Выбор. Долгие каникулы в Одессе (СИ) - Ковригин Алексей

* * *

И я знаю от чего это всё происходит. Но одно дело читать об этих событиях в старых документах, и совсем другое, когда ты сам живёшь в это время и всё это касается тебя непосредственно. Двадцать восьмой год, это последний год «спокойного» НЭПа. Дальше – всё, год «Великого перелома» и финиш. А виной всему политика, точнее борьба политиков за власть. Троцкий, после Ленина второй человек по популярности в партии среди рядовых партийцев, уже снят со всех постов и выслан в ссылку в Алма-Ату. Но это было ошибкой Сталина и к успокоению внутрипартийных волнений не привело.

На своих местах и должностях остались сторонники Троцкого, обвиняющие Сталина в отходе от принципов Марксизма-Ленинизма и основополагающего догмата о неизбежности и необходимости мировой революции. Срыв хлебозаготовок в прошлом году стал одним из катализаторов развернувшейся внутрипартийной схватки за власть и новый курс партии. Спровоцировав заодно и жёсткую полемику, но направленную не на поиск путей выхода из продовольственного кризиса, а на поиск виновников этого кризиса. И такой виновник был найден, им объявили кулака-мироеда и «новую буржуазию» – НЭПманов, а также «перерожденцев» в среде новой советской бюрократии.

Экономика запада уже оправилась от последствий мировой войны и в сторону первого государства рабочих и крестьян полились воинственные высказывания и угрозы. В начале прошлого года Чемберлен, министр иностранных дел Великобритании направил советскому правительству Ноту, которая была расценена как открытое вмешательство во внутренние дела молодого советского государства. Сторонники Сталина воспользовавшись этой Нотой старательно разжигают тезис о внешней военной угрозе и обвиняют троцкистов в том, что они «льют воду на мельницу мировой буржуазии». До обвинений оппозиционеров в предательстве классовых интересов и призывов к беспощадной расправе с этими предателями «железной рукой» карательных органов осталось уже недолго.

Такой ситуацией не могли не воспользоваться и остаться в стороне так называемые «деятели искусств». Прикрываясь фальшивыми лозунгами о борьбе с вредительством и «мировой закулисой» они начали банально сводить между собой меркантильные счёты, выясняя кто из них «более советский» и, следовательно, более других достоин почестей и славы, а кого давно пора выкинуть «на свалку истории». Газеты запестрели фельетонами, статьями и заметками с «разоблачением» безыдейных песенок, сомнительных пьесок и вредительской деятельности как отдельных личностей, так и целых музыкальных объединений. Недоброжелатели и завистники, которых и у нас хватало, не преминули воспользоваться ситуацией и решили пройтись своими грязными лапами и по нам, в надежде если не затоптать, так хотя бы запачкать грязью.

Первый фельетон под броским заголовком «Школа пошлости и разврата» был напечатан в Одесской комсомольской газете «Молодая Гвардия». Случайно или нет, но газета вышла накануне первого «наезда» на Фляйшмана. В фельетоне бойко и со знанием дела описывались «гимнастические танцы», в которых зоркий борец за комсомольскую мораль разглядел пошлую попытку скопировать развратные западные танцы. В частности, нерекомендуемый комсомольцам «буржуазный Чарльстон». Мне вот интересно, а он сам-то скромно стоял в сторонке, или тоже «кривлялся и выкидывал ногами коленца»?

Второй фельетон «С чьего голоса поёт „Одесса“?» был напечатан два месяца спустя в той же газете и за подписью того же автора. На этот раз он клеймил «жестокие романсы», исполняемые Таней и Хачиком, и риторически вопрошал, куда смотрит комсомольский коллектив в целом, и секретарь комсомольской ячейки в частности. И не пора ли молодым портовым рабочим и работницам сурово заклеймить своих товарищей, поющих пошлые и недостойные комсомольцев песни?

Угу, такие «заклеймят», потом догонят и ещё раз «заклеймят». Как танцы заканчиваются, так чуть ли не с боем приходится выгонять этих «клеймильщиков» чтоб закрыть калитку. Ни в какую расходиться не хотят, требуя «продолжения банкета». А куда «смотрит» секретарь комсомольской ячейки? Так известно куда, в ноты, как и весь «комсомольский коллектив». Что для меня поразительно, ребята действительно являются истинными и убеждёнными комсомольцами, это не тот «липовый» комсомол моей юности, когда вся "комсомольская активность" была по сути только для галочки в отчётах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В нашем ансамбле только трое «беспартийных». Я, как «не доросший» до комсомольского возраста, Фляйшман, как давно его переросший, и Сергей Осадчий, которого наши комсомольцы приняли, а вот райком отказал, как сыну «социально чуждого». И какого хрена тогда удивляются, что рядовые комсомольцы своим вожакам не доверяют? Всё взаимосвязано, раз вы не доверяете своей первичной ячейке, так и они на вас будут с недоверием коситься. Даже Толика Волкова не хотели в должности секретаря первички утверждать, мол «есть мнение»…. Да засуньте вы это «мнение» себе куда поглубже, знаем чьё оно. В общем утвердили, формального повода отказать нету, а уж совсем беспредел творить, так глупо будет выглядеть «с политической» точки зрения. А Таня наш профгрупорг, как я её «по старинке» называю.

Если над первыми двумя фельетонами мы только поржали, так как неизвестно чего хотел добиться этот щелкопёр, скрывающийся под звучным псевдонимом «Соколиный глаз», но рекламу он нам сделал. Даже моя мама, прочитав второй фельетон и задумчиво поглядев в потолок произнесла: – Я таки шо-то не поняла, этот любитель индейцев вас так поругал или похвалил? Он сам-то понял, что написал? Судя по заголовку и тексту статьи, выходит, что вся Одесса поёт с вашего голоса. Вы ему, наверное, денег дали? Ох, и получит он на орехи за такую статью! – но вот третья статья, которую сегодня принёс Фляйшман, смеха уже не вызвала.

Аккуратно положив газету на стол, словно снаряжённую мину, Фляйшман отошёл к окну и испросив у мамы разрешения достал из портсигара папироску. Видимо дело серьёзное, раз уж Мендель закурил. Он это делает очень редко, только когда сильно волнуется. Я только спустя полгода после нашего знакомства узнал, что у него было тяжёлое ранение в грудь. Поэтому и поёт только куплеты, хотя голос сочный и приятный, но песню вытянуть он просто не в состоянии, дыхания может не хватить.

Разворачиваю «Известия», газета серьёзная, орган Одесского окружкома КП(б)У, Окрисполкома и ОСПС. На первой странице большая передовица посвящена предстоящему смотру художественной самодеятельности Одесских предприятий и учреждений. Наконец-то! До начала смотра две недели. Не так уж и много времени, но мы подготовиться успеем, я в ребятах уверен. Тем более, что, судя по всему, смотр растянется на несколько дней, и ещё неизвестно, когда нам выступать. Но что так встревожило Менделя? Начинаю читать…

Млять! Вот где собака порылась…. Я уж и забыл, что двадцать восьмой год, это пик «украинизации», в быту это не ощущается, ни я ни мама не работаем, нас как-то проблемы языка не беспокоят. В институте я общаюсь с преподами на русском языке, но в общем-то могу уже общаться и на украинском, во всяком случае украинскую речь в основном понимаю, хотя свободно говорить так пока и не начал. Просто не было необходимости, а теперь видимо уже и поздно учиться.

«Песни будут исполняться на украинском языке». Пипец, и что делать? Одна Таня весь репертуар не потянет, всё-таки двенадцать песен, по шесть в двух отделениях с одним пятнадцатиминутным перерывом. И в моё-то время певицы всего лишь открывая рот под фонограмму так ухайдакивались за время концерта, что хоть выжимай их. А тут петь надо вживую и с полным напряжением сил, схалтурить нельзя никак, просто не получится. Свернув газету, сижу, бездумно уставившись в одну точку, Мендель, докурив так же молча присаживается рядом. Мама, обеспокоенная нашим угрюмым молчанием в полной тишине, заваривает кофе и ставит перед нами чашки. Немного подумав, наливает рюмку коньяка и ставит перед Менделем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Миша, что делать будем? – Мендель отодвигает от себя рюмку в сторону и как-то застенчиво объясняет маме. – Что-то сердце колотится, я, пожалуй, откажусь и от коньяка, и от кофе. Если можно, то немного чая некрепкого и без сахара, просто пить хочется, всё в горле пересохло. – Мама суетливо разжигает керосинку и ставит чайник. Подходит к буфету и взяв коробку с чаем идёт к столу.