Слово арата - Салчак Тока

— Тока, — выдавил я.

— Монге… Шагдыр… Шилаа… Капшык… Седип-оол… Барылга… Достак-оол… Чамыян… Анай-оол, — повторяла она, не вдруг выговаривая непривычные имена, и записывала.

После завтрака Наталья Михайловна повела нас куда-то широкой улицей.

Поднялись по лестнице. Ступеньки сверху донизу цветными дорожками застелены. Идешь — шагов не слышно, мягко так… В коридоре стояли широкие кожаные скамейки. Наталья Михайловна показала на них:

— Посидите пока, а я доложу.

Не успели мы присесть, как она уже вернулась.

— Пожалуйте. Приглашают вас. Ступайте, ступайте!.. Скоро увидимся, не прощаюсь.

В просторной комнате, куда мы вошли по обе стороны длинного стола было расставлено много стульев. В дальнем углу за столом поменьше сидел тарга в черной гимнастерке. Еще молодой, но уже начавший лысеть, с маленькими усиками, он живо вскочил и чуть ли не бегом направился нам навстречу, подтыкая гимнастерку под узкий ремешок.

— Ну-с, здравствуйте, здравствуйте!

Всем пожал руки, пригласил садиться. Мы робко отодвинули стулья подальше от стола, чтоб не задеть его, и расселись.

Тарга убежал в свой угол, сел, посмотрел на всех нас, стал быстро-быстро задавать вопросы:

— Сколько дней в дороге были? Хорошо добрались? Как отдохнули?

Мы молчали.

Он хмыкнул, постучал пальцами по столу. Потом придвинул к себе небольшой железный ящик с ручкой на боку, покрутил ручку, взял трубку с ящика, что-то сказал в нее.

Вошла девушка.

— Слушаю вас, Борис Захарович.

— Ну-ка, Валя, спросите: нет ли в библиотеке русско-тувинского или тувинско-русского словаря. И принесите побыстрее.

Девушка убежала.

— А мы пока познакомимся.

Взял в руки листок, на котором Наталья Михайловна записала наши имена.

— Ну-с!.. Подождите, разберемся. Тока… Монге… Барылга… Правильно?

Вернулась Валя:

— Не то что словаря, Борис Захарович, письменности у них нет!

Тарга поднял обе руки.

— В самом же деле! Какого я дурака свалял!.. Конечно же. Вы свободны, Валя. — И снова начал крутить ручку у ящика.

— Да, да, — это в трубке. — Здравствуйте, Шумяцкий. Да, да. Тут к нам из Тувы десять студентов приехали. Никак я с ними разговориться не могу. Может, зайдете, поможете? А? Ну-с, хорошо, буду ждать.

Положил трубку и — к нам:

— А может быть, кто-нибудь из вас понимает по-русски?

— Есть человек, немножко знающий… — показал я на Монге.

— Тока тоже умеет, — не остался в долгу Монге.

— Вот как? — удивился тарга. — А молчите! Ну-с, много спрашивать я не стану. Буду рассказывать, а вы товарищам своим переведете.

Он вышел из-за стола, засунул одну руку под ремень, другую в карман и, расхаживая по комнате, начал:

— Вы теперь будете учиться в КУТВе — в Коммунистическом университете трудящихся Востока. Понятно?.. У нас здесь учатся студенты и студентки из многих стран. От вас — из Тувы — пока никого не было. Вы — первые. Ну-с, вот вы приехали, и это очень радостно.

Поглядывая друг на друга, мы с Монге пересказали его слова.

— Мне кажется, не стоит говорить о том, что вы должны хорошо учиться, соблюдать наши правила. Вероятно, вам все это говорили…

— Скажи, ничего нам не говорили! — громко зашептал Седип-оол.

— Не говорили! — еще громче произнес Шилаа.

— Не говорили, — перевел Монге.

— Что не говорили? — не понял тарга.

— Ничего не говорили, — смешался всегда и во всем уверенный Монге.

— Н-да… Значит, не говорили? Ну-с… О том, где вы будете заниматься, как проведете лето, где вас разместят, расскажет Мария Ивановна Дубровина…

Тарга опять вызвал Валю.

— Слушаю, Борис Захарович.

— Позовите Дубровину.

Через минуту нас познакомили с маленькой женщиной в длинном черном платье.

— А это, Мария Ивановна, новые студенты. Тувинцы. Может быть, вы объясните им подробнее, как они будут дальше жить.

— С удовольствием, Борис Захарович. Давайте, товарищи, ко мне.

Так же, табуном, мы потянулись за нею, но дорогу преградил долговязый мужчина с военной выправкой.

— Виноват, немного задержался.

— Нет, нет, Александр Адольфович, — успокоил его Шумяцкий, — как раз вовремя! Поможете Марии Ивановне.

В комнате Дубровиной на стене висел большой лист бумаги, раскрашенный в разные цвета. Мария Ивановна взяла длинную палочку и стала водить ею по листу.

— Да-а, далеко от Москвы Тува… Посмотрите.

Мы послушно взглянули на лист, но ничего не поняли.

— Так кто из вас говорит по-русски?

— Тока немножко знает, — поспешно ответил Монге.

Мария Ивановна обратилась к долговязому:

— А вы, Александр Адольфович, что-нибудь понимаете по-тувински?

— Никогда не встречался с этим народом. Сейчас попробуем выяснить. Как у вас считают? Ну, смелее! Раз, два, три.

— Бир, ийи, уш, дорт… — стал перечислять я.

— О-оо, это уже лучше. По-тувински «бир» и по-турецки «бир». У вас — «ийи», там — «ики», «уш» будет «уч». Понятно!.. А как по-вашему будет «молоко» или «нож»? Тоже как у турок, «сут» и «бичек»?

— «Сут» будет «сут», а «бичек» у нас нет слова. Есть «биче» — это значит «маленький». А ножик — «бижек».

— Вот и разговорились! — обрадовался долговязый. — Теперь, Мария Ивановна, дело у нас пойдет!

Дубровина улыбнулась.

— Давайте мы их сейчас мучить не будем. Вот что, товарищи. Учиться вы будете в одной группе с монголами. Занятия начнутся первого сентября. Жить будете под Москвой на даче. Там будете изучать русский язык. Вот такие у нас планы. Не возражаете?

Ребята молчали. Для порядка я бормотнул им по-тувински и ответил за всех:

— Очень даже нам подходит!

— Ну и чудесно. Не станем больше задерживать вас.

От канцелярии КУТВа до того дома, где ночевали, — рукой подать. Отправились одни, без провожатых.

Июльское солнце над самой макушкой. От домов пышет жаром. Мостовые и тротуары будто раскаленные — жгут ноги. А машин, машин!.. И трамваи грохочут, звенят. Люди сплошной стенкой идут.

Мы долго стояли на краю тротуара, как на берегу разбушевавшейся реки, в ожидании, пока успокоится движение. Лишь поняв бесплодность этой затеи, стали поодиночке перебегать дорогу. К счастью, все достигли противоположного берега.

Наталья Михайловна встретила, как родная мать.

— Ну, все живы-здоровы? Молодцы! Поздравляю!

Повела нас в кладовую, выдала каждому одежду, белье — целый ворох! — по куску мыла и мочалке.

— А теперь — в баню!

Как цыплята за курицей, трусили за нею. Прохожие глазели на нас, но мы уже не обращали на это внимания — привыкли.

Дворами, закоулками добрели куда-то. Вошли в дом. Наталья Михайловна весело окликнула рыжего старика:

— Принимай, Прохорович, гостей!

— Откуда такую пестроту набрала, Михайловна? — засмеялся старик.

— Это тебя не касается. — Наша провожатая могла быть, оказывается, и сердитой. — Ты, Прохорович, организуй, чтобы парней в лучший вид привели.

— Та-ак, — оглядел нас старик. — Орлы! Сначала валяйте в ту комнату, обчистите головы. Потом мыться будете.

Я перевел.

— Что значит «обчистить голову»? — забеспокоился Шилаа. — Обтесывать, что ли, будут?

Монге по своей привычке взялся объяснять:

— Не видишь, какие мы лохматые? Хотят постричь, побрить,.. Ну, что ты за человек, Шилаа!

— Зато ты все знаешь! — неожиданно рассердился Шилаа. — Смотри, зазнаешься — лопнешь.

— Хош! Замолчи! Не тебе судить, что я знаю, что не знаю!

Монге подскочил к Шилаа. Седип-оол едва оттащил его в сторону.

— Эй-эй! Успокойтесь!

— Перестаньте! — набросились и мы на спорщиков. — Что вы, как бодливые бараны…

В парикмахерской нас действительно быстро «обчистили». Срезанные косы Капшыка и Шилаа упали на пол, как убитые змеи. Парни удивленно осматривали себя в зеркало — коротко стриженные, совсем незнакомые.

Глава 3

Малая Удельная

Нам сказали, чтобы мы готовились к переезду на дачу. Собираться было недолго. Больше суеты, чем сборов, хотя за несколько дней, проведенных в Москве, «собственности» у каждого прибавилось.

Я сложил свои пожитки, и мне стало тоскливо. Потянуло домой.

«Большой город Москва, — думал я, — а на улицах народ не умещается — места не найдешь, где бы свободно походить. То ли дело у нас. Сам себе хозяин — куда захотел, туда иди. Можешь искупаться, когда захочешь, можешь в холодке полежать, можешь порыбачить…»

Но я постарался прогнать эти мысли. Как можно поддаваться таким настроениям? Меня прислали учиться в Москву от имени моего народа… Так далеко везли… Если мне, батраку Чолдак-Степана, начавшему уже говорить по-русски, привыкшему к оседлой жизни, приходит такое в голову, то как же трудно Шилаа, Барылге и другим парням? Как они тоскуют по родным кочевьям!..