимович записывал по пунктам все мои запросы, связанные с ремонтом в комнате и разбором оставшихся вещей. Затем я выдал обещанные деньги охранникам и попросил пока не снимать усиление.

Поднявшись к себе, вернее в гостевую, отправил сообщение Скуратову, поинтересовался, нет ли новых сведений о Майкле. Затем так же в сообщении поделился своим горем с графом Голицыным. Хотя это горе можно считать нашим общим: ведь среди прочего сгорела коробка с оставшимися эрминговыми преобразователями, которые я не успел прошить. Заодно узнал, как идут работы над новым устройством по потоковой прошивке.

В маминых покоях мне было работать некомфортно. Она — самый родной человек, но при ней не ответишь на голосовое сообщение так, как мне этого хочется. И далеко не все ей нужно слышать. Вот, к примеру, пока я в сети выбирал себе мебель по снятым размерам, пришло три сообщения: одно от Ковалевской, и два от графа Сухрова. Увлеченный листанием страниц мебельных мануфактур, я не обратил внимание, что мама тихо вышла из спальни, и включил сообщение от Еграма:

«Привет, Саш. О тебе тут только и говорят. Правда, что стреляли из гранатобоя? Надеюсь, из твоих никто не пострадал? Это не только я спрашиваю — весь класс вокруг меня. Сообщи как дела, мы волнуемся».

И следом еще от него, уже тише, без гомона голосов вокруг:

«Позволь спросить, как там вечер с Ленской? Мы с Лужей даже поспорили кое о чем. Есть тут интересные сплетни. Потом расскажу. Правда, что ты ее дернул?»

— Ну и разговорчики! — возмутилась мама.

— Мам, ну пойми. Мужчины общаются иногда так. Кстати, это граф Сухров, что подтверждает хорошие отношения между нами, в которых ты сомневалась, — ответил я, и сообщение от Ковалевской уже прослушал на минимальной громкости, поднеся эйхос к уху:

«Привет, Саш. Как ты там? Я переживаю. Получается, благодаря Ленской ты остался жив».

Вот интересно, это сама Ленская так преподнесла подругам свои заслуги или их породили слухи, о которых говорил Еграм? Радовало то, что Ольга обращалась ко мне по имени. Это значит, что она не сердится. Иначе бы я услышал ледяное: «Елецкий».

Тут же пришел ответ от Скуратова. Его я не стал прослушивать даже на минимальной громкости: Елена Викторовна сидела позади меня на диване, просматривая свежие газеты и риск, что она услышит важное ей имя «Майкл» имелся. Я поспешил закончить с выбором мебели, снова заказал школьную сумку, тетради, учебники. Выбрал новый коммуникатор с улучшенным обручем управления, новой моделью ручного манипулятора и огромным экраном — по отзывам он был лучшим, но и стоил тысячу сто рублей вместе с установкой и сетевым подключением. После чего удалился к себе в гостевую.

Сообщение от Скуратова меня несколько озадачило. По Майклу новостей пока не было — наверное я слишком много хотел от сыщика. А вот по Джеймсу Лаберту… Федор Тимофеевич сказал, будто только начав отслеживать его связи, вышел он на людей очень серьезных. Настолько серьезных, что ему нужно время, чтобы еще раз перепроверить и убедиться, что все это именно так. И больше никаких пояснений. Что ж, не стоит Скуратова торопить. Он свое дело знает, и я терпеливо подожду, пока он не сочтет нужным предоставить мне результаты работы своего агентства.

Школьную сумку, учебники и прочие принадлежности курьер доставил ближе к одиннадцати. К третьему уроку я не успевал, а вот к четвертому вполне. Мне в любом случае нужно договориться о сдаче пропущенного зачета по геометрии, и если получится, то сдать его сегодня же после уроков.

Наспех собравшись, я спустился и в окно увидел, как подъехал грузовой «Титан-53». Привезли мой коммуникатор. Его, разобранным на три фанерных коробки с наклейками «Коммуникационные Системы Шолохова», выгрузили двое плечистых парней. Следом из кабины вышел мужчина лет сорока с солидной вышивкой на синем комбинезоне: «инженер Васнецов Павел Ильич». За установкой коммуникатора в гостевой я попросил приглядеть дворецкого. Сам поспешил к школе, чтобы успеть к началу перемены.

Не люблю я лишнее внимание. Уже много жизней не люблю. Но оно видно любит меня и неотступно преследует по разным мирам — не спрячешься от него ни в какой новой жизни, ни в каком теле. Вот и сейчас, едва зайдя в школьный двор, я поймал на себе десятки до неприятного любопытного глаз. Кто-то здоровался, кто-то перешептывался, кивая на меня и, возможно, рождая новые слухи. Это при том, что еще не началась перемена и внизу околачивались те, кто по каким-то причинам не был на третьем уроке. В основном парни из третьего класса. Я услышал обрывки фраз, явно относящихся ко мне: «сама Артемида! Да, на кладбище…», «и Ленская тоже! Магией, наверное…».

Неожиданно я встретил под портиком Рамила Адашева. Он обрадовался, даже обнял меня, обдав табачным дымом.

— Сань, вот ты даешь! Как в тебя помещается столько приключений! В самом деле из гранатобоя стреляли⁈ — недоумевал он.

— Уж поверь, здесь моей заслуги мало. К тому же меня дома не было, — я глянул на часы и тоже закурил: до конца урока оставалось семь минут.

Кратко пересказал Рамилу, что стало с моей комнатой, рассказал, что знал о бое охранников с враждебной виманой. Затем барон Адашев хитренько спросил:

— Говорят, ты увел нашу красавицу. Все, теперь она твоя вместе с Ковалевской?

— Рамил, послушай, ваша Ленская не эрмик, чтобы ее можно было увести. Просто дружим. Не скрою, она мне очень нравится, — признался я, убирая коробочку с «Никольскими». — А вообще, поделись слухами. Что тут с утра говорят обо мне и вашей красавице Светлане. Прям интересно как широки коллективные фантазии.

— Ну много чего говорят. Говорят, что Ленская тебя околдовала и ты теперь только о ней думаешь. Она же вроде как ведьма. Говорят, что она от тебя беременна и всякое такое. Не знаю, — он пожал плечами. — Я особо не прислушивался. Девочки об этом болтали. Но я в эту ерунду не слишком верю.

— И правильно делаешь. Она мне просто нравится и провели мы с ней вечер на празднике ведьм. Вот и все. Остальное — домыслы девочек, которым хочется пофантазировать. Пойду я, — услышав сигнал окончания урока, я выбросил недокуренную сигарету. — Да, кстати она в школе?

— Да. Пришла к началу литературы, — подтвердил Рамил.

На лестнице я встретился с Сухровым, Лужей и Грушиной, подбежал Ефим Брагин — пришлось им кратко рассказать о ночном инциденте. От вопросов о вечере в парке Мирослава я отвертелся, сказав, что спешу. И уже по пути в класс я увидел Ольгу Ковалевскую. Она стояла в конце коридора у окна, поглядывая вниз на школьный двор. Потом повернулась, увидела меня и пошла навстречу.

Подошла и одно мгновение, показавшееся мне и, наверное, ей долгим, мы стояли друг против друга молча, без