Аркадий Бухов - Аркадий Сергеевич Бухов

фразой. Я часто люблю говорить это открыто людям мне симпатичным, и ни разу я не слышал такого, например, уклончивого ответа:

— Ах, нет… Оставьте… У меня есть старушка-мать, для которой я единственное подспорье…

Или еще более странный:

— К чему вы это? Все равно поздно…

А пробовали вы говорить когда-нибудь интересной, развитой и милой женщине то же самое? Попробуйте. Подойдите к ней после какого-нибудь разговора, во время которого вы уже успели рассказать, что у вас любимая жена, хороший, спокойный дом, и что вы не увлекаетесь никем, скажите:

— Вы мне очень нравитесь.

— Оставьте, — вспыхивает дама, — вы не имеете права… Кто в^м дал право так разговаривать со мной…

Если вы человек спокойный и можете логически развивать свои мысли, между вами произойдет такой приблизительно разговор:

— Как какое право? — удивитесь вы. — Что же я особенного сказал?..

— Он еще спрашивает… Вы же прекрасно знаете, что у меня есть муж… Да, да, муж, которого я люблю.

— Должно быть, это очень достойный человек, если он пользуется любовью такой интересной и такой обаятельной…

— Вы опять… Как вам не стыдно… Я же говорю, что я замужем…

— Хорошо, я слышал это. А если бы вы были барышней, тогда имел я право сказать…

— Не знаю, как я на это посмотрела бы. но это уже другое дело…

— Следовательно, сударыня, вы смотрите на брак, как на нечто настолько искажающее и обезобразящее женщину, что посторонний человек…

— Именно, совершенно посторонний…

— К сожалению. Следовательно, если до вашего брака я имел право сказать вам. что у вас очень милое личико, прекрасные глаза и гибкий стан, то теперь я имею право говорить только противоположное…

— Что вы имеете право?

— Подойти и с тихим вздохом сказать: Боже мой, как только это уродливое существо, эта пародия на кра…

— Это нахальство…

— Что же тогда я имею право?..

— Ничего. Абсолютно.

— Следовательно, если меня спросить о вас, я должен ответить, что я вас не заметил или спутал со швейцаром?

— Глупая шутка. За глаза можете говорить все, что угодно…

— Но разве вас так пугает моя фраза, что вы нравитесь мне, мужчине, с довольно хорошим вкусом… Разве вы себя считаете такой неуравновешенной, что мое мнение о вас сразу нарушило все ваше душевное состояние?

— Вы пользуетесь тем, что здесь нет моего мужа…

— Виноват, простите, что перебиваю… Неужели, сударыня, если бы здесь был ваш муж, он стал бы доказывать мне. приводя примеры из вашей личной жизни, что вы не можете нравиться, что ваш характер и наружность настолько отвратительны…

— Ничего бы он не сказал… Просто отделал бы вас и потребовал, чтобы вы извинились…

— Следовательно, я бы должен был принести извинение такого характера: признаю свою вину и, повинуясь вашему желанию, признаю, что ваша жена не только нравится мне, но, наоборот, производит такое отталкивающее впечатление…

— Он бы вас ударил…

— В таком случае, сударыня…

— Вы правы… Конечно, нам незачем быть знакомыми…

— Я совсем не это хотел сказать…

— Я уж не знаю вообще, что вы можете наговорить приличной женщине…

Дальше разговор неинтересен.

* * *

Вы видели когда-нибудь, как женщины пудрятся? Посмотрите. это интересно. Если это происходит на улице или в гостях, она вынимает из ридикюля маленькую пудреницу и, стараясь сделать это возможно незаметнее, привычным движением кладет на нос широкую белую полосу. Если это дома, она второпях подбегает к зеркалу (этому всегда предшествует звонок в прихожей и торопливое шарканье горничной, бегущей открывать дверь) и, схватив пуховку, сразу выделяет весь нос резким белым пятном на мутном фоне остального лица.

Более умело это делают артистки, но и то только в жизни. На сцене они обычно выходят с таким густым слоем пудры на лице, что оставляют после каждого своего движения настолько густой белый след, что зрители дальних рядов начинают принимать пейзаж летней ночи за зимнее непогожее утро.

По этому поводу я разговаривал со многими женщинами.

Большая часть отговаривалась полным неумением разобраться в интересующем меня вопросе:

— А как же не пудриться?

В этих случаях я подчинялся суровой необходимости и переводил разговор на другую тему, но некоторые пытались оправдываться:

— Все равно, выйдешь на улицу, пудра слетит…

— Зачем же тогда пудриться? Ведь никто же не строит письменных столов из одуванчиков, зная, что такой стол не выдержит и тяжести обыкновенного карандаша.

— Это другие пудрятся здорово. Я немного.

— Есть люди, которые прыгают, в силу необходимости, в пролеты лестниц с шестого этажа, однако же вы, например, не прыгаете с предпоследней ступеньки… Это не оправдание…

— Ну да… Вы просто придираетесь… Я знаю многих мужчин, которые тоже пудрятся…

— Ничего не доказывает… Я слышал о том, что среди мужчин попадаются вырезавшие целые семьи. Это не оправдание.

— Да я и не оправдываюсь. Взяла и напудрилась…

— Я и говорю… Особенно так, как вы, — почему-то нос белый…

— Как нос?

— Один нос, белый, белый…

— Это вы серьезно?

Ваша спутница конфузится и, в виде резюме разговора, вынув из ридикюля маленькую пуховку, проводит по щекам две длинные белые полосы.

* * *

Вам никогда не приходилось слышать, как женщины, нежные и с чуткой душой, о которых принято говорить только с примесью шумного и неопровержимого восторга, разговаривают с портнихами? Непременно послушайте.

— Это ко мне, наверно… Я сама пойду к телефону… Слушаю, слушаю… Барышня, да перестаньте звонить… Да, это я. Кто говорит? Ах это вы, Пашенька?.. Что? Не могли приготовить блузку?.. Не слышу… У кого мать умерла?

У вас… Я. конечно, сочувствую, только почему же, когда шили Катерине Михайловне, так у вас и мать не умирала, а как для меня, так все… Вы хоть теперь, Пашенька… Там к вороту надо пришить немного кру… Почему вы не можете выходить? У вас? А что доктор сказал? Неужели тиф? Вот вы всегда так подведете, Пашенька, не то, так другое… Если бы вы меня предупредили, я мадам Анет отдала бы… Прощайте… Ты слышал? Вот они всегда такие дряни, из-за них всегда оборванной ходить будешь…

* * *

Вы, наверное, замечали, каким взглядом смотрит дама в трамвае, когда она входит с площадки внутрь вагона, на сидящих мужчин. Сегодня у ней свободный вечер; вчера были гости, на завтра есть уже билеты в оперу, а сегодня она урвала свободные пять часов и едет поболтать к Наталье Петровне.

Трамвай полон какими-то мокрыми чиновниками с подсунутыми под пальто портфелями, студентами, бегающими глазами по газете, в стороне какой-то раненый с перевязанной рукой… И никто… Никто не поднимается с места, чтобы, учтиво раскланявшись, предложить:

— Пожалуйста…

По