Истинный дАртаньян - Жан-Кристиан Птифис

В оправдание молодого человека следует сказать, что он помогал многим своим товарищам экипироваться и не всегда получал назад то, что давал взаймы. Дело уладилось, и в конце концов Жозеф остался в Париже: во имя мира г-н д'Озон еще раз уступил и погасил присланный ему счет.

Весна 1669 года предоставила мушкетеру большие возможности для новых трат: в феврале – смотр войск в Булон-ском лесу, в марте – еще один смотр в долине близ Колом-ба. Чуть позже мушкетеры отправились в лагерь св. Себастьяна, расположенный между лесом Сен-Жермен и Сеной. После традиционного парада солдат королевского дома был организован грандиозный праздник для придворных дам. «Командиры ставили столы и угощали всех своих друзей», – рассказывает старшая Мадемуазель.

«Все здесь чувствуют себя прекрасно, – пишет Жозеф. – Мы не стоим лагерем, слава Богу, хотя все войска королевского дома живут в лагерях, он избавил от этого своих мушкетеров».

В мае рота д'Артаньяна сопровождала короля из Парижа в Сен-Жермен. В сентябре она направилась в Шамбор, где Людовик XIV назначил д'Артаньяну ежегодное жалованье в 6 тысяч ливров. Погрязший в долгах Жозеф воспользовался этим, чтобы напомнить о себе своему доброму покровителю-гасконцу: «Все требуют от меня денег, умоляю Вас, будьте добры, пришлите мне что-нибудь, чтобы я начал отдавать свои долги...»

Самым большим пугалом для всех этих гасконцев была возможная необходимость оставить престижную королевскую службу и уехать жалким образом доживать свои дни в обветшалом фамильном замке. Приручение дворянства Людовиком XIV достигло такой степени, что дворянин считал себя несчастнейшим из смертных, если ему приходилось жить в собственном поместье. Вне окружения короля хорошей жизни не было!

«Умоляю Вас не оставлять меня, – опять просит Жозеф г-на д'Озона 26 декабря 1669 года, – ибо без Вашей помощи мне придется вернуться в Гасконь. Если бы Вы смогли поддерживать меня еще шесть месяцев, то, возможно, моя матушка к этому времени решила бы уже свои затруднения и пожелала бы прислать мне денег. Разумеется, если моя просьба излишне затруднит Вас или доставит неудовольствие, я мог бы как-то продержаться. Но еще худшим было бы для меня уехать обратно в Гасконь и никогда более не покидать ее. Это „привело бы меня в“ крайнее отчаяние... Когда Вы узнаете, что нам приказали достать бархатные камзолы и попоны и что мне следует одеться в черное и купить для себя костюм из дрогета и еще один для моего слуги, Вы поймете, что никто никого даром не одевает, а если посчитать еще и покупку крепа, то это будет мне стоить еще 2 или 5 пистолей; и при этом у меня нет ни одного су долга, кроме тех денег, что я взял для уплаты за квартиру за три месяца вперед, а также истраченных мною 70 с лишним пистолей; я умоляю Вас погасить эти два векселя, которые вместе составляют 100 экю».

Эти письма – а можно было бы процитировать множество подобных – показывают, в каком безденежье оказывался средний мушкетер, стремясь одеться так, как было угодно Его Величеству. Они объясняют также, почему д'Артаньян, щедро помогавший своим людям, так никогда и не составил себе состояния, несмотря на свое жалованье капитан-лейтенанта и ежегодный пенсион

Глава XVI. Восстание в Виварэ

«Мадам[93] умирает... Мадам умерла!» В то время, как Ее Величество Генриетта Английская испускала последний вздох, а монсеньор Боссюэ[94] бросал с высоты своей кафедры звучные и памятные слова, заставлявшие весь двор рыдать от охвативших его чувств, маркиз де Лувуа, запершись в своем рабочем кабинете в замке Сен-Жермен, занимался совершенно другими делами.

Дело в том, что в одной из провинций, входивших в сферу его административной власти, в Виварэ, только что разразился мятеж. Поначалу все имело вид банальной, вызванной нищетой, жакерии бедноты. После суровой зимы, где-то в апреле 1670 года, пронесся слух, возможно, распространявшийся агентами-провокаторами, что король готовит эдикт о новом налоге на несчастную область Виварэ, уже и так разоренную податями. Каждая семья якобы должна будет теперь платить 10 ливров за девицу, 3 – за новую одежду, 5 су – за шляпу и за рубашку и 1 су – за каждый рабочий день. Смехотворность этого вымышленного налога, естественно, ускользнула от понимания бедных крестьян-горцев, которые, вооружившись граблями и вилами, собрались вместе и кричали: «Опять налоги!» и «Смерть кровопийцам народа!»

Первые проявления возмущения остались бы без последствий, если бы плачевное состояние экономики в области не способствовало распространению восстания. 12 мая три или четыре тысячи повстанцев захватили крепость Жуайез и беззастенчиво разграбили лавки купцов. Такие же эксцессы повторились 14 мая в Ларжантьере, где толпа осадила дом пре-во. Сборщики налогов, захваченные при исполнении своих непопулярных обязанностей, были убиты. Повсюду распространился террор, и в небе Виварэ в зареве пожаров можно было видеть черный дым, поднимавшийся от разоренных домов и ферм.

Во главе движения встал местный мелкий дворянин Ан-туан дю Рур, господин де Ларанд. Имея опыт нескольких лет службы в чине капитана в полку Леспинасса, он попытался сделать из приходивших к нему в большом числе лохматых неотесанных крестьян, одетых в козьи шкуры, умело воюющих солдат.

Историки уже давно изучают мощные народные восстания, которые заливали Францию кровью в XVII веке и на протяжении всего царствования Людовика XIV постоянно сотрясали провинции, возникая как следствие голода и бесконечного повышения цен на продукты24. Очень часто эти движения превращались в региональные восстания, направленные на защиту местных свобод от налоговой администрации и королевского интенданта. Восстание в Виварэ служит самым ярким примером этого, поскольку сторонники дю Рура хотели изгнать всех «избранных», то есть местную знать.

Зараза распространилась на Ла Шапель, Элион, Прад, Сент-Этьен-де-Фонбеллон, Вогюе, Мажи, Меркюер, Жюльен, Сен-Прива... В ряды восставших вставали тысячи человек.

После короткого перемирия девять тысяч «руровцев» захватили Обенас и убили консулов. Швейцарский гарнизон городского замка был вынужден сдаться. Город Жуайез был окружен и занят. Восставшие хотели построить в нем новые укрепления. А Антуан дю Рур не ограничился скромным триумфом! Он приказал сшить себе великолепную форму генерал-лейтенанта, дерзко намереваясь отныне вести переговоры с представителями власти на равных. Конечно, подобную наглость не могли долго терпеть во Франции Короля-Солнца.

По окончании церемонии погребения Мадам, Лувуа решил послать великому байли Виварэ Луи-Пьеру Сципиону де Гримоарду, графу дю Руру, дальнему родственнику вождя восставших, подкрепление в 4600 человек. Командование этим экспедиционным корпусом было поручено старому генерал-майору Лебре и его заместителям, пехотному бригадиру г-ну де Мегалотти и бригадиру кавалерии г-ну д'Артаньяну. Пехотные войска состояли из трех полков, шести рот французской гвардии и 300 швейцарцев. Кавалерия представляла собой значительный отряд из двух мушкетерских рот, эскадронов гг. Соммьера, Шуазеля, Фуко и Сент-Эстева и двух рот королевских драгун – всего около 1500 конников. Настоящая армия!