Ледовое побоище - Наталья Павлищева

– Зачем?

– Что зачем?

– Сжег зачем?

– А чтоб не возвышалась и его силу признала.

– Ну и признали бы.

– Так они, Настя, признали, но князь решил на всякий случай сжечь, чтобы потом не отказались. Знаешь, сколько таких примеров привести можно? Думаешь, князь Ярослав Всеволодович лучше? Или Александр Ярославич не так поступать будет? Просто ему еще не доводилось…

– Ну и что ты хочешь сказать, что Батый лапочка, и ему орден дать?!

– Я хочу сказать, что из двух зол выбирают меньшее, а уж из многих зол тем более. Сейчас Невскому, да и его отцу с Батыем лучше дружить и платить монголам дань. Придет время и Дмитрия Донского тоже…

– Это кто? – осторожно поинтересовался Глеб.

Я махнула рукой:

– Герой, который монголов побьет!

– Когда?

Пришлось опомниться, вздохнуть:

– Ох, не скоро…

– Откуда ты все про будущее знаешь?

– Есть у меня приятель один, советуюсь.

– Так чего ж ты заранее про этих аспидов не предупредила?

При одном воспоминании о Рязани у меня взыграло все внутри.

– Это я не предупреждала?! Да я в Рязани почти на площади об этом орала.

– И чего, не послушали, что ли?

– А то!

– Ох, беда, русские всегда так. Вот и меня тоже никто не слушает, иногда думаю: может, и не говорить ничего?

Я буркнула:

– Может…

Разговор закончился ничем, но после ухода Глеба я получила от Вятича по полной программе, как, собственно, и ожидалось. Разве можно вот так открыто обсуждать то, чего еще никто не знает?

– В поруб захотелось? Никакой владыка Спиридон не спасет.

– Вятич, ну не могу я молчать, когда судьба Руси решается.

– Рот себе зашей, но молчи. Дело делай, а не с Глебом болтай. Он завтра кому-нибудь скажет, что Настя все про будущее знает, тебя и спросят строго.

Я понимала, что Вятич прав, во всем прав, но ничего поделать с собой не могла.

Одно радовало: Вятич все-таки очнулся. Несмотря на свою слепоту, он стал думать не о том, что обуза, а о том, что делать дальше.

– Ты помнишь, что будет дальше?

Пришлось честно сознаваться, что нет. Помнила только о том, что князя Ярослава в Каракоруме отравит эта самая Туракина, потом туда же поедут Александр с Андреем, но вернутся живыми. А еще, что Невский побратается с сыном Батыя Сартаком. Тот вроде даже христианином станет.

Вятич, выслушав мои исторические сентенции, кивнул:

– Не все так, но похоже. Не думаю, чтобы это Туракина травила князя Ярослава, ей ни к чему.

– Это почему же? Он Великий князь Руси, главный…

– Настя, прикинь размеры Монгольской империи и размеры Владимирской Руси. Тем более Ярослав уже признал свое подчинение Каракоруму, даже сына туда отправлял. Нет, там что-то не так, ханше проще найти у него какую-нибудь провинность и казнить в назидание остальным.

– Какую, он наверняка осторожен?

– Запнулся ногой о порог, не так принял ту же чашу… Нет, об отравлении писал только папский посол Карпини. Не их ли рук дело?

– Тогда надо сказать князю Ярославу, чтобы держался от этих послов подальше.

– Надо, только не получится, ведь их обязательно будут селить и за столом сажать рядом. Монголам наплевать на европейские разборки. Не Ярослав, так другой будет, лишь бы дань платил. К тому же Ярослав Всеволодович ставленник Батыя, а этого хана в Каракоруме любят не больше тебя.

Клянусь, на мгновение мне стало Батыя… жаль! Чтобы задавить это непривычное чувство, я взъерепенилась:

– Нет, Вятич, это ужасно! Из-за какого-то Батыя должен гибнуть отец Невского! Это несправедливо и увеличивает вину Батыя, между прочим!

– Думаю, у Батыя и без князя Ярослава вины хватит, чтобы быть тобой проклятым, а вот посоветовать отцу Невского держаться подальше от Карпини действительно надо. Это можно сделать через владыку Спиридона. Тяжко старику, но что поделаешь, если на его годы такое выпало.

У наших ворот остановился возок. Ну, возок и возок, мало ли кто ездит мимо и даже приостанавливается, но меня почему-то просто снесло с крыльца навстречу… Лушке!

Наверное, это смотрелось дико: две взрослые женщины с визгом бросились друг к дружке в объятья. Челядь изумленно замерла, но нам было наплевать. Луша вернулась, моя Луша со мной! Живая, здоровая, улыбающаяся…

Я только крикнула в сторону дома:

– Вятич, Луша с Анеей!

Тетка, выбираясь из возка, критически заметила:

– И не только…

Действительно, третьим был серьезный крепыш примерно Федькиного возраста. Племянник!

Я как полоумная вцепилась в малыша и принялась его тормошить:

– Тебя как зовут? Ну, скажи, как тебя зовут?

Бедный ребенок, перепугавшийся из‑за наскока ненормальной тетки, молчал.

– Луш, он по‑русски не понимает? Не говорит?

– Все он понимает и говорит. Испугался просто. Яном его зовут.

Ян действительно не вынес моих измывательств и с ревом уткнулся в подол матери. Луша, смеясь, гладила его по светлой головке:

– Ну, чего ты испугался, чего? Это твоя тетя Настя.

Ситуацию разрулил Федя. Он подошел, скептически оглядел ревущего двоюродного братца и вдруг протянул ему деревянную лошадку:

– На.

К нашему изумлению, тот взял.

– Пойдем, у меня еще есть…

Мы стояли и, раскрыв рты, наблюдали, как послушно топает за Федей его новый друг. Никогда не замечала за Федькой поползновений раздавать свои игрушки первым встречным, скорее напротив – мое чадо четко различало свое и не свое. Видно, почувствовал, что Ян не чужой.

– А твоего как зовут?

– Федей. В честь отца.

Анея кивнула, на глазах у нее выступили слезы, все же она очень любила брата, хотя и ругала его. Я в очередной раз подумала, что у меня классная тетка!

– Чей, Биргера?

Я могла бы и не спрашивать, потому что Федькину лошадку несла в руках точная копия Биргера – такая же круглая голова с любопытными, вопрошающими глазенками.

– Да.

– А как же он отпустил?

– А он не отпускал, мы сбежали.

– Луша! А он войной не придет за сыном? – Я лихорадочно пыталась вспомнить, не было ли второго похода у Биргера на Русь. Блин, кажется был! Надо немедленно спросить у Вятича…

Сам Вятич уже появился на крыльце, он стоял, как всегда, чуть приподняв лицо и прислушиваясь. Федя подвел к отцу Яна и деловито представил:

– Это Ян.

Вятич безошибочно протянул руку малышу и… тот спокойно пошел к незнакомому дядьке. А от меня шарахнулся, как от зачумленной! И где в этой жизни справедливость? Почему к Вятичу просто липнут все дети, собаки, даже волки, а меня собственный сын папой звал?

От размышлений о несправедливости меня отвлекла Анея, она осторожно кивнула в сторону Вятича:

– Совсем не видит?

– Угу…

– Ну, пошли, поговорим. Настя, а мы к вам. У вас поживем, если приютите.